И тут в спальне прозвучал тяжёлый бас неизвестного визитёра:

– Доброе утро, симпатичнейший Степан Богданович!

Степан Богданович хотел моргнуть глазами, но не смог опустить веки. Произошла пауза, во время которой язык пламени лизнул изнутри голову Стёпы, и только благодаря нечеловеческому усилию воли он не повалился навзничь. Второе усилие – и Стёпа произнёс такие слова:

– Что вам угодно?

При этом поразился: не только это был не его голос, но вообще такого голоса Стёпа никогда не слышал. Слово «что» он произнёс дискантом, «вам» – басом, а «угодно» – шёпотом.

Незнакомец рассмеялся, вынул золотые часы и, постукав ногтем по стеклу, ответил:

– Двенадцать… и ровно в двенадцать вы назначили мне, Степан Богданович, быть у вас на квартире. Вот я и здесь.

Тут Стёпе удалось поморгать глазами, после чего он протянул руку, нащупал на шёлковом рваном стуле возле кровати брюки и сказал:

– Извините…

И сам не понимая, как это ему удалось, надел эти брюки. Надев, он хриплым голосом спросил незнакомца:

– Скажите, пожалуйста, как ваша фамилия?

Говорить ему было трудно. Казалось, что при произнесении каждого слова кто-то тычет ему иголкой в мозг.

Тут незнакомец улыбнулся обольстительно и сказал:

– Как, и мою фамилию вы забыли?

– Простите, – сказал Стёпа, чувствуя, что похмелье дарит его новым симптомом, именно: полог кровати разверзся и Стёпе показалось, что он сию секунду слетит вниз головой в какую-то бездну. Но он справился с собой, ухватившись за спинку кровати.

– Дорогой Степан Богданович, – заговорил посетитель, улыбаясь проницательно, – никакой пирамидон вам не поможет. Ничего, кроме вреда, не принесут и обливания холодной водой головы.

Стёпа даже не удивлялся больше, а только слушал, мутно глядя на пришельца.

– Единственно, что поднимет вас в одну минуту на ноги, это две стопки водки с лёгкой, но острой закуской.

Стёпа был хитрым человеком и, как он ни был болен, однако, сообразил, что нужно сдаваться. Он решил признаться.

– Признаюсь вам, – с трудом ворочая языком, выговорил он, – я вчера…

– Ни слова больше, – ответил визитёр, и тут он отъехал вместе с креслом, и Стёпа, тараща глаза, как младенец на свечу, увидел, что на трюмо сервирован поднос, на коем помещался белый хлеб, паюсная икра в вазе, маринованные белые грибы и объёмистый ювелиршин графин с водкой. Доконало Стёпу то обстоятельство, что графин был запотевший.

Незнакомец не дал развиться Степиному удивлению до болезненной степени и ловким жестом налил Стёпе полстопки водки.

– А вы? – пискнул Стёпа.

– С удовольствием, – ответил незнакомец. Он налил себе полную стопку.

Степан трясущейся рукой поднёс стопку ко рту, глотнул, а глотнув, увидел, что незнакомец выплеснул целую стопку водки себе в рот, как выплёскивают помои в лохань. Прожевав ломоть икры, Стёпа выдавил из себя:

– А вы что же… закусить?

– Я не закусываю, благодарю вас, – ответил незнакомец.

По настоянию того же незнакомца Стёпа выпил вторую, закусил грибами, затем выпил третью, закусил икрой и тут увидел, что произошло чудо. Во-первых, Стёпа понял, что он может свободно говорить, во-вторых, исчезли зелёные пятна перед глазами, окостеневший мозг расправился, более того, Стёпа тут же сообразил, что вчерашние деревья – это значит на даче у Чембакчи, куда его возил Хустов. Поцелованная дама была не жена Хустова, а не известная никому дама.

Дело происходило в Покровском-Стрешневе. Всё это было так. Но вот появление совершенно неизвестного человека в спальне, а вместе с ним и появление водки с закуской – это было всё-таки необъяснимо.

– Ну что ж, теперь вы, конечно, припомнили мою фамилию? – спросил незнакомец.

Стёпа опохмелился так удачно, что даже нашёл возможность игриво улыбнуться и развести руками.

– Однако! – заметил незнакомец, улыбаясь ласково, – я чувствую, дорогой Степан Богданович, что вы после водки пили портвейн. Ах, разве можно это делать?

– Я хочу вас попросить… – начал Стёпа искательно и не сводя глаз с незнакомца, – чтобы это… между…

– О, не беспокойтесь! Вот разве что Хустов…

– Разве вы знаете Хустова? – спросил Стёпа возвращённым голосом.

– Я видел его мельком у вас в кабинете вчера, но достаточно одного взгляда на лицо Хустова, чтобы сразу увидеть, что он сволочь, склочник, приспособленец и подхалим.

«Совершенно верно», – подумал Стёпа, изумлённый таким кратким, но совершенно верным определением Хустова. Но тут тревога закралась в его душу. Вчерашний день постепенно складывался из разрозненных клочков, и всё же в памяти зияла чёрная дыра.

Этого незнакомца в чёрном берете, в чёрном костюме, в лакированной обуви, с острой бородкой под медным подбородком, со странным лицом, с беретом с крысьим хвостиком решительно не было во вчерашнем дне. Он не был в кабинете у Стёпы.

– Доктор Воланд, {27} – сказал незнакомец и, как бы видя насквозь всё смятение Стёпы, всё объяснил. Выходило со слов незнакомца, что он – специалист по белой магии {28}, вчера был у Стёпы в кабинете и заключил со Стёпою контракт на выступление в подведомственном Стёпе «Кабаре», после чего, когда уже помянутый Воланд прощался с уважаемым директором, тут и явились эти самые Чембакчи и Хустов и увезли Стёпу в Покровское.

И сегодняшний день был совершенно ясен. Увозимый Стёпа назначил иностранному артисту свидание у себя в двенадцать часов. Иностранный артист явился. Иностранный артист был встречен приходящей прислугой Грушей, которая со свойственной всем приходящим прислугам откровенностью всё и выложила иностранному артисту: первое, что Михаил Александрович Берлиоз как вчера ушёл днём, так и не вернулся, но что вместо него приезжали двое и сделали обыск, а что если артисту нужен не Берлиоз, а Стёпа, то этого Стёпу вчера ночью привезли двое каких-то, которых она не знает, совершенно пьяным, так что и до сих пор он лежит, как колода, так что она не знает, что с ним делать, что и обед он не заказывал…

Тут иностранный артист послал её в дорогой магазин, велел ей купить водки, икры и грибов и даже льду, так что всё оказалось понятным. И тем не менее на Стёпу было страшно смотреть. Водка, лёд, да… привезли пьяным, да… Но самое основное – никакого контракта вчера Стёпа не заключал, и никакого иностранного артиста не видел.

– Покажите контракт, – сказал Стёпа.

Тут у Стёпы в глазах позеленело, и было это даже похуже похмелья. Он узнал свою лихую подпись… увидел слова… неустойка… 1000 долларов… буде… Словом, он, Стёпа, вчера заключил действительно контракт с иностранным фокусником – господином Азазелло Воланд. И господин Азазелло Воланд, что было видно из косой надписи на контракте, деньги получил.

«Буде?..» – подумал Стёпа.

Убедил ли его представленный контракт? Нет. Стёпе могли сунуть в нос любую бумагу, самый бесспорный документ, и всё-таки Стёпа, умирая, под присягой мог показать, что никакого контракта он не подписывал и иностранца вчера он не видел.

У Стёпы закружилась голова.

– Одну минуту, я извиняюсь… – сказал Стёпа и выскочил из спальни.

– Груня! – рявкнул он. Но Груни не было.

– Берлиоз! – крикнул Стёпа.

На половине Берлиоза никто не отозвался.

В передней у двери Стёпа привычно в полутьме повертел номер на телефоне и услышал, как резкий и наглый голос раздражённо крикнул в ухо:

– Да!..

– Римский? – спросил Стёпа и трубка захрипела. – Римский, вот что… Как дела… – Стёпа побагровел от затруднения, – вот чего… Этот тут пришёл, этот фокусник Вол…

– Не беспокойтесь, – уверила трубка, – афиши будут к вечеру…

– Ну, всего, – ответил Стёпа и повесил трубку. Повесив, сжал голову руками и в серьёзной тревоге застыл. Штука была скверная. У Стёпы начались тяжкие провалы в памяти. И водка была тут не при чём. Можно забыть то, что было после водки, но до неё? Однако в передней задерживаться долго было неудобно. Гость ждал. Как ни мутилось в голове у Стёпы, план действий он составил, пока дошёл до спальни: он решил признать контракт и от всего мира скрыть свою невероятную забывчивость. Вообще… Тут Стёпа вдруг прыгнул назад. С половины Берлиоза, приоткрыв лапой дверь, вышел чёрный кот, но таких размеров, что Стёпа побледнел. Кот был немногим меньше приличной свиньи. Одновременно с явлением подозрительного кота слух и зрение Стёпы были поражены другим: Стёпа мог поклясться, что какая-то фигура, длинная-длинная, с маленькой головкой, прошла в пыльном зеркале ювелирши, а кроме того, Стёпе показалось, что оставленный в спальне незнакомец разговаривает с кем-то.