В последнее время некоторые из наших сограждан, похоже, стали жертвами какого-то заболевания, я бы даже сказал, безумия. Безумия особого рода, странного, непонятного и в то же время способного с течением времени стать весьма опасным не только для тех, кто страдает этим заболеванием, но и для нашей родины, для нашей дорогой, милой Франции, средоточия искусств и наук, хранительницы культуры, сокровищницы добродетелей и прочая, прочая, прочая…

Называют это безумие антипатриотизмом. То есть те, кто страдает этим заболеванием, ненавидят свою родину и всячески содействуют ее гибели, пропагандируя свои идеи в газетах и журналах. Итак, есть люди, которые, испытывая недовольство из-за состояния нашего общества и из-за хода вещей у нас в стране, не находят ничего лучшего, как, под предлогом необходимости улучшения того и другого, проповедовать учение о коренном переустройстве, в коем якобы нуждается наша родина (следует, однако, отметить, что положение дел в нашей стране ничуть не хуже, чем в других странах).

Головы этих несчастных забиты анархическими теориями, умы их угнетены рассуждениями тех, кого один из наших писателей назвал «никуда не годными пастухами» (или пастырями, если вам угодно), потому что они ведут покорные стада народов к пропасти. И эти бедняги во всеуслышание поносят и проклинают современное общество, правительство, государство, Республику, Францию. Они вопят: «Родина! Да плевать нам на нее! Да и вообще, что такое родина? Так, пустяк, вздор, чепуха!» И они без устали, невероятно гордясь своими «передовыми» взглядами, твердят: «У нас нет родины! Если враг придет грабить наши поля, поджигать наши дома, бить наших матерей, насиловать наших жен и дочерей, мы дезертируем из армии, мы станем стрелять в наших генералов и мы расчистим путь нашим врагам, кровожадным и жестоким пруссакам. Пусть погибает родина! Долой родину! Не нужна нам больше никакая родина!»

Вот я и говорю, что это чистое безумие, безумие тем более опасное, что оно может привести к гибели страны и ее исчезновению с карты мира. Кое-кто может мне сказать: «Ты прав, старина Девин, но все же, если ты принялся обвинять во всех грехах так называемых людей без родины, то объясни нам, что ты понимаешь под словом “родина”? Мы сами-то его понимаем, вот только не можем найти четкого определения данному понятию».

Черт побери, а мне-то, бедному необразованному крестьянину, который едва-едва может внятно выразить свои мысли, разве по плечу справиться с такой задачей? Ну ладно, коли так, то я попробую высказать кое-какие мои соображения и изо всех сил постараюсь сделать так, чтобы меня мог понять каждый.

Так вот, я полагаю, что родина — это то, что я люблю неосознанно, инстинктивно, даже против своей воли, и люблю всей душой! О родине я думаю в то время, когда нахожусь вдали от нее, я сожалею о ней, если я ее утратил, это то, что мне снится по ночам, то, что заставляло меня проливать слезы, когда я в течение пяти лет проходил службу в армии. Хотя я имею полное право с гордостью сказать, что я был хорошим солдатом! Это был мой долг! Да, долг тяжелый, несомненно, но долг священный! Я был обязан защитить мою родину, то есть все, что мне дорого, от лютого и кровожадного врага, заявившегося на нашу землю, чтобы грабить и убивать. Врага, который в своей жестокости может сравниться с индейцами из племени апачей![28]

Родина для меня, крестьянина, — это мое маленькое поле, где я тяжким трудом в любое время года и при любой погоде добываю пропитание для моего семейства, не ропща на тяготы и не сетуя на усталость. Это и мой маленький домик, где все так и сияет чистотой, потому как ко всему здесь прикоснулись работящие руки моей дорогой женушки… Скромное жилище, доставшееся мне в наследство от отца, в котором мои предки рождались, жили, страдали, трудились, любили, надеялись и умирали! Для меня родина — это и плодовые деревья в саду, посаженные моим отцом, когда он был еще мальчишкой, выросшие вместе с ним. Теперь они дарят нам тень своей листвы, аромат своих цветов и сладость своих плодов.

Для меня родина — это поля и дома моих соседей, моя деревня, где каждый домик радует мой взгляд, а каждый житель мне друг и брат, где каждый уголок рождает сонм воспоминаний; это и местный говор, который я слышу с порога дома, на дороге, в поле, в церкви у заутрени или обедни, в кабачке и у родного очага. Родина — это наша ровная, просторная долина, где кое-где посреди лугов и полей высятся старые деревья, дающие путнику тень. Это и одинокие фермы, и дальние деревни, словно подернутые сизой дымкой… Наша дорогая равнина, с неумолчным щебетом болтунишек воробьев, щедрым ласковым солнцем, кучевыми облаками, равнина, требующая заботы и труда, дающая нам надежду и кормящая нас! Ах, не могу я высказать, выразить все обуревающие меня чувства, но скажу только, что душа моя поет и ликует!

Родина для меня — это и наша мэрия, над которой в дни праздников развевается национальный флаг и где наш деревенский оркестрик исполняет то печальные, то воинственные и радостные мелодии, отмечая наши поражения и победы.

Родина для меня — это и кладбище, где вечным сном под покровом цветов и шелковистой травы спят наши предки, столь долго трудившиеся на этой земле и подарившие нам жизнь… Наши родители, служившие нам во всем примером и оставившие после себя добрую память…

И я полагаю, что на юге и на севере, на западе и на востоке, у границ с Испанией и у границ Бельгии, у берегов океана и на приграничных с Германией землях, в Пиренеях и в Альпах, недалеко от Швейцарии и Италии, во всех городах и деревушках живут люди, которые думают точно так же, как и я, которые точно так же, как и я, любят свою землю, вскормившую и вспоившую их, люди, уважающие традиции и обычаи, точно так же, как и я, почитающие цвета национального флага и сам флаг… короче говоря, люди, любящие свою малую родину в составе большой, и большую — в малой, и именно эти люди и есть Франция! Вот и все! И я не знаю, что еще можно сказать по этому поводу… Да если бы даже знал, все равно не сумел бы высказать!

И что же это получается? Именно это наше национальное достояние, унаследованное от предков, это средоточие всех наших радостей и надежд, объект всех наших пламенных чувств и предмет нашей гордости хотят оклеветать, а затем и уничтожить эти несчастные заблудшие людишки без чести и совести, не помнящие родства и, видимо, не имеющие ни кола ни двора?! Да это такое же святотатство, как если бы сын, лишенный всякого понятия о человеческих чувствах и достоинстве, соорудил бы из кровати его родителей, где он сам был зачат, отхожее место, уж простите на грубом слове.

Я понял это, когда был еще очень и очень юн… в то время, когда на нас обрушились неисчислимые бедствия… Вторжение немцев в нашу страну в 1870 году стало для меня жестоким и горьким уроком, который никогда не изгладится из памяти. И хотя мне в ту пору было всего лишь двенадцать лет, именно тогда, когда я увидел, каким мучениям подвергается Франция, я и понял, почувствовал и прочувствовал, что такое родина[29].

Да, Бон-ла-Роланд в огне… жуткая бойня… и прекрасные гордые юноши, лежащие среди луж крови и грязи, мертвые… и тысячи разъяренных врагов в каждой деревне… крутом царят голод и разруха, огонь и смерть! Беззащитных французов толпами сгоняют в одно место, чаще всего на деревенскую площадь, и расстреливают… Везде и повсюду жителей деревень и городков мучают поборами, бьют, грабят, унижают, превращают в пыль и прах! И долго-долго еще после войны там, где прошел жестокий враг, будут стоять почерневшие от пожаров полуразрушенные остовы домов… Ведь целые деревни на северо-востоке Франции остались лежать в руинах… А посреди полей там и сям сиротливо торчат кресты на солдатских могилах…

О нет, я не люблю войну, я ее ненавижу! Меня не радуют военные победы, оплаченные кровью и слезами… Меня страшат картины схваток не на жизнь, а на смерть, ибо я считаю их преступными… И вот именно для того, чтобы на нашей земле больше никогда не творились подобные ужасы, нам и нужны для защиты наших границ люди опытные, крепкие, неустрашимые, стойкие. Вы спросите почему? Да потому что единственным надежным способом обеспечения мира является постоянная готовность к войне! И да будут прокляты те, кто хочет лишить нас нашей силы, чтобы мы вновь стали жертвами врага, несчастными овцами, отданными на растерзание волкам!

вернуться

28

По аналогии с вымышленной жестокостью индейцев этого племени в то время «апачем» (фр. «апаш») называли любого грабителя, хулигана, нарушителя закона, использующего насилие для достижения своих целей. (Примеч. фр. издателя.)

вернуться

29

В июле 1902 года, в письме № 9, опубликованном в № 587 «Гатине», господин Девин писал, что во время сбора винограда того года ему стукнет 46 лет. Таким образом, выходило, что родился он в сентябре 1856 года. Итак, во время вторжения немцев во Францию, а точнее, во время сражения при Бон-ла-Роланде, о котором пойдет речь (в конце ноября 1870 года) Девину должно было быть 14 лет вместо 12 лет, упомянутых в данном письме. Скорее всего, подобное расхождение объясняется просто ошибкой в расчетах, но мы вынуждены сделать специальную оговорку, дабы у наших читателей не возникли недоуменные вопросы. (Примеч. фр. издателя.)


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: