— Я надеюсь, что Патхак разыщет рыбаков и скоро вернется к нам с лодкой, — то и дело повторял Дикшит. Его слова были похожи на бред. Чувствовалось, что Дикки сам мало верит в них, но ему, как и мне, так сильно хотелось жить, что он и мысли не допускал о смерти.

— Я тоже надеюсь, — отвечал я другу не раздумывая. — Наверно, Патхак уже на острове, и скоро мы будем спасены…

Может быть, Патхак действительно достиг берега? Но что с теми двумя, которые плыли позади нас? Где они?

Кругом стояла напряженная тишина. На мои окрики и свистки Дикшита никто больше не отзывался. Неужели нас осталось только двое в открытом океане?

Дикшит боялся, что в темноте мы потеряем друг друга, и ему пришла в голову счастливая мысль. Вспомнив о том, что на спасательных поясах было примерно по футу лишней тесьмы, он предложил связать оба конца. Я с радостью сделал это. Сейчас нам уже не страшна была грозная океанская волна. Прочная парусиновая тесьма, скрепленная морским узлом, надежно связывала нас, и мы действовали отныне как один человек: я греб своей здоровой правой рукой, а Дикшит — неповрежденной левой. Что бы теперь ни случилось, как бы над нами ни потешалась судьба, мы все время будем вместе. От этой мысли стало немного легче на душе. Однако нами скоро снова овладело беспокойство. Течение, которое опять начало усиливаться, мешало держаться нужного направления. В довершение всех бед возникла опасность появления акул: в этой части океана они обычно разгуливают целыми стаями. Кровь стыла в жилах при одной только мысли о встрече с акулами-людоедами.

Чтобы окончательно не сбиться с пути, мы решили плыть как можно медленнее. Важно было также не тратить лишней энергии и сил, иначе мы вряд ли смогли бы продержаться на воде до рассвета. Дикшит и я начали освобождаться от лишнего груза. С неимоверным трудом стянули с себя верхнюю одежду. Вместе с ней ко дну пошли наши очки, бумажники с документами и деньгами, ключи и другие карманные вещи. Кое-как раздевшись, мы легли на спину и, отталкиваясь ногами, едва заметно поплыли вперед.

И я и Дикшит в глубине души понимали, что прежде, чем нас спасут или нам удастся самим добраться до берега (если этому вообще суждено случиться), может пройти много времени. Если же нас ожидает смерть, то она будет медленной и мучительной — смерть от голода, жажды и физического истощения. Это еще больше омрачало наше настроение, и мы старались, как только могли, успокаивать друг друга. В наш тихий, отрывистый разговор часто врывались слова гнева и возмущения по адресу подлых преступников, которые вместе с «Принцессой Кашмира» погубили столько невинных жизней. Мы с Дикшитом поклялись стойко переносить все муки, все испытания судьбы, но спастись, спастись хотя бы ради того, чтобы поведать потом миру об этом черном злодеянии. Мы обязаны выполнить свой гражданский долг перед нашей родиной, помешать клеветникам запятнать честное имя пилота Джатара, дать решительный отпор тем, кто старается нанести ущерб престижу Индии. Да, мы должны жить. Жить во что бы то ни стало!

Дикшит посмотрел на светящийся циферблат своих водонепроницаемых часов. С того времени, как «Принцесса Кашмира» скрылась в волнах, прошло ровно четыре часа. Значит, на всем земном шаре уже узнали о таинственном исчезновении самолета и, может быть, считают нас погибшими.

Смерть по-прежнему подстерегала нас в открытом океане. Неужели четыре часа напряженной борьбы за жизнь окажутся тщетными? А что принесет нам утро — гибель или спасение?

Непроглядная тропическая ночь только вступала в свои права, и до рассвета было очень далеко. О, как долго нам еще предстояло качаться на волнах в томительном ожидании утра!

— Карник, нам необходимо сделать передышку, иначе мы выбьемся из сил, — сказал мне Дикшит. — Уж лучше кружить на одном месте, чем плыть в неизвестность, навстречу своей гибели. Давай, Карник, ляжем на спину. Это даст нам возможность отдохнуть. А акул нам нечего бояться, — пошутил Дикки, — вряд ли их соблазнит такая добыча.

Мы легли на спину, и нас начала укачивать тяжелая океанская волна.

— А не попробовать ли нам вздремнуть? — вдруг предложил Дикшит. — Сперва ты, а потом я — и так до рассвета.

Сразу я было принял это за шутку. Но, подумав, одобрил идею друга:

— По очереди можно, но сперва вздремнешь ты, а я буду бодрствовать.

Но Дикшит никак не мог заснуть. Единственное, что ему удалось, — это почти неподвижно лежать на воде и ни о чем не думать. Во всяком случае, он дал отдых своим мускулам — и этого уже было вполне достаточно.

Я плыл, работая только правой рукой, а левой поддерживал Дикшита. Мы двигались со скоростью улитки, и это ему, должно быть, чертовски надоело. Вынужденное бездействие и сознание своего бессилия перед несчастьем сильно угнетало нас обоих. И вот совершенно неожиданно Дикшит начал усиленно грести здоровой рукой. Я, не раздумывая, последовал его примеру, и мы снова поплыли с ним вперед — в ночную темень, в неизвестность.

Вспоминая ту ужасную ночь, я часто задаю себе вопрос: откуда у нас взялось тогда столько энергии? Нас мучил голод, томила жажда, невыразимо болели раны, разъедаемые соленой морской водой. Как же мы все это вынесли? Как выстояли? Любовь к жизни, воля к жизни — вот что помогло нам в ту незабываемую ночь пройти через все испытания и вырваться из костлявых объятий смерти.

«Мы в состоянии продержаться до утра, а утром нас спасут рыбаки», — такую мысль все время внушали мы друг другу.

…Проплыв несколько десятков метров, мы вдруг замерли, не смея верить своим ушам: до нас донесся отдаленный рокот мотора. Да, сомнений быть не могло с юга приближался самолет, и вполне вероятно, что он разыскивал нас.

Гул мотора нарастал, и вскоре самолет с ревом пронесся над нами. Мы увидели рубиновый и синий огоньки на его крыльях и два дополнительных красных сигнала на фюзеляже. Это означало, что самолет выполняет специальное задание. К великому нашему огорчению, свет лампочки, направленный Дикшитом в мглистое небо, не был замечен. Мы надеялись, что самолет сделает несколько кругов и тогда ему легче будет нас обнаружить, но наши надежды на это не оправдались. Пролетев над нами, самолет стремительно скрылся в северо-западном направлении, вызвав у нас чувство горького разочарования и досады.

Мы удивлялись тому, что с самолета не заметили достаточно яркого света нашего фонарика. Это было по меньшей мере странно и непонятно.

— Нам нельзя слишком надеяться на постороннюю помощь. Будем лучше рассчитывать на свои собственные силы, — сказал я Дикшиту.

И мы снова поплыли. Во время одной из передышек Дикшит вдруг спросил меня:

— Карник, ты умеешь петь?

Я подумал, что ослышался и попросил повторить вопрос.

— Я спрашиваю, умеешь ли ты петь, дружище? — повторил Дикки.

— У меня, к сожалению, нет такого дара, — ответил я, но если тебе уж так захотелось послушать что-нибудь в моем исполнении, то могу в виде исключения спеть.

— Прошу тебя, Карник… Иначе я с ума спячу от этого дьявольского однообразия, от этого бесконечного купания.

Как было не уважить просьбу друга в такую трагическую минуту? Я запел. И над океаном среди черной ночи поплыла тихая индийская песня. Видимо, знакомая мелодия напомнила Дикшиту о родине, о нашей дорогой Индии, и он поплыл вперед с удвоенной силой.

Во время короткой передышки Дикшит снова посмотрел на часы.

— Пора бы взойти луне, — сказал он. — Хоть бы на минутку она выглянула из-за облаков.

Но луна и не собиралась показываться. Тучи заволокли все небо, и мы напрасно искали просвета в этой непроницаемой черной пелене, простиравшейся над нами. Такая же мутная неразбериха царила вокруг нас. Разумеется, островов не было видно — они словно растворились в этой таинственной, полной притаившихся опасностей темноте. И опять где-то в глубине души зашевелилось гнетущее чувство тревоги, боязни сбиться с пути и окончательно затеряться в океане.