Ночью она появилась снова. Девушка с башенки.

Стояла себе у входа в пещеру, а когда я стал подходить к ней, она отступила. Я встал на то место.

— Привет, Седой, — сказала она.

— Нет, я не собираюсь снова гоняться за тобой, — ответствовал я.

— А я и не приглашала тебя.

— Что девушка вроде тебя может делать в подобном месте?

— Наблюдать, — сказала она.

— Я же сказал тебе, что не упаду.

— Твой друг чуть не свалился вниз.

— Чуть не считается.

— Ты их лидер, не правда ли?

— Правда.

— Если ты погибнешь, остальные повернут назад?

— Нет, — ответил я, — они пойдут дальше без меня.

Тут я нажал кнопку своей камеры.

— Что ты сейчас сделал? — спросила она.

— Я сфотографировал тебя — чтобы узнать, существуешь ли ты на самом деле.

— Зачем?

— Я буду смотреть на твою фотографию, когда ты уйдешь. Я люблю смотреть на красивые вещи.

— … — она, казалось, что-то сказала.

— Что?

— Ничего.

— Почему ты не хочешь сказать?

— …умрет, — сказала она.

— Пожалуйста, говори громче.

— Она умирает, — сказала она.

— Почему? Кто? Как?

— …на горе.

— Я не понимаю.

— …тоже.

— Что случилось?

Я сделал шаг вперед, она отступила на один шаг.

— Ты пойдешь за мной? — спросила она.

— Нет.

— Возвращайся, — сказала она.

— А что на другой стороне пластинки?..

— Ты будешь продолжать подниматься?

— Да.

— Хорошо! — неожиданно сказала она. — Я… — и она снова замолчала.

— Возвращайся, — сказала наконец она равнодушно.

— Извини.

И она исчезла.

Наш путь снова стал медленно уходить влево. Мы ползли, распластавшись на стене, забивали костыли в скалу. Огненные змеи шипели неподалеку. Теперь они постоянно сопровождали нас. В критические моменты появлялась птица, чтобы заставить кого-нибудь из нас сделать неверное движение. Разъяренный бык стоял на карнизе и ревел на нас. Призрачные лучники пускали огненные стрелы, которые всегда рассыпались искрами перед тем, как ударить в цель. Сверкающие вихри налетали на нас и исчезали. Мы снова поднимались по северному склону и продолжали смещаться на запад. И вот достигли ста шестидесяти тысяч футов. Небо было глубоким и голубым, и теперь на нем всегда горели звезды.

«Почему гора ненавидит нас, — думал я. — Что в нашем поведении так разозлило ее?»

В который раз я смотрел на фотографию девушки и думал, что же она такое на самом деле. Была ли она порождением моего мозга, которому гений горы придал форму девушки, дабы соблазнять нас, вести нас, звать, как сирена, к месту нашего последнего падения? Падать было далеко…

Я подумал о своей жизни. Почему человек начинает ходить в горы? Его влечет к себе высота, потому что он боится оставаться внизу? Неужели он так плохо чувствует себя в обществе людей, что хочет обязательно оказаться над ними? Путь вверх труден и долог, но если он будет успешным, то впереди тебя ждет какая-то награда. А если ты сорвешься, то наградой тебе будет слава. Закончить свое существование, сорвавшись с колоссальной высоты вниз, разбиться вдребезги — вот подходящая кульминация для проигравшего, потому что это тоже потрясет и горы, и умы, заставит многих задуматься, ибо в каждом поражении можно обрести победу. Таким холодом веет от подобного финала, что жизнь где-то замирает навсегда, превращаясь в памятник вечному стремлению к цели, на пути которого всегда встает вселенское зло, о чьем существовании мы все догадываемся. Кандидат в святые герои, у которого отсутствуют какие-то необходимые добродетели, все равно может сойти за мученика, так как единственное, что в конце концов остается в памяти людей — это факт его гибели. Я знал, что я должен подняться на Касла, как я поднимался на все предыдущие вершины, и я знал, какую цену мне придется заплатить: я потерял свой единственный дом. Но Касла была там, и мой ледоруб сам рвался мне в руки. Я знал, что когда мой ледоруб ляжет отдохнуть на вершине Касла, целый мир внизу перестанет для меня существовать. Но что такое мир, в сравнении с мигом победы? И если правда, красота и добро — единое целое, то почему всегда между ними неразрешимые конфликты?

Призрачные лучники стреляли в меня, яркая огненная птица раз за разом бросалась в атаку. Я сжал зубы, а мой ледоруб вгрызался в скалы.

Мы увидели вершину.

На высоте ста семидесяти шести тысяч футов, поднимаясь по узкому выступу скалы, простукивая ледорубами путь, мы услышали крик Винса:

— Смотрите!

Мы посмотрели.

Вверх и вверх, и еще выше, голубая от мороза, острая, холодная и смертельная, похожая на кинжал дамасской стали, распарывала она небо, зависала, как лезвие замерзшего грома, и врезалась, врезалась, врезалась в центр духа, имя которому желание, поворачивалась и превращалась в рыболовный крючок, с помощью которого притягивала нас к себе, чтобы затем сжечь.

Винс первым посмотрел вверх и увидел вершину, и погиб он первым. Это случилось почти мгновенно, и огненные ужасы тут были не при чем.

Он поскользнулся.

Вот и все. Мы поднимались по трудному участку. Еще секунду назад он шел за мной, и вот его уже не стало. Его тело не нужно было доставать. Он совершил затяжной прыжок. Без парашюта. Голубая тишина подхватила его; серая земля понеслась ему навстречу. Теперь нас осталось шестеро. Мы содрогнулись, и каждый из нас, наверное, помолился как умел.

Ушедший Винс, пусть какое-нибудь доброе Божество поведет тебя по Тропе Совершенства. Пусть то, что ты хотел более всего найти в ином мире, ждет тебя там. И если иной мир существует, помни тех, кто произносит эти слова, о, незваный гость небес…

Мы мало говорили до конца дня.

Огненный страж с мечом пришел и стоял над нашим лагерем всю ночь. Но ничего не сказал.

Рано утром ушел Стэн. Он оставил под моим рюкзаком записку.

В ней было написано:

«Вы должны ненавидеть меня, за мой побег, но я считаю, что это настоящий ангел. Я боюсь этой горы. Я могу взбираться на любые скалы, но я не хочу сражаться с небесами. Путь вниз легче пути наверх, так что не беспокойтесь обо мне. Постарайтесь понять. С.»

Итак нас осталось пятеро — Док, Келли, Генри, Малларди и я — и в этот день мы вышли на высоту сто восемьдесят тысяч футов и почувствовали себя одинокими.

А ночью опять пришла девушка и стала говорить со мной, и я смотрел на черные волосы на фоне черного неба и глаза, в которых прятался голубой огонь. Она стояла, прислонившись к ледяной глыбе.

— Двоих уже нет.

— Зато остались мы, — ответил я.

— Пока остались.

— Мы поднимемся на вершину и уйдем отсюда, — сказал я. — Как мы можем причинить тебе вред? Почему ты нас ненавидишь?

— Ненависти нет, сэр, — сказала она.

— А что же тогда?

— Я охраняю.

— Что? Что здесь можно охранять?

— Умирающую, которая может выжить.

— Что? Кто умирает? Как?

Но ее слов не было слышно, а вскоре исчезла и она сама. До конца ночи я спал.

Сто восемьдесят два, три, четыре и пять. Потом, на ночь, спустились вниз на четыре.

Огненные Существа сновали над нами, твердь под ногами пульсировала, и даже сама гора, казалось, начинала раскачиваться, когда мы карабкались вверх.

Мы выбили тропу в скале до ста восьмидесяти шести, и три дня ушло на то, чтобы продвинуться еще на тысячу футов. Все, до чего мы дотрагивались, было холодным, гладким и скользким, и отсвечивало голубоватым светом.

Когда мы достигли ста девяноста тысяч футов, Генри посмотрел вниз и содрогнулся.

— Меня уже не заботит путь наверх — сказал он. — Путь назад — вот, что сейчас пугает меня. Отсюда тучи кажутся маленькими клочками ваты.

— Чем мы быстрее поднимемся, тем быстрее отправимся назад, — сказал я, и мы снова полезли вверх.

Через неделю от вершины нас отделяла одна миля. Все огненные существа исчезли, но две небольшие ледяные лавины напомнили нам, что мы по-прежнему нежеланные гости. Первую мы пережили без особых проблем, а во время второй Келли растянул правую ногу, а Док считал, что, возможно, он сломал еще и пару ребер.