И Юлия уже бросилась к дверям опочивальни принцессы.

Брат удержал ее резким, почти грубым движением.

– Постой, безумная… Выслушай раньше толком. Дай досказать. Только что я приехал, откланялся Бирону, герцогине, другим гостям и подхожу к Райнгольду Левенвольде, который, вижу, умышленно стоит совсем поодаль от других, поджидая меня. Здороваемся, заводим речь, словно о чем-то пустом. И он мне негромко говорит, пока я болтаю вслух всякий вздор: «Вы немного поздно приехали, барон. «Наше высочество» было мрачнее ночи. А вот после обеда покинул всех гостей, куда-то скрылся на секретную конфиденцию с Минихом…»

– Миних был у Бирона?..

– Молчи, слушай!.. «Вернулся после этого к нам – совсем веселый и довольный, вот как вы его видите!..» – «Нам не заплакать бы!» – говорю я Райнгольду. «Возможно!» – отвечает тот. А потом, за вечерним столом, уже при мне и пустил словцо, чтобы попытать их обоих. «Что? – обращается он вдруг к Миниху. – Скажите, граф, не случалось ли вам во время ваших походов совершать чего-либо важного по ночам, пользуясь неприятельским сном?» Бирон при этих словах только поглядел на Левенвольде равнодушно. А Миних, – я это видел, – едва сдержался, чтобы не измениться в лице. Но ни единой жилки не дрогнуло у него, у старого притворщика. И, глядя прямо в глаза Райнгольду, таким, не своим словно, голосом, чужим каким-то, отвечает спокойно: «Не помню, совершал ли что-либо чрезвычайное ночью. Но мое правило: пользоваться всяким благоприятным случаем!» И раза два или три при том сменилась краска в лице у нашего «железного» старика… Но и это было бы все пустое. Одно подозрительно мне, сестра!

– Говори, довершай уж скорее!..

– Когда оба, курляндец и граф, возвращались к гостям после тайной беседы, Бирон держал какую-то бумагу в руках и говорил Миниху: «Прекрасный план! Мы завтра же и приступим к делу!»

– План? К делу? Конечно, это против нас! Но ты говоришь: «з а в т р а»?

– Так слышал Левенвольде.

– Значит, эта ночь еще наша! Одна ночь. А завтра… Завтра! – ломая руки, повторяла девушка и вдруг вся задрожала. Брат ее вскочил с кушетки у камина, где они оба вели беседу. Кинувшись к выходным дверям, он замер там, ожидая, что скажет сестра.

За дверью, ведущей в комнату Юлии, раздавалось несколько размеренных ударов, как будто условленный сигнал.

– Тс-с… не уходи… Это моя Лизетта. Я узнаю сейчас, в чем дело?

Скрывшись за порогом своей комнаты, девушка через несколько мгновений вернулась обратно, напуганная сильнее прежнего.

– Брат, что делать? Там по коридору, по черному ходу явился Миних. Он у дверей моей комнаты. Желает видеть меня и принцессу. Что это значит? З а н а с он еще… или… пришел в глубокую полночь з а н а м и?!

– Успокойся! Если бы это так – Минихи входят б е з доклада! Вели его впустить.

– Правда. Ты прав… Уходи. Побудь там! – указывая на дверь, ведущую в парадные покои, шепнула она брату. Кинулась к дверям и приказала горничной: – Веди сюда графа!

В те несколько мгновений, которые прошли, пока на пороге появился Миних, Юлия пережила мучительную пытку. Страх ее усилился, когда за вошедшим Минихом появились и два его адъютанта: Манштейн и Кенигфельс.

– Наконец-то, баронесса, я добрался до вас! – торопливо отдав поклон, негромко заговорил Миних. – Мне каждая минута дорога и может стоить головы…

– Боже мой… Не пугайте, граф! Что такое? Чего вы желаете?

– Зовите принца и принцессу. Если малютка-государь не спит случайно, пусть вынесут его сюда. Мои офицеры ждут внизу. Настала последняя ночь!..

– Последняя ночь, – растерянно повторила Юлия. – Что это все значит? Умоляю!..

– Ну, конечно. Что вы, не понимаете? Там покои их высочеств. Здесь парадный ход? Я не ошибаюсь? Так… Прекрасно! Это ход вниз? Ступайте, зовите из караулки господ офицеров, Манштейн… Пусть подождут в покоях рядом. Ты поедешь со мною в карете. Помнишь, как мы говорили? Ты, Кенигфельс, возьми этот список. Здесь имена министров, которых надо арестовать… и иных лиц. Министров проси вежливо… А с остальными можешь не церемониться. Идите! Зовите наших.

Оба адъютанта быстро вышли в дверь, ведущую вниз, в сени и в караульное помещение дворца.

– А вы, баронесса? Что же вы стоите?! – почти прикрикнул он на Юлию, которая, не двигаясь с места, слушала, что говорит старик, но плохо понимала его слова. – Столбняк на вас нашел, что ли? Ждать я больше не могу!

– Граф, что вы задумали!

– Вот новости! Что еще за детские вопросы?! Не знаете, не видите сами! Схватить и арестовать разом всех, само собою понятно!

– Кого? Пощадите, граф! Подумайте о себе… Бог…

– О чем думать? Кого щадить? Этого пройдоху Бирона? Вас ли я слышу, баронесса?

– Би-ро-на?! Да, да… Понимаю теперь! Бирона! – едва не разразившись и плачем, и безумным хохотом, повторяла громким, ликующим голосом Юлия. – А я думала… Бирона?! Звать принцессу?.. Я сейчас! Сейчас!

И как на крыльях ветра скрылась девушка за дверьми спальни принцессы.

– Ха-ха! – не удержался от смеха Миних. – С ума сошла от радости. Ну, понятно… И я рад! – почти вслух думал старый хитрец, грея у камина руки и ноги, озябшие во время ночного пути во дворец. – Сведу наконец счеты с этим курляндским кобелем, с продажным наложником, весь век умевшим мне перебивать дорогу. За все услуги он отплатил и мне неблагодарностью… Но теперь я не продешевлю своей помощи, как было с этим регентом-конюхом! Приберу новых господ правителей покрепче к рукам, благо Антон глуп и оба они молоды.

Услыхав за спиной шум раскрываемой двери и легкие шаги двух женщин, он быстро обернулся и пошел навстречу Анне, появившейся сюда в одном легком пеньюаре и белом платке на волосах.

Дрожа от ночного холода покоев, плохо обогреваемых пламенем камина, и от внутреннего волнения, Анна куталась в большую пуховую шаль. Освободя из-под нее руки, она протянула их навстречу подходящему Миниху.

– Граф! Дорогой мой граф!.. Так это правда?! Наконец-то. Сегодня?! Сейчас!

– Сегодня. Как же иначе?.. Я же вам говорил! Но не сейчас. К утру, пожалуй, все будет кончено. В полночь мы только расстались с моим «дружком», регентом. Раньше двух часов ночи у герцога не заснут как следует, покрепче. А мы тогда придем и разбудим их как раз!

– Господи! Что мне сказать?! Лучше без слов…

И, крепко обвив шею Миниха, Анна долгим беззаветным поцелуем слила с ним свои губы, сейчас полуоледенелые от страха и надежды.

– Вот! – совсем просияв, проговорил старик. – Это мне дороже всяких наград и слов. Да и недосуг теперь много толковать. Ежели уж желаете успешного совершения дела, хотя на короткое время положитесь во всем на меня! Дайте мне полную власть и свободу. Согласны, ваше высочество?

– Навсегда, видит Бог! Не только на это время. Все есть и будет в ваших руках. Вся власть, вся сила… За такую помощь! За избавление о т н е г о. От тяжкого позора, от унижения, от гибели… Я и принц и мой сын – мы у вас навеки в долгу. Как отца будем чтить. Только бы дал Господь удачи. Вы не знаете: он не догадывается? Не мог принять меры?

– Этот дуралей?! Я ведь недавно лишь от него, как уже вам сказывал. Недаром провозился с ним почти весь день… Он?! Да если бы он теперь вызвал и черта из преисподней – так не уйдет все-таки из моих рук!

И совсем перерожденный стоял теперь перед Анной этот старик, казарменно-грубоватый, властный и неукротимый, каким видывали его полки перед опасным штурмом.

– Боже мой! Вас не узнать, граф! Что значит борьба. Только сегодня я видела настоящего героя, неизменного победителя на суше и на воде! – с восхищением вырвалось у нее. – Верю, все будет хорошо. А что мне надо делать?

– Сейчас я призову офицеров из караула. Они поведут моих преображенцев. Человек сорок останется при вас и государе, при нашем знамени. Манштейн с небольшим отрядом двинется вперед. Он частенько бывал у регента с поручениями от меня. Его там знают. Если даже тамошние караулы не пожелают пойти на Бирона, они не задержат Манштейна. И тогда он один с моими молодцами все живо уладит. Кенигфельс и другие офицеры – арестуют Бестужева, Бисмарка, Густава Бирона. Словом, всех, кого надо прибрать к рукам, чтобы не подымали шума… Черкасского заодно.