Только–только начало светать, в домах зажигались огни, и по этим огням Касум, стоя на своем косогоре, как полководец на командном пункте, окидывал взглядом Гарагоюнлу, определяя по свету из окон, кто собирается нынче на сенокос, а кто продолжает досматривать сны. Больше всего порадовало его то, что вспыхнул свет и в доме Солтана. По правде говоря, Касум не надеялся на соседа, а вот поди–ка. И совсем уж неожиданностью оказался ласковый голос Солтана:

— Ну что, дурачок? Есть хочешь? Сейчас, сейчас, не толкайся. На весь день ухожу, один остаешься. Не скучай.

Касум ушам своим не поверил; с кем же это он так?

Через мгновение все стало понятным: раздалось благодарное собачье повизгивание. Сирота! Бригадир даже головой покачал, удивляясь своей недогадливости. С кем еще может так разговаривать Солтан? Только с Сиротой. Недаром говорят, что. собака зачастую похожа на своего хозяина. Пес приблудился к Солтану сразу, как только тот вновь объявился в Гарагоюнлу, а до этого никто его не видел и никто не знал, откуда он. Был Сирота таким же широким в кости, но изможденным, как Солтан, так же сторонился своих собратьев, угрюмо огибая их при встрече. Не жаловал он и людей, только к хозяину относился с великой преданностью, несмотря на то, что Солтан на него, казалось бы, никакого внимания не обращал. Во всяком случае, на виду у других. Выходит, баловал, когда никто не видит…

У Гасана, конечно, все спали. Если бы не Хатын Арвад, бригадир, пожалуй бы, не постеснялся, постучал бы к нему в окошко: «На сенокос, сосед, не собираешься? Ты, кажется, просил в правлении сено для коровы? Тебе помогли и ты помоги!» Но он знал, что ответ на свой вопрос он получит не у Гасана, а у Хатын Арвад, которая помнила наизусть все постановления, где говорилось об особых правах сельских учителей, а кроме того, знала множество ругательств. Так что Касум, простившись с мыслью заполучить, по крайней мере на сегодняшний день, учителя, обратил свой взгляд в другую сторону — на мелькнувший под горой огонек в окне Османа. Сам Осман вряд ли пойдет с косой по лугу — все–таки счетовод; как ни важен сенокос, но счетовод должен сидеть в правлении: вдруг из района потребуют цифры. Значит, Сенем… Хорошие они люди. Сколько лет живут рядом — никаких неприятностей от них, наоборот, всегда готовы прийти на помощь по–соседски. Не то что эти — учитель со своей злой женой и бирюк Солтан. Не могут даже починить колонку; Га–сан, как кенгуру, таскает своих детей к теще и обратно, только этим и занят, а про Солтана и говорить нечего, стал злой, словно чудовище аджаха, которым то и дело стращает всех Меси–мудрец.

Касум и сам не заметил, как вернулся мыслями к колонке. Так что когда вышел из дома Солтан, бригадир, едва поздоровавшись, кивком головы показал, на нее.

— Видишь, что делается, сосед?

— Не слепой, — буркнул в ответ Солтан, не останавливаясь.

— И долго это безобразие будем терпеть?

Худой Солтан шагал широко, размашисто, низенький, полный Касум едва поспевал за ним, хотя спускались они с пригорка.

— А мне она ни к чему! — сказал Солтан. — Хоть совсем ее отключи. Мне ведра воды на неделю — за глаза! Это вам с учителем нужно. Ему машину мыть да детей купать, тебе — огород поливать.

— Грязь же кругом, как в болоте живем.

— Да черт с ней, с грязью.

Солтан не замедлял шаги, и Касум стал отставать, а затем и вовсе остановился, заметив, что решительно не поспевает за ним.

— Погоди, сосед! Солтан даже не ответил.

— Да что же это в мире делается! — рассердился Касум. — Всем на все наплевать! Совсем стыд потеряли.

Колчерукий Наджаф, который в это время вывернулся откуда–то верхом на коне, поинтересовался:

— Что случилось?

— Не твое собачье дело! — огрызнулся Касум.

— С кем ругаешься–то?

— С тобой! — окончательно взвился Касум.

— Да что я тебе сделал?

— Лезешь, куда не просят — вот что! Наджаф пожал плечами:

— Все ненормальные стали, честное слово! Покуда они ссорились, подошел кузнец Меси, которого в селе все звали Мудрецом. Он тоже остановился, спросил:

— Дети мои, чего вы ругаетесь? Наджаф сказал сокрушенно:

— Мир испортился. Баллах, биллах, мир совершенно испортился!

Меси давно уже не работал в кузне, был он старенький, согбенный, ходил с посохом. Вот и теперь — хотел разогнуться, не смог, ткнул, не разгибаясь, посохом в небо.

— Дети мои, откуда солнце всходит?

Наджаф ответил мрачно, лишь из уважения к возрасту Меси, хотя подумал при этом, что тот выживает, видно, из ума:

— Откуда же ему всходить. Вот оттуда, с востока, из–за вершины горы Кероглы!

— Молодец, знаешь! — похвалил Меси. — А садится вон там, за Курой, правда? Что же в мире изменилось? Зачем ты его ругаешь?

И Меси, усмехнувшись, отправился по своим делам, поднимая посохом облачка пыли на дороге. У всех были свои дела, даже у старого мудреца Меси. Мир действительно не изменился…

Вышел из дома и учитель Гасан. Касум считал, что он куда больше обременен делами и заботами, чем его соседи. Гасан тоже так считал с той лишь разницей, что имел при этом в виду себя. Даже сейчас, летом, когда занятия в школе закончились, когда учителю положено отдыхать, он крутился, как заведенный. Во–первых, надо отвезти жену с детишками к теще в соседнее село, где она жила; последнее время теща стала прихварывать, ухаживать было некому, и Хатын Арвад ездила к ней каждый. день, прихватив с собой ребятишек, за которыми тоже надо было присматривать. Можно было бы, конечно, взять тещу, к себе, но Гасан решил, что лучше каждый день отвозить и привозить жену, чем жить вместе с тещей. Вряд ли он принял бы такое решение, если бы не любил так возиться со своим «Запорожцем». Каждая поездка для него становилась праздником. «Кто это едет?» — спрашивали раньше, завидев машину Гасана. «Гасан–учитель, сын Керима». — «О, о, сын Керима имеет машину!» Теперь уже не спрашивали, а просто говорили: «Едет учитель Гасан!» Жаль, что не дожили его старики до этих дней.

Во–вторых, надо было запастись сеном. Гасану полагалось сено на одну корову, а держал он две, значит, надо было что–то придумать. В-третьих, сено, которое выделят в колхозе, он и даром не возьмет — одни будылья, жесткие, как проволока, да колючки. Достать бы сено с лугов Пиркалем — душистое, мягкое, жирное на ощупь, как то масло, в которое оно превратится. Есть и в-четвертых, и в-пятых, и в-шестых… Разве можно сравнить его заботы с заботами соседей? У Солтана — ни кола ни двора, всей живности — один приблудный кобель, у Касума — дети взрослые, сами помогают.

Гасан выкатил из гаража «Запорожец» и занялся осмотром машины. На днях что–то заскрипело под ней. Гасан не поленился, съездил в город к знакомому механику. Нестоящий человек оказался. «Газуй, говорит, дальше. Если что серьезное — оно себя покажет, а если несерьезное — само перестанет». — «Нельзя мне ждать, — возразил ему Гасан. — Погляди, прошу тебя, не дай бог откажет чего–нибудь на ходу, дети сиротами останутся». — «Не откажет! Рессоры скрипят — всех делов!» — улыбнулся механик. «Ну ладно, правду скажу, — решился Гасан. — Продавать собираюсь этого ишака. Скрип мне дорого обойдется. Такая чепуха, а пару сотен за него снимут наверняка». — «Так бы сразу и сказал! — ухмыльнулся механик. — «Жигули» хочешь?» — «Там видно будет», — осторожно ответил Гасан. Механик загнал смазку в рессоры, скрип исчез, а через день вновь возник. Совсем человек совесть потерял.

Стараясь не наступать в грязь, окружавшую колонку, Гасан принес ведро воды, вымыл машину и отогнал ее чуть в сторонку, на травку, чтобы не угодить в лужицы, образовавшиеся после мытья. Но именно здесь его ожидала неприятность. Едва он зашел сзади и нагнулся, пытаясь определить причину неприятного скрипа, как тотчас грязная, жижа брызнула из–под травы, намочив туфли. Это было так неожиданно, что Гасан застыл на месте. Такая славная зеленая травка, а под ней настоящее болото! Не иначе как натекла из колонки. Проклятая! Видно, придется все же ему заняться ею, привезти мастера, если соседи — бессовестные…