— Это гусь по имени Клевенджер, — ответствовал я. — Если ты гусь по имени Фентон, прекращай гоготать и стремглав лети сюда. В клюве принеси лопату — кой-кого надобно похоронить. Потребуюсь после — отыщешь в кемпинге. Уже полагается знать мою стоянку.

— Не смей уходить! Подожди в доми... Я опустил трубку. Поглядел на кровать. Увы, нам платят за плащ и кинжал, а вовсе не за карающий меч.

Обещать убитой, что отплачу сполна, изрекать напыщенные драматические фразы означало бы завести бессмысленный монолог, бесцельно бормотать наедине с собою. Людей, которые склонны к подобному, определяют в сумасшедший дом.

Я не мстить явился. Напротив, получил недвусмысленный приказ: пособить убийцам избежать любой и всяческой кары.

Когда я вышел из домика номер четырнадцать, на западе гасли последние розовые проблески зари. До машины добрался благополучно и отъехал без приключений, и несколькими кварталами далее остановился у заправочной станции. Покуда служащий наполнял бак VW, я ускользнул в уборную, вынул изгаженную лайковую перчатку, раскрыл нож и тщательно искромсал несчастную улику на мелкие кусочки. Затем понемногу, чтобы стока не забить, побросал кожаные клочья в унитаз, не забывая пускать вослед обильные водяные потоки. Пускай думают, что у меня желудок раскапризничался...

Сообразно приказу, тюрьма числилась предпоследним из подходящих Женевьеве Дрелль мест пребывания. Последним считался электрический стул... Ее поручили моим заботам, смазливую, высокую, кислотно-щелочную, цианисто-калиевую особу. И Ганса Рюйтера, специалиста по выведению в расход ничего не подозревающих девиц, доверили моему же попечению. Долг велел оберегать обе хитроумные, злобные, красивые головы и не дозволять ни единому лишнему волоску выпасть вон.

Вдобавок, сказал я себе, дергая цепочку сызнова, перчатка могла навлечь неприятности на меня самого. Там, в кемпинге... Куда я добирался неспешно, предоставляя Фентону и Джонстону побольше времени, дабы учинить правильную, положенную по наставлениям засаду...

Увидеть их тотчас я, конечно же, не смог, ибо расположился на отшибе, по соседству с лесной опушкой, где кустарник рос вольготно и густо. Потом увидел. Младшего. И подумал, что уж с этим парнем охотиться из засадки на водоплавающую или пролетную дичь не отправлюсь никогда. Особи вроде Ларри Фентона просто не умеют замирать и неслышно караулить. Ларри зашелестел ветвями и выпрямился чуть ли не прежде, чем объект покинул автомобиль.

Включенные фары светили вовсю, пока разгорался походный керосиновый фонарь. Потом я определил фонарь на столик, сунул руку в кабину, придавил кнопку. Фары погасли. А Джонстон выступил из-за ближайшего дерева, держа револьвер наизготовку. Я вежливо поднял обе руки. Тогда Ларри Фентон выскочил сбоку, приблизился и стукнул вашего покорного слугу в челюсть.

Наверное, слово “стукнул” звучит излишне сильно: просто смазал по физиономии. Но я исполнительно шлепнулся наземь, потому что в похожих переплетах вернее всего прекратить потасовку еще до ее начала. Частный детектив Клевенджер слишком разумен и осторожен, чтобы связываться с двумя вооруженными людьми из Федерального Бюро. Вдобавок, не люблю драться кулаками: кровавишь себе суставы, а итог едва оправдывает потраченные усилия. Да еще и сдачи получаешь той же монетой. Лупить человека — так наповал. Иначе вообще надлежит всемерно воздерживаться от лупцевания.

— Ты убил ее! — зарычал Фентон. — Убил ее, скотина!

Пинка по ребрам даже разумный мистер Клевенджер не смог бы вынести невозмутимо. Я скосился на Джонстона, державшегося поодаль с револьвером в руке. Опытный, надежный профессионал, отозвался о Джонстоне Мак. На первый взгляд мужчина впечатления не производил. Никакого. Повстречаешь в толпе — взглядом не удостоишь.

Невысокий пухлый очкарик. Одутловатое, бледное лицо, редеющие каштановые волосы гладко зачесаны к затылку. Джонстон казался коммивояжером или страховым агентом, который любит, вернувшись домой — к пухлой жене и двум пухлым розовощеким отпрыскам, вяло пялиться в экран, цинично и справедливо именуемый “кретиноскопом”.

По более пристальном рассмотрении за стеклами очков обнаруживались холодные голубые глаза, и вы подмечали, что рука, сжимающая револьвер, целится неколеблемо... Этот человек не действует сломя голову, подобно своему зеленому напарнику. И не проделает во мне дырку при малейшем неосторожном движении. Можно было и сдерзить капельку.

Отведя взор от метавшего громы и молнии Ларри, я обратился к Маркусу:

— Обуздайте-ка животное. Лягнет еще хоть раз — отрежу копыто. Клянусь античными богами, а также языческими идолами!

— Полегче, Клевенджер, — ответил Джонстон. — Легче легкого... Понял?

— Заткнись, — ответил я, запуская предерзостную десницу в карман. Выстрела не последовало. Я вынул заветный нож и с нарочитой неспешностью щелкнул складным лезвием. Ларри замахнулся было, но Джонстон укротил его, подняв левую ладонь.

Я любезно уточнил:

— Отрежу посередине щиколотки. Еще один пинок — и Фентона будут звать Ларри-Костяная Нога... А ты, пончик недопеченный, прекрати пушкой размахивать! Нажмешь на курок посреди кемпинга — с местной полицией объяснишься. И весьма подробно.

Джонстон и бровью не повел:

— Больно ты бойкий малый для паршивого частного детектива.

Я отпарировал:

— Больно ты бойкий малый для вшивого шпионишки! Небось, орудуете в дружественной стране безо всякого разрешения, а?

— Откуда узнал? И, кстати, откуда имя Ларри выудил?

— У вас, голубчиков, — ухмыльнулся я. — Ты сам окликал его ночью, в зарослях, под обломным ливнем. Сопляк заблудился и взывал о помощи. Не забыл?

Пухлый федеральный агент огорчился:

— Подсматривал? Тоже?

— Конечно, подсматривал. И подслушивал. Только, не в пример некоторым, я старый лесной бродяга. Извини за похвальбу.

— Как пронюхал о наших занятиях?

— Изначально сказали: в деле участвует ФБР. А прошлой ночью, в Регине, девушка пыталась выудить у меня требуемые сведения и заявила: работаю на Дядю Сэма. В “Лосиной Голове” я снимаю трубку — и слышу милый знакомый голосок. Два плюс один равняется трем. В школе это зовут арифметикой. В сыскном деле — дедукцией... А на поддержку из Вашингтона и рассчитывать не моги! Если полиция узнает о федеральных ослах, учинивших посреди Канады покушение на соотечественника, Эдгар Гувер открестится от вас и громко скажет “сгиньте, окаянные”.

— На соотечественника? На убийцу, так вернее. Не удостоив Джонстона ответом, едким и немедленным, я поднялся. Ларри шагнул было вперед, но замер, остановленный жестом командира. Я закрыл нож и убрал его с глаз долой.

— Убийцу?

— Ведь Ларри уже пояснил. Мы считаем, что Элен застрелил ты.

— Ох, оставьте! Милая старая песенка! Налететь с пеной у рта, обрызгать слюной, застращать, застигнуть врасплох... Этого Hombre, — я указал на себя, — врасплох не застают. Поговорим рассудительно. Элен застрелилась. Ясно, как Божий день. И причина столь же ясна... Пистолет, между прочим, ее собственный.

Говорил я наугад и наверняка — одновременно. Ганс Рюйтер мог использовать лишь оружие самой жертвы. Собеседники переглянулись и промолчали.

— А теперь вопрос: дело замнется или вы намерены сделать меня козлом отпущения?

— Чего ради?

— Страховые агенты, чиновники, полицейские и прочая подобная шушера очень дорожат незапятнанной честью ремесла или мундира. А потому и стремятся выгораживать сотоварищей любыми средствами. Кстати, надоедливый Клевенджер уберется с дороги, мешать не станет...

— Козел отпущения... — задумчиво повторил Джонстон. — Весьма привлекательная мысль...

— Дурацкая мысль. Оставьте все как есть — и делу конец. В Брэндоне. А начало было в Регине.

Ларри уставился на Джонстона с недоумением и гневом.

— Неужели ты слушаешь его, Маркус? Да Элен вовеки не застрелилась бы! И не прикончила бы человека флаконом кислоты, знаешь сам! Убийца — здесь! Вот он!