Убегая от Дома Спящих, он услышал, как кто-то кричит ему вслед в темноте. Мур не остановился.

Много времени спустя он снова перешел на шаг. Рука была как свинец, дыхание обжигало грудь. Он взошел на холм, помедлил на вершине, и спустился с другой стороны.

Бальный Городок — дорогой курорт, принадлежащий Кругу и живущий на его деньги, хотя и редко управляемый им напрямую, — был пустынным, если не считать рождественских огней в окнах, мишуры и ветвей остролиста. Откуда-то доносилась приглушенная музыка праздника, временами смех. От этого Мур чувствовал себя все более одиноким, поднимаясь по одной улице и спускаясь вдоль другой, его тело все больше отделялось от него самого по мере того как сказывалась полученная инъекция. Ноги отяжелели. Его глаза слипались, и ему с трудом удавалось держать их открытыми.

В церкви не велось никакой службы, когда он вошел. Внутри было теплее. И здесь он был так же одинок.

В здании стояла полутьма, и взгляд Мура привлекла цепочка огней, рамкой окружившая картину у подножия статуи. Это была сцена в яслях. Опираясь о скамью, Мур смотрел на мать и дитя, на ангелов и сочувствующий скот, на отца. Затем испустил нечленораздельный вой, швырнул молоток в нарядные ясли и отвернулся. Цепляясь за стену, он сделал несколько нетвердых шагов и свалился, ругаясь и всхлипывая, и наконец заснул.

Они нашли его у подножья креста.

Судопроизводство приобрело сверхзвуковую стремительность в сравнении с эпохой его молодости. Экспоненциальный рост демографического давления много лет назад привел повсюду к переполнению всех судебных архивов, после чего юридические процедуры были освобождены от документации до такой степени, чтобы в самый раз хватило на круглосуточное отправление правосудия. Вот почему Мур предстал перед судом в десять вечера, два дня спустя после Рождества.

Процесс длился менее четверти часа. Мур отказался от слова; зачитали обвинительное заключение; он признал себя виновным, и судья приговорил его к смерти в газовой камере, ни разу не подняв глаза от своих бумаг.

В оцепенении Мур покинул зал и был отведен в камеру для последней трапезы, на которую не обратил никакого внимания. Он не имел ни малейшего представления о правилах судопроизводства в этом году, выбранном им для проживания. Адвокат Круга с безучастным видом выслушал его историю, сказал что-то о символических наказаниях и дал совет отказаться от выступления и признать себя виновным в человекоубийстве при изложенных обстоятельствах. Мур подписал предложенное заявление. Потом адвокат ушел, больше никто с Муром не разговаривал, кроме тюремщиков, до самого процесса, и даже перед отправкой в суд ему было сказано всего несколько слов. И вот теперь — получить смертный приговор за то, что признал себя виновным в убийстве убийцы собственной жены, — он не мог представить, что правосудие уже свершилось. Несмотря на это, он сохранял неестественное спокойствие, механически прожевывая принесенную по его заказу еду. Он не боялся смерти. Он не мог в это поверить.

Спустя час за ним пришли. Его доставили в маленькую герметичную камеру с единственной застекленной щелью высоко в металлической двери. Мур сел на скамейку, и стражники в серой униформе захлопнули за ним дверь.

Через неопределенное время он услышал треск лопающихся ампул и почувствовал запах газа. Запах усиливался.

Вскоре он уже кашлял и хрипел, задыхался и кричал, он представлял ее лежащей в холодном бункере, ироничная мелодия юнгеровской песенки крутилась в его голове:

Был я в Сент-Джеймсской больни-и-це, С милою ездил прости-ить-ся.

На белом столе лежала она — Чиста, далека, холодна…

Неужели Юнгер уже тогда сознательно запланировал ее убить? Или что-то пряталось в его подсознании? И он чувствовал, как это вырывалось наружу, поэтому и просил Мура остаться с ним, чтобы предотвратить произошедшее?

Никогда уже не узнать, решил он, когда боль из легких просочилась в голову и затопила мозг.

Очнувшись в чистой постели с чувством невыносимой слабости, он услышал в наушниках обращавшийся к Элвину Муру голос: «…И пусть это послужит вам уроком».

Мур сорвал наушники жестом, в котором должна была выразиться его решительность, но мускулы повиновались очень плохо. Все-таки наушники соскочили.

Он открыл глаза и осмотрелся.

Он мог находиться в палатах изолятора на верхних этажах Дома Спящих, или в преисподней. Франц Эндрюс — адвокат, по чьему совету Мур признал себя виновным, — присел рядом с ним.

— Как ваше самочувствие? — спросил он.

— О, замечательно! Хотите партию в теннис?

Адвокат бледно улыбнулся.

— Вы успешно выплатили ваш долг обществу, — объявил он, — пройдя процедуру символического наказания.

— И это все объясняет, — сказал Мур кривящимся ртом. И после этого: — Не вижу, почему за это вообще должно быть наказание, символическое или еще какое. Этот рифмаг убил мою жену.

— Он за это заплатит, — сказал Эндрюс.

Мур повернулся на бок и взглянул в плоское бесстрастное лицо находящегося рядом человека. Короткие волосы адвоката казались не то светлыми, не то седыми, взгляд — необратимо трезвым.

— Не могли бы вы повторить то, что вы только что сказали?

— Конечно. Я сказал, он за это заплатит.

— Он не умер?!

— Нет, он вполне жив — двумя этажами выше. Нужно вылечить ему голову, прежде чем он сможет предстать перед судом. Он слишком болен, чтобы подвергнуть его казни.

— Он жив! — сказал Мур. — Жив? Тогда какого черта меня казнили?

— Так ведь вы же его убили, — сказал Эндрюс с долей раздражения. — Тот факт, что врачи позднее смогли вернуть его к жизни, не отменяет того факта, что человекоубийство произошло. Символическое наказание предусмотрено как раз для таких случаев. В другой раз вы дважды подумаете, прежде чем это сделать.

Мур попытался встать. Упал на постель.

— Не волнуйтесь. Вам нужно отдохнуть еще несколько дней, прежде чем вам можно будет вставать. Вас самого оживили только вчера вечером.

Мур слабо хихикнул. Потом захохотал, и хохотал долго. Закончилось это рыдающими всхлипами.

— Теперь вам легче?

— Легче, легче, — хрипло пробормотал Мур. — Чувствую себя на миллион баксов, или какая там дурацкая валюта у вас здесь водится. Какое наказание получит Юнгер за убийство?

— Газовая камера, — сказал юрист, — как и у вас. Если предполагаемое…

— Символическое или насовсем?

— Символическое, конечно.

Мур не запомнил, что после этого произошло, он только слышал чей-то крик, и неизвестно откуда взявшийся врач что-то сделал с его рукой. Потом он заснул.

Проснувшись, он почувствовал себя значительно крепче и увидел солнечный луч, бесцеремонно взобравшийся на стенку. Эндрюс сидел на том же месте, словно никуда не уходил.

Мур взглянул на него и ничего не сказал.

— Мне подсказали, — заговорил адвокат, — что вы не располагаете знаниями о современном состоянии законодательства в данной области. Я упустил из виду длительность вашего пребывания в Круге. Подобные случаи настолько редки — фактически я впервые сталкиваюсь с обстоятельствами такого рода, — что я был уверен, что вам известно понятие символического наказания, когда беседовал с вами в вашей камере. Я приношу свои извинения.

Мур кивнул.

— Кроме того, — продолжал он, — я был уверен, что вам известны обстоятельства предположительно совершенного мистером Юнгером убийства…

— «Предположительно», черт возьми! Я там был. Он колом пробил насквозь ее сердце! — на последнем слове голос Мура сорвался.

— Этот случай создает прецедент — привлечь ли мистера Юнгера к суду немедленно за попытку убийства или же подвергнуть его задержанию до выполнения операции и предъявить обвинение в убийстве в случае ее неудачного исхода. В случае его задержания возникло бы множество других проблем — которые, к счастью, были разрешены по его собственному предложению. После излечения он будет помещен в гибернатор и останется там до момента, когда характер его преступления будет надлежащим образом определен. Это решение принято им по доброй воле, поэтому официального вердикта выносить не потребовалось. Слушание его дела отложено, таким образом, до тех пор, пока будут усовершенствованы хирургические методы…