Хэнк подпрыгнул и, ударив ногой в грудь бандита, оттолкнул его от профессора. Бросившись к убийце, он схватил его за волосы, пытаясь развернуть голову, чтобы ударить в висок — как вдруг волосы остались у него в руке! Выругавшись и отбросив парик в сторону, капитан не успел вывернуться от удара по голове вазой, схваченной террористом с ближайшего столика. Он на секунду замешкался, приходя в себя, а затем метнулся влево, уклоняясь от удара, и, в свою очередь, ответил контратакой, проведя Крюк левой в голову. Противник отшатнулся назад и прислонился к разбитому окну. Не теряя больше ни мгновения, Фрост догнал его и изо всей силы саданул ногой в солнечное сплетение. Бандит перевалился спиной через подоконник и, закричав от ужаса, выпал из окна под звон оставшихся осколков разбитого стекла. Хэнк подскочил к окну и выглянул наружу. Убийца отскочил от люльки Мойщика и рухнул вниз с высоты шести этажей, грохнувшись на брезентовый навес над входом в гостиницу и разбросав установленные под ним вазы с цветами.

В комнате царил хаос. Балсам дрожал от пережитого и стоял, прижавшись к стене и глядя на Фроста. Кребски сидел на полу, сжимая обеими руками живот. Капитан подобрал свой пистолет и, услышав приближающиеся шаги в коридоре, поспешил к двери. Приготовившись стрелять, он увидел бегущих вооруженных полицейских и поднял руки, не выпуская, однако, оружия.

— Я — телохранитель! — выкрикнул он, стараясь вспомнить хоть что-то по-французски. — Я… есть… американец… Ами! Ами!

Он продолжал повторять слово “друг?”, пока из номера не появился Балсам, который помахал полицейским и стал им что-то быстро объяснять. Те опустили пистолеты.

Хэнк повернулся к лифту. Лейн лежал на полу, но рука его так и осталась приваренной электричеством к кнопке. Фрост подошел поближе и в нос ему ударил тошнотворный запах горелой плоти.

— Ради Бога, профессор, скажите, чтобы отключили напряжение, — с трудом проговорил капитан и поспешил отойти в сторону, стараясь преодолеть рвотные спазмы.

Фрост сидел рядом с Балсамом на заднем сиденье “мерседеса”, вытащив из чемоданчика “узи” и положив его на колени. Вглядываясь в пуленепробиваемое тонированное стекло, немного искажающее изображение, он рассматривал улицы Парижа, по которым они проезжали. Профессор опаздывал на заседание, где он должен был выступать с докладом, поэтому автомобиль в сопровождении эскорта из четырех полицейских на мотоциклах — двух спереди и двух сзади — спешил, насколько только могло позволить дорожное движение.

После нападения в гостиничном номере капитан практически не общался с Балсамом, успел только сказать ему, что если тот будет придерживаться общеизвестной программы конференции и строить по ней свой распорядок дня, это станет чистым самоубийством. А сейчас Хэнк пытался отогнать настойчиво преследующую его картину гибели Лейна — молодой коллега буквально заживо сгорел, бедняга. Такая смерть казалась Фросту намного более ужасной, чем, скажем, от пули, потому что она подкралась исподтишка, когда ее совсем не ждали. Один из его товарищей, работавший в ЦРУ, рассказывал ему как-то об изощрённом способе убийства, который иногда применяли русские, а до них нацисты: в матрас с обратной стороны втыкалась иголка или булавка, смоченная ядом кураре. Объект, приговоренный к смерти, ложился спать, во сне ворочался, иголка колола его — и все. Такой трюк или подведенный к кнопке электрический ток всегда пугали Фроста, как любого здравомыслящего человека. Это значит, чтобы хоть немного чувствовать себя в безопасности, нужно каждый вечер проверять постель? Заглядывать в бачок в туалете каждый раз перед тем, как дернуть цепочку — нет ли там бомбы? Не садиться на мягкие стулья и кресла, боясь, что в сиденье может быть ядовитая иголка? Не есть апельсины — вдруг в них закачали шприцом отраву? Не брать с собой в самолет газет — изобрели специальную бумагу, взрывающуюся от перепада давления после взлета? Не пить в ресторане из бокалов — на их внутреннюю поверхность могут нанести прозрачный ядовитый состав? И этот список бесконечен…

Капитан выдохнул густое облако сигаретного дыма и повторил последнюю мысль:

— Список бесконечен…

— Что вы сказали?

— Извините, профессор, просто думаю вслух, — повернулся он к Балсаму.

— Ну как, вы теперь стали относиться к “моим” нацистам более серьезно?

— Вы имеете в виду нападение в гостинице? Да, эти ребята были настроены очень серьезно, — кивнул Фрост. — А почему вы сразу после этого не изменили свои планы? Зачем вам нужно сейчас ехать на это дурацкое заседание? Пусть бы кто-нибудь прочитал ваш доклад вместо вас.

— Ответьте мне на такой вопрос, — улыбнулся профессор, — Вы бы сами на моем месте спрятались от страха и позволили бы выступить кому-то вместо вас?

— Не знаю. Наверное, нет… Но моя смерть не была бы потерей для всего человечества, я…

— Капитан, неужели вы такой несчастный, — не дал ему договорить Балсам, — что никто не пожалеет о вашей смерти?

Хэнк сразу после этих слов вспомнил о Бесс и о том, что он должен позвонить ей, на то было много причин.

Профессор продолжал, не дожидаясь ответа:

— Вы храбрый и отважный человек, это видно сразу. Вы сражаетесь, рискуете своей жизнью, подставляя голову под пули и ножи. Но старики тоже могут быть храбрыми. Если бы вы видели то, чего я насмотрелся в лагерях — хотя нет, этого лучше не видеть… Никому не пожелаю. Есть разная храбрость и отвага, а герои не обязательно высокие мускулистые брюнеты — как вы, с пистолетами и кулаками наготове, иногда героями становятся даже отчаявшиеся слабые люди. Самое главное — не дать сломить себя и не сдаться. В лагере я знал одного мальчика лет четырнадцати, самого настоящего мужчину в душе, который говорил, что даже умирая, он найдет в себе силы плюнуть в лицо убийце. Он так и сделал, перед тем как эсэсовец расстрелял его на плацу за то, что паренек отказался задушить маленького ребенка, который громко плакал. У эсэсовца, видите ли, болела голова. Вот такая бывает отвага…

Фрост ничего не ответил, и в машине повисла гнетущая тишина. Он хотел заговорить о чем-то другом, чтобы разрядить обстановку, но внезапно почувствовал, что водитель пытается лихорадочно затормозить, а Кребски, сидящий на переднем сиденье, берет “узи” наизготовку. Хэнк резко наклонился вперед и увидел через ветровое стекло, как один из мотоциклистов, едущих впереди машины, упал и скользит вдоль тротуара под прижавшим его сверху мотоциклом, а второй крутит рулем из стороны в сторону, пытаясь сохранить равновесие.

— Наверное, разлито масло! — крикнул Фрост водителю. — Быстрее разворачивайся!

Тот ударил по педали газа и резко закрутил руль влево. Огромный “мерседес” стало бросать из стороны в сторону, и его корма ударилась в ограждение для пешеходов. Водитель пытался справиться с управлением, чтобы выровнять машину, но ее занесло и один из мотоциклистов, следующих сзади, с разгону врезался в левый бок машины и исчез под ее колесами. Сцепления с дорогой не было совсем, и шофер бешено задергал ручку автоматической коробки передач. Большой неповоротливый “мерседес”, по длине почти равный автобусу, стал с трудом разворачиваться и капитан подумал, что лучше бы они взяли обыкновенный американский автомобиль.

Снаружи уже раздавался грохот выстрелов. Колеса выдерживали пулевые пробоины и самозатягивались, но если стрелять по ним очередями в упор…

— Давай быстрее! — снова закричал Хэнк.

— А я что делаю? — сердито воскликнул водитель под рев мотора и визг сцепления.

— Ложитесь на пол! — крикнул Фрост Балсаму, а сам открыл окно и стал стрелять из “узи” в направлении раздающихся выстрелов.

Машина, наконец-то, пробуксовывая, поползла вперед. Кребски тоже открыл окно и, высунувшись из него по пояс, поливал очередями тротуар. Вдруг он вскрикнул и безжизненно повис на дверке, прошитый пулями, изрешетившими его светло-серый пиджак. Капитан взглянул в окно поверх тела своего товарища и наконец-то увидел террористов — молодых людей, насколько он успел разобрать, одетых в рабочие комбинезоны, с винтовками в руках.