Разрывы зенитной артиллерии обложили теперь бомбардировщиков кучно, со всех сторон, но они продвигались сквозь огонь, не сворачивая с курса; мне показалось, что вся колонна, пренебрегая опасностью, назло врагу как бы затормозила свое движение, замерла, чтобы нагляднее стала неустрашимость и непреклонная воля советских бойцов к победе.
Нельзя было не восхищаться поразительным спокойствием и уверенностью экипажей наших СБ среди этого клокочущего ада. Огонь по самолетам был так силен, что солнце, казалось, померкло… «Скоро ли это кончится? Как они медленно двигаются!»
А бомбардировщики шли все так же ровно, невозмутимо: они находились на боевом курсе, и в эти мгновения решался успех всего вылета. Как было бы хорошо, если бы истребители не только сопровождали бомбардировщиков, но и подавляли зенитные орудия противника во время бомбометания!
Японские истребители, опасаясь огня своих же зениток, ослабили натиск, отошли в сторону, чтобы занять удобную позицию для атак. Как только шапки разрывов переместились в голову колонны, они с ожесточением напали одновременно и на меня, и на Красноюрченко. Резко маневрируя, создавая нечеловеческие перегрузки, мы еще несколько секунд уклонялись от огня японцев, задерживали их… Когда я увидел, что наши СБ бросают бомбы, показалось, что мой самолет стал легче и манереннее, — словно он тоже освободился от бомб…
Цели накрыты, задача выполнена. Теперь — домой.
Японские истребители, не сумевшие воспрепятствовать бомбовому удару, с каким-то неистовством продолжали бой; нас с Иваном Ивановичем Красноюрченко разъединили, и я потерял его из виду.
То ли подбитый зенитками, то ли поврежденный огнем вражеских истребителей, один СБ, только что сбросивший бомбы, вдруг вывалился из строя и, дымя правым мотором, начал снижаться, неуверенно разворачиваясь назад. Звено японцев мгновенно бросилось за ним. Я отбивался от двух истребителей, когда подоспели несколько наших И-16. Это Трубаченко поспешил на защиту бомбардировщиков. Теперь они в безопасности! Я бросился выручать подбитый экипаж СБ. Звено японцев уже настигало его. Круто на них спикировал и резко «переломил» машину. В глазах потемнело. Я немного отпустил ручку и, ничего не видя, пролетел несколько секунд по прямой.
Потом снова возник силуэт противника. Целюсь…
Начать стрельбу не пришлось: перед глазами блеснул огонь, полетели искры, зазвенели осколки… Мне показалось, что от дробных ударов самолет разваливается. «Сбит! Не посмотрел назад…» — подумал я с горькой досадой и без всякой энергии. Вместо того чтобы камнем провалиться вниз, зачем-то оглянулся… И снова японец, сидящий почти у моего затылка, окатил меня свинцом… Дым и бензин наполнили кабину, мотор заглох, чем-то обожгло плечо. Страха я не почувствовал: машинально, повинуясь инстинкту самосохранения, отдал ручку управления «от себя». Языки пламени ударили в лицо.
«Горю. Нужно прыгать!» Выводя самолет из пикирования, я одновременно создал ногой скольжение, чтобы сорвать огонь. Торопливо отстегнув привязные ремни, приготовился покинуть самолет на парашюте.
А высота? Взгляд на прибор — высоты нет. Прыгать нельзя. Что-то переменилось перед глазами, стало тихо. Вон что: огонь в кабине пропал. Очевидно, сорвал пламя скольжением. Мотор, выручай!.. Сектор газа идет вперед — мотор молчит… Надо садиться… Выпустил шасси.
Мой широколобый красавец, только что послушный и грозный, стал беспомощным. Тысяча лошадиных сил в нем умерла. Земля неумолимо приближалась…
Степь впереди была ровная, зеленая, ничто не мешало нормальной посадке. Занятый борьбой с пламенем и приготовлением к прыжку, я забыл о противнике. Теперь, в наступившей тишине, я снова вспомнил о нем и оглянулся. Три японских истребителя висели над моим затылком. О, какими зловещими они показались!
Самолет снижался быстро, а малая высота не позволяла мне ни малейшего маневра, ни прыжка с парашютом. Чтобы хоть как-нибудь помешать противнику, сбить прицельный огонь, я шел на посадку, осторожно «подскальзывая». На дробный, сухой пулеметный треск, на едкий дым, заволакивающий кабину, я уже не реагировал. все внимание было обращено на землю, на посадку. Единственное, что я могу сделать, — это посадить самолет, избавиться от врага теперь уже не в моей власти.
Надеясь на бронеспинку, как на крепость, я прижался к ней. Сузил плечи, опустил пониже голову и ждал, когда погаснет скорость. Как только самолет коснется земли, нужно выскочить из кабины, иначе расстреляют на пробеге…
Но стрельба прекратилась, и вражеский истребитель соевом, едва не касаясь колесами моей головы, вырвался вперед. «Ага, не удержались! Проскакиваете!» — ликовал я, замечая, что и второй японский самолет обгоняет меня, и третий не сумеет удержаться в хвосте. Решил, что теперь не стоит рисковать костями и выбрасываться из кабины на пробеге. Можно будет дождаться остановки самолета: противник не успеет сделать еще один заход, развернуться и обстрелять меня… Вдруг японец, оказавшийся слева в такой близости, что я увидел темные заплатки на светлом фюзеляже, взревел своим мотором, поддувая своей струей под крыло моего самолета. Я не успел подумать — случайность это или подстроенная специально каверза. Меня бросило вправо, мелькнули земля, небо, все с треском загрохотало, начало тискать, переворачивать все внутренности, ломать кости… В тот миг аварийной акробатики я ничего не мог сообразить, словно все это происходит не наяву, а во сне.