– Совершенно верно, – кивнула леди Августа, снова обрызгав комнату светом. – Я никогда не перестану сожалеть о своей скупости. Теперь я знаю то, чего не знала при жизни! Если рядом с нами беспомощный человек, мы за него ответственны. К сожалению, теперь мое положение таково, что я не могу помочь ни Нелл, ни Хетти. Но ты можешь что-то сделать, если попытаешься.

– Как вы можете надеяться, что я что-то сделаю для них, когда я обеспечена ничуть не лучше, чем они? – закричала Кэрол. – Заберите меня отсюда, я видела достаточно.

– Не совсем. Есть еще кое-что. Повернись, Кэрол. Смотри и слушай.

Пока леди Августа и Кэрол спорили, оставаясь невидимыми и неслышимыми, Нелл наконец успокоила Хетти и уговорила ее сесть за стол. Крэмптон стоял у своего места во главе стола, разливая по стаканчикам янтарную жидкость из бутылки, в которой, как заявила леди Августа, было ее лучшее бренди.

Стаканчики он раздал женщинам.

– Я бы хотел предложить пару тостов, – сказал Крэмптон, поднимая стаканчик. – Сначала – за этот святой праздник.

– За праздник, – как эхо повторила мисс Маркс и выпила с Крэмптоном. Молодые женщины пригубили бренди, как будто оно их мало интересовало.

– А теперь, – продолжал Крэмптон, – прошу выпить и помянуть нашу покойную хозяйку. За леди Августу!

– За леди Августу, – мисс Маркс глотнула еще бренди, и Крэмптон наполнил ее и свой стакан.

– Леди Августа! – воскликнула Нелл. – Леди Августа!

Хетти выпила бренди, запрокинув стаканчик.

– Как славно, – улыбаясь, одобрила тост леди Августа.

– Учитывая вероятность, что нам уже недолго быть вместе, – снова заговорил Крэмптон, – я бы желал предложить тост за всех нас. Я считаю, что мы хорошо работали вместе, и, честно говоря, мне будет не хватать тех членов нашего маленького общества, которые собираются перейти на другую работу.

– Очень хорошо сказано, мистер Крэмптон, – заметила мисс Маркс. – Подобные чувства соответствуют этому празднику. Пьем за нас четверых.

За это выпили все.

– Я тоже хочу произнести тост, – Нелл встала со стаканчиком в руке. – Нельзя забыть и о мисс Симмонс. За ее здоровье!

– За мисс Симмонс, – сказала Хетти, мужественно стараясь удержать слезы.

– По обычаю, тосты предлагает лакей, – заявила мисс Маркс, неодобрительно посмотрев на молодых женщин.

– Ради праздника, – отозвался Крэмптон, вновь берясь за бутылку, – я выпью за доброе здоровье мисс Симмонс, Сейчас не время для мелочности, мисс Маркс. И вы и я – мы оба знаем, что славные дни этого дома прошли. Давайте же проведем наше последнее Рождество в этом доме, не скупясь на сердечную щедрость. – Проговорив это, он еще раз наполнил стаканчики, и все выпили за здоровье мисс Симмонс.

– Нам пора, – сказала леди Августа. Мы должны сегодня сделать еще один визит, а час уже поздний.

– Что же с ними будет? – прошептала Кэрол. Ее взгляд и мысли были прикованы к Нелл и Хетти. – Что я могу сделать для них, когда я сама нуждаюсь в помощи?

– Будущее всех моих четверых слуг безрадостно, если мрак, который я предвижу, не будет рассеян добрыми и любящими сердцами. Но как бы то ни было, время для действий еще не пришло. Сначала нам предстоит еще кое-что увидеть.

И прежде чем Кэрол успела придумать какой-нибудь предлог, чтобы остаться дома, обстановка вокруг нее опять изменилась. Вместе с леди Августой она оказалась вынесенной за пределы Марлоу-Хаус на лондонские улицы таким же необыкновенным способом, который до того мгновенно перенес ее из спальни в кухню. Хотя рождественский обед, который наблюдала Кэрол, происходил вечером, теперь она оказалась в городе средь бела дня.

– Это канун Рождества, – объяснила леди Августа, словно читая мысли Кэрол. – Как и в кухне Марлоу-Хаус, так и здесь, никто нас не увидит и не услышит. Менять что-либо в настоящем тебе не дозволяется до тех пор, пока ты сама не изменишься.

– А что, если я не хочу меняться? – спросила Кэрол с мрачным упорством.

– Это в тебе говорит не что иное, как остатки твоего прежнего «я». Ты слишком разумна, чтобы не измениться, узнав все, что тебе полагается узнать.

– Мне бы хотелось, чтобы вы перестали говорить загадками, – пробормотала Кэрол. – Я уже знаю больше, чем хочу, и все, что я узнаю, делает меня несчастней, чем я была, пока вы не восстали из мертвых.

– Я не восстала, – возразила ее спутница, – та леди Августа, которую ты знала когда-то, мертва навеки.

– Так же как Николас. – Слова эти вырвались у нее прежде, чем она успела остановить себя.

– Николас, – повторила леди Августа, подняв брови. – Кэрол, ты меня разочаровываешь. Общение со мной должно же научить тебя, что дух бессмертен.

– Вы только что сказали, что вы мертвы. И Николас также мертв. – Кэрол помотала головой от отвращения к бессмысленному, с ее точки зрения, разговору. – Леди Августа, вы опять говорите загадками.

– Нет, я говорю простые истины, а ты еще слепа и нетерпелива, чтобы их понять. Ага, вот мы и пришли.

Они подошли к старой церкви неподалеку от Марлоу-Хаус.

– Я знаю это место, – сказала Кэрол, – это церковь святого Фиакра. Здешний настоятель отслужил заупокойную службу по вас.

– Преподобный м-р Люциус Кинсэйд – прекрасный человек.

– Да? Не замечала. – Кэрол состроила гримасу, вспомнив настоятеля и его разодетую по моде жену. – Он пристал ко мне на ваших похоронах, пытался выжать из меня пожертвования.

– И ты, конечно, отказала ему. – Леди Августа, кажется, развеселилась. – Я бы тоже отказала когда-то. Теперь-то я все поняла.

Кэрол еще раньше заметила, что, будучи рядом с леди Августой, она может проходить Сквозь стены или перемещаться по улицам так же, как и ее спутница, без всяких усилий со своей стороны. Таким же образом они прошли сквозь стены церкви, основательной постройки из старых камней, и оказались позади нее в уютном садике, устроенном в честь покровителя храма. В углу стояла статуя святого Фиакра, опирающегося на лопату и созерцающего по-зимнему пустые цветочные грядки у своего подножия.

– Бедный старый святой Фиакр. – Кэрол замедлила шаг, чтобы получше взглянуть на статую. – Столько веков прошло, и кто теперь знает, какой житейский кризис выгнал тебя в пустыню и заставил жить отшельником? Я сама сделала нечто в этом роде, и потому у меня нет никакого права критиковать тебя. Я сожалею о том, что сказала в твой адрес.