– Что же решать?! Все по-прежнему… Скажите, гра-аф, вы баро-онессе…

– Отставка тут уже готова к подписанию. Но все-таки мы послали к графу сына. Ежели ее высочеству угодно быть столь великодушной… Вот ждем ответа. Да вот и самый ответ на пороге! – увидя входящего Миниха-младшего, закончил Остерман.

– Баронесса! – войдя, отдал молодой полковник поклон Юлии.

– Сказывайте скорее… Принцесса желает знать: успели уговорить нашего героя? Перестал он капризничать, словно барышня перед балом, или нет? Берет назад свою отставку?

– Не знаю, как и сказать, баронесса! – щелкнул шпорами Миних-сын. – Не сетуйте на меня и вы, ваше высочество! – обратился он к Антону. – Послов не секут, не рубят! Я передал отцу все, что было вами приказано. И… должен также дословно объявить его решение. Позволите, принц?

– Проо-шуу ваа-ас. Мы зде-есь для дее-ла… не дляа кооо-омпли-меентов!

– Вот именно. Опущу все соображения батюшки, так сказать, общего свойства, насчет действий правительства вообще…

– Без участия в таковом самого графа Миниха? Могу себе представить! – с добродушной усмешкой проговорил Головкин. – Бессильный гнев – плохой подсказчик!

– Вот, вот… И батюшка изволил говорить то же самое. Сила и без гнева сражает своих врагов. А сердиться бессильно – лишь себя напрасно сокрушать! – послал ответную стрелу полковник, вступаясь за отца. – И вот батюшкино решение: «Если Миних нужен, то его место там же, где был он месяц тому назад. А нет – так ширмою служить для других он не может. И по годам своим, и по заслугам». Так он сказал… простите!

– На стаа-рое месс-то? Вее-ли-иким визирем! Мее-ня на заа-дний двор! Прее-воо-схоо-дно!.. – заволновался Антон.

– Министров и первых советников короны – ему в лакеи либо в ординарцы его штаба? – спокойно снова съязвил Головкин.

– Тттому не-е бы-вать!.. Яаа не соглаа-сен! Ннне поо-зволю… Аа… вы что-о же молчите? И-или полаа-гаете? – живо обратился принц к Левенвольде.

– Мне хотелось бы раньше слышать ценное мнение графа Андрея Иваныча! – проговорил тот, глядя на Остермана. – Как вы об этом полагаете, граф?

– Ддда… говооо-рите… рре-шаай-те! – предложил принц.

– Решать не мне. Как ее высочество соизволит? А мне сдается, надо бы ей изложить, в каком положении сейчас дело.

– Ддда, коонечно… Воот вы бы саа-ми… Так хорроо-шо будет… Пой-дите и скаа-жите ей…

– Пожалуйте… пожалуйте, Андрей Иваныч! – уловив вопросительный взгляд Остермана, пригласила Юлия, подымаясь с места, которое заняла недалеко от стола. – Вас принцесса примет. Лишь не взыщите за наш туалет…

– Смею ли я! – с трудом подымаясь с помощью Миниха-младшего, учтиво отозвался старик. – Тимирязев, дайте мне чистую копию заготовленной отставки.

Взяв бумагу, он с помощью Миниха доковылял до дверей спальни. Здесь его взяла под руку Юлия и ввела к Анне.

– Ваше высочество, как изволите себя чувствовать? – с почтительным поклоном задал он церемонный вопрос.

– Для вас по секрету: немного легче. Только других никого не пущу! Что там у вас? Какие вести? Помирился с нами наш капризный герой? Мне весьма неохота обижать графа. Вы умница… вы понимаете. Столько услуг… таких важных оказано фельдмаршалом… Не мне одной, всем государям, которым служил десятки лет. Будут осуждать нас за неблагодарность. А врагов и так слишком много, не так ли, Андрей Иваныч?

Помолчав немного, кашлянув слегка раз-другой, он вдруг тепло заговорил, даже со слезою, звенящей в тихом, старческом голосе:

– Вот пристыдили вы меня, ваше высочество. Признаюсь, слушал я на совете, что там говорилось, и сам подумал: лучше бы избавиться от опасного честолюбца, оберечь бы малютку-императора от нового Годунова, каким был уже мой «друг», герцог Бирон. Каким, видимо, пытался стать и мой «старый приятель», граф Миних. А вот как вы тут мне…

– Вот как! И вы полагаете?.. – встревожилась Анна. – Значит, Юлия не ошиблась на этот раз? Вы не слушайте меня лучше, Андрей Иваныч. Я молода, ничего не понимаю в этих ваших делах государственных… Говорите, как сами думаете, совсем не обращая внимания на мои детские затеи и выдумки!

– Устами детей – Господь вещает нам, принцесса…

– В делах правления важно, что скажет Остерман! Ему я доверю больше, чем самому Господу Богу, далекому от нашей грешной земли. Я слушаю!

– Добро… «Много заслуг» – изволили вы сказать. Точно. Но мои заслуги не отымают законных прав у тех, кому я обязан был служить по долгу присяги. Заслуги – право на милость, а не основание, не предлог карать и миловать тех, кому с л у ж и т ь и повиноваться я обязан по закону, по чистой совести.

– Правда… правда… Как это вы хорошо сказали…

И Анна стала про себя повторять ловко построенное обвинение Миниху, так незлобиво и мирно изложенное на вид.

– Принц, правда, ему много обязан…

– Очень многим, граф!..

– И, конечно, оно бы лучше принцу не ссориться со стариком. Пускай он и взбалмошный… и честолюбив не в меру, не по годам… Но принц молод, еще ничего такого, значительного, совершить не успел.

– Вот, вот… И я говорю это ему. А мой милейший супруг…

– В этом словечке именно вся и разгадка дела. С у п р у г – правительницы нашей. Отец его величества, державного младенца. И это одно ставит принца превыше всяких заслуг! На высоту, перед которой даже сам граф Миних должен склонить неподатливую голову с другими наравне!

– Что же. И это верно! – совсем убежденная силой доказательств Остермана, задумалась Анна. – Но как же нам быть теперь? Чего, собственно, желает старик? Берет он назад свою отставку?

– Берет… если ему дадут выгнать нас всех из кабинета, тоже в отставку, но с мундирами. А вашему высочеству он оставляет титул… но без признака настоящей власти.

– Вот как! – словно ужаленная, Анна поднялась с места. Сделав два-три конца по опочивальне, остановилась перед Остерманом, продолжающим сидеть со своей кроткой, незлобивой улыбкой на бледном, старческом лице.

– Отставка у них там готова?

– Захватил я вот… на всякий случай! – подал лист Остерман, не дрогнув ни единым мускулом лица при этой крупной, так легко одержанной победе.

– Послать немедля! – протягивая назад подписанный лист, властно отчеканила Анна. Но сейчас же потянулась за листом рукою, остановила голосом Остермана, который, не ожидая помощи Юлии, довольно быстро теперь заковылял к дверям.

– Постойте минутку, граф. Как там написано? Я и не прочла…

– «Указ нашему генералиссимусу! – начал почти наизусть читать он, не давая листа Анне. – Всемилостивейше указали мы: нашего первого министра и генерал-фельдмаршала графа фон Миниха, как он сам нас просит, за старостью и находясь в болезни, – имея также в виду долговременные нам, и предкам нашим, и государству нашему верные и знатные службы, ныне для покоя от военных и статских дел уволить. А нашему генералиссимусу учинить о том по сему нашему указу. Именем его императорского величества – Анна». Все в порядке… Но, может быть, что-либо поизменить соизволите?

– Нет… все так… как я и думала. И заслуга… и года… и болезнь! Но… он спросит настоящую причину… И иностранные резиденты при нашем дворе. Эти понимают больше наших русских. Что мне им сказать?

– Кхм… кхм… мне сдается, ваше высочество не раз уже объявляли причины, по которым и ранее надо было подписать такой указ! – осторожно снова начал внушать недоумевающей женщине умный старик.

– Может быть. Но… я не помню.

– А я не забыл! Так, к примеру: усиленная склонность графа к прусской партии, нам прямо зловредная… И небескорыстная, как говорят злые языки. Клеветники, несомненно… Но их так много. А поступки были налицо. Этим самым граф вредил прямому делу императрицы австрийской, обиженной пруссаками. И даже когда вы сами изволили повелеть ему оказать сильную помощь Марии-Терезии – граф явно смел ослушаться вашей воли!

– Да, да, правда. Я не забыла! – снова вскакивая с места, заволновалась Анна. – Он не слушал ни меня, ни принца. А я сколько раз приказывала: исполнять распоряжения принца, как мои собственные! Вы правы: иметь дело с таким упрямцем – значит рисковать властью… Даже и за границей это знают. Я получаю письма…