– Здесь находятся правительственные учреждения всей страны, – сказала Пен, увлекая Кэрол прочь. – Не подходи близко к этим зданиям, если ты не идешь по какому-нибудь официальному делу. Я знала людей, которые вошли туда, и больше их никто никогда не видел.

Рынок, куда они шли за покупками, расположился на Мэлле. Здесь стояли примитивные киоски из камней и кирпичей, оставшихся от разрушенных домов. Кэрол увидела старинные двери, приспособленные под прилавки, но в основном продукты лежали в корзинах, стоящих на земле или поверх куч строительного мусора. Везде толпился народ, потому что это был первый день трехдневных торжеств и большинство работяг могли свободно тратить время на приготовления к празднеству.

– Самая обильная трапеза бывает в праздник Осеннего Равноденствия, – сказала Пен, отвечая на вопрос Кэрол, – потому что это разгар сбора урожая, когда в город привозят много излишков продуктов. А разве там, где ты живешь, не так? Ник не сказал, откуда ты.

– Наверное, будет лучше, если я не скажу, где живу.

– Понятно. Скрытность – лучшее убежище. – Готовность, с которой Пен приняла ее неискренность, подействовала на Кэрол угнетающе. Молодая женщина с открытым и добрым нравом, который Кэрол так хорошо знала, должна прибегать к подобным предосторожностям и на каждом шагу опасаться за свою жизнь! Нынешнее Правительство действительно необходимо смести.

– Вот здесь самые хорошие овощи, – прервала Джо невеселые размышления Кэрол.

Продавались в основном корнеплоды. Женщины купили репы, свеклы и моркови. Пен добавила к этому маленький пучок зелени и немного пряных трав, и они пошли туда, где продавали мясо и птицу. Здесь за дело взялась Джо, поскольку БЭС в точности объяснил ей, что покупать.

– Мне курицу, если не очень дорого, – сказала Джо, обозревая нескольких птиц, висящих на металлической стойке. Она поторговалась с хозяином, после, чего получила самую лучшую курицу, какую можно купить на ее деньги. Этой тощей птицы явно маловато, подумала Кэрол, чтобы накормить всю группу, но она промолчала, не желая разочаровывать Пен и Джо.

– Дальше к сладостям, – сказала Пен. – Это лучшая часть празднества.

Производство сладостей, очевидно, было самым выгодным праздничным бизнесом, ими торговали по меньшей мере десяток киосков, и перед каждым лежали на лотках сладости, сделанные из твердого формованного сахара или из чего-то очень похожего на сахар. Кэрол уставилась на эти лотки.

– Слюнки текут, правда? – спросила Пен. – Обожаю сладости! Я бы ела их каждый день, если бы это разрешалось. Может, и хорошо, что Правительство позволяет продавать их только четыре раза в год.

– Уверена, что при таком законе у вас не портятся зубы, – сухо сказала Кэрол. Она рассматривала сладости с неприязнью, проистекающей из всего, что она узнала о всемогущем Правительстве. – Да ведь это деревья! Маленькие деревца из сахара с оранжевым сахарным шариком на ветках. Видимо, это изображение Шара, о котором ты вчера говорила, Пен.

– Нужно купить по одному на каждого, – вмешалась Джо, – Ник дал мне столько денег, что хватит на четырнадцать штук.

– А когда мы будем их есть? – спросила Кэрол, по-прежнему неодобрительно глядя на миниатюрные скульптурки.

– Не раньше, чем в День Солнцеворота, – ответила Джо.

– Я, наверное, не выдержу, – сказала Пен, смеясь, – сначала рассветная церемония, потом праздничная трапеза. И только потом – сладкое. – Оглядевшись вокруг и убедившись, что ее никто не услышит, она добавила шепотом:

– Я надеюсь, что после смены Правительства у нас все равно будет сладкое по праздникам.

– Если вам удастся сменить Правительство, – сказала ей Кэрол, – есть сладкое разрешат каждый день. Это решение будете принимать вы, и многие другие решения тоже. Надеюсь, вы подумали об этом? Выбор – утомительная вещь.

– Тише, – предупредила Джо, и Пен улыбнулась, покачала головой и ничего не сказала в ответ на замечание Кэрол.

Кэрол почувствовала, что время, проведенное с двумя женщинами за пределами Марлоу-Хаус, сбило ее с толку. Во-первых, из-за множества зримых перемен в городе, который она так хорошо знала, во-вторых, ей стало грустно, потому что признаки радостной праздничной атмосферы были так скудны. Ей не хватало сверкающего искусственного снега, красно-зеленых украшений, мишуры, ярких разноцветных лампочек, которые когда-то освещали магазины.

Ей также не хватало уличных фонарей. В этой заброшенной части Лондона их вообще не было. Пен сказала, что, по идее, с наступлением темноты люди на улицу не выходят, и поэтому фонари не нужны. Во всяком случае, электричество было только в правительственных учреждениях и в домах высокопоставленных чиновников. Магазинов тоже не было, только киоски, и еще то там, то тут товары выкладывались прямо на землю, без всяких прилавков и навесов. Очень скоро Кэрол захотелось, чтобы хоть кто-нибудь радостно пожелал ей веселого Рождества.

Ник, БЭС и Люк вернулись в Марлоу-Хаус к вечеру, вскоре после того как Кэрол с подругами кончили распаковывать и убирать купленные припасы. Трое мужчин неторопливо вошли в кухню, как если бы их приключения немногим отличались от приключений женщин, ходивших на рынок. Авги с ними не было, но никто по этому поводу ничего не сказал.

– Сегодня доедаем вчерашнюю тушенку, – решил БЭС, снимая уличную одежду и направляясь к огню, который поддерживала Джо, подкладывая кусочки дерева. – Но завтра устроим большой пир. – И они с Джо занялись обсуждением завтрашних блюд.

Глаза Ника встретились с глазами Кэрол поверх голов людей, толпившихся в кухне. Ей не нужно было ни прикасаться к нему, ни говорить с ним – она и так знала, что он часто вспоминал о ней в этот день. Так же как и она вспоминала его, потому что его образ был с ней, когда она смотрела на развалины некогда великого города, и потом, когда помогала своим новым подругам нести домой жалкие, бесцветные продукты, из которых нужно приготовить угощение в честь праздника, ничего для нее не значащего.

Но для других Зимний Солнцеворот значил очень многое. Кэрол оставила при себе свое мнение о нем, потому что эта маленькая группка людей нравилась ей все больше. За обедом она сидела рядом с Ником на скамье, чувствуя, как он время от времени касался ее бедра своим.