— Ещё как угодно, — дерзко ответствовал созерцатель чужого сна.

И высветилось.

Высветилось в бассейне Емельяну Иммануиловичу: средь небесных полей подобие дискомедузы, изяществом и благородством форм повторяющей мавзолеи восточных владык.

— Ба, да это смахивает на тот корабль, возле Юпитера! — радостно воскликнул он, указуя пальцем в бассейн, где дискомедуза величественно парила в окружении звёздных скоплений. — Только размерами поскромней, да и намного.

— Ошибаетесь. Размерами дискоид примерно с земную Луну.

Тем временем испещрённое огнями тело космомедузы начало заметно пульсировать, и с каждой волною пульсации картина Вселенной менялась. Емельян мог созерцать:

— Что ж это у вас, вроде тренажа для звездолётчиков? — осведомился вдруг Емельян, не отрывая глаз от бассейна.

— Думайте как вам угодно. Но перед вами — истина, явь. Именно в эту минуту Святослав Шервинский осуществляет свою заветную мечту: он странствует среди звёзд. Как истинно и то, что вы — единственный земной свидетель картины его странствий.

— Пусть так. Принимаю вашу оптическую игру. Но где же сам странник? Шервинский — где?

— Вот он! — И я подсветил серебристо-фиолетовым космомедузу.

— Внутри корабля?

— И внутри, и снаружи. Корабль — это и есть сам Шервинский. Превращённый в живой корабль размерами с земную Луну. Каким образом, поинтересуетесь? С помощью пранивеллы, дорогой мой исповедник «Протея». Пранивеллы, о чьих свойствах земляне, к счастью, не догадываются… О, не беспокойтесь за судьбу Шервинского. Ещё сегодня, двадцать шестого октября, он вернётся на родную планету — целым и невредимым. А за последствия нашей с вами беседы отвечать придётся не ему, счастливейшему из смертных.

Я выключил звёздное виденье. Мой собеседник долго ещё всматривался в глубину своего бассейна и молчал. Наконец, откашлявшись, он сказал:

— Реквизит у вас отменный. Теперь ответьте, если захотите, на главный вопрос: зачем преобразились именно в моего двойника?

— Чтобы остаться вместо вас здесь, в заточении. А вы сейчас же…

И опять он недослушал меня, перебил.

— И я смогу проникнуть к пульту? Вы и разрешение Председателя Сената подделали? Извините, я хотел выразиться, сымитировали.

Я ответил:

— К «Протею» проникнуть невозможно, даже с письменной санкцией Председателя. Председатель обязан устно подтвердить разрешение, причём в присутствии не менее двух третей членов Сената.

— Как же нам действовать? — спросил он с наивностью младенца.

— Как упомянутый вами граф Монте-Кристо, — улыбнулся я. — Мне надлежит напялить ваш балахон и остаться здесь. Вы облачаетесь в мою униформу, проходите силовой барьер, садитесь в элекар, спускаетесь до Кульджинского тракта и, достигнув Чилика, на втором километре после моста через реку сворачиваете в горы. Не беспокойтесь, программа в элекар заложена. В горах вас ждёт мой космозонд. Он доставит вас на наш корабль вместе с элекаром. Чтоб следов не оставалось.

— Однако вы решительно переоцениваете мои возможности, — сказал Емельян, чуть побледнев. — Единственный, кто мог бы помочь плазменно-биологическому «мозгу» вашего корабля — это академик Карамышев, Смерч, Див. Больше из землян никто… Может, обратиться всё-таки в Сенат?

— При чём здесь Сенат? — сказал я. — С вашей помощью наш «мозг» задействует «Протея», а «Протей» восстановит наш «звёздный код».

— Значит, и это он предусмотрел, — почему-то вздохнул Емельян. — Предположим, я соглашусь вам помочь. Но что станется с вами?

— Вы имеете в виду — с вами, Емельян Иммануилович? У вас, собственно, две возможности. Одна — возвратиться сюда, в этот пожизненно цветущий сад. Другая — останетесь, если понравится, у нас. В той же должности, Главным оператором, у нас все операторы — Главные.

— Без возврата на Землю? — спросил он.

— И без сохранения земного облика, — ответил я. — Но зато практическое бессмертие. Если не случится когда-либо катастрофы на уровне гибели звезды. Такая вероятность примерно нулевая… Надеюсь, обойдёмся без рекламных картинок в недрах вашего бассейна.

— Практическое бессмертие — в таком вот обличье… — Он опять приблизил ладонь к ячейкам моей груди и наблюдал, как вихри гуляют на тыльной стороне его длинной ладони.

— Не обязательно именно в таком, — мягко сказал я, снимая куртку униформы. — Я уже говорил: для нас, космопротидов, проблемы подобия не существует в принципе. Как и фактора времени. Для лучших из вас, оно — неутихающий ветер. Для всех нас, время — былинка, миндаль, сломанная ветка, горное озеро, астероид, живые облака Галактики, даже воспоминание о них, даже пранивелла, когда-нибудь вы узнаете и о ней, Емельян, во всех подробностях.

Он тоже начал стягивать свой зелёный земной балахон, но, перед тем как протянуть руку к моей куртке, спросил:

— Если я соглашусь… то есть я уже, конечно, согласился… то не захотите ли вы вероломно всех землян сделать такими? — И он ткнул указательным пальцем по направлению моей груди.

— Слишком большая честь для мгновенно живущих, — отрезал я. — Вы же не прививаете бабочкам-однодневкам человеческие сроки жизни…

…Прежде чем проститься, он, уже в униформе, взволнованный тем, что ему предстояло свершить, спросил, едва не стуча зубами:

— Но как же я миную силовой барьер? Там надо всовывать в щель электронного стража ваше сенатское удостоверение. А на фото ваше прежнее, а не моё лицо.

— Полный порядок, — ответил я ему, застёгивая балахон. — Взгляните на себя, хотя бы в этот изящный бассейн под жасмином… Не робейте, Емельян. Сделайте шаг к бассейну, вот так… Теперь наклонитесь, можете даже присесть… Взглянули?

Он взглянул, но сразу закрыл глаза.

— Узнаёте Старшего Инспектора Сената Святослава Шервинского?

Он молчал.

— В третий раз повторяю: проблем подобия для нас не существует. Для нас, космопротидов.

И долго, долго вглядывался он, встав на колени перед объятым жалостью жасмином, в лицо бывшего и будущего капитана «Обимура».