(292, 293, 294) [...]
(295) Очевидно, все-таки "занавесила". Здесь, как я в 1974 году не крепился, не пытался строить из себя провинциального интеллектуала, прорвалось-таки неконтролируемое просторечие, которое видимо лишь на сильном временном и пространственном расстоянии. Помню, как вполне интеллигентная девушка-сибирячка, свободно владеющая английским языком, приехав в Москву и навестив мою студенческую келейку году в 1965-м, вдруг употребила вместо среднерусского "мочалка" сугубо сибирское "вехотка", от чего я к тому времени уже немного отвык, и по этой причине чуть удивился - Сартр-шмартр, Битлз-фуитлз, Кафка-фафка, и тут вдруг "вехотка".
Но жизнь жестоко мстит за снобизм. В 1980 году, когда по всем разумным симптомам мне следовало бы свалить на Запад, вместо того чтобы коптиться в Совдепии, дожидаясь неизвестно чего, единственно мне был опорой могучий и вольный сибирский язык с его патриотической пословицей: надо ехать, а в жопе вехоть.
(296) Что это еще за "обед", когда по-русски (и по-сибирски) это называется просто "поминки". Ляпнул на бумагу, неизвестно что думаючи. Еще бы написал "поминальный breakfast", идиот! Поминки - это не завтрак, обед или ужин, а вневременная русская трапеза. [...]
(297) И все-таки раньше смерть пользовалась большим уважением, чем жизнь. Очевидно, оттого, что было мирное послевоенное (до 1979 г.) безвременье - в отсутствии Афганистана, Чечни, рэкетиров, киллеров - с одной стороны, а с другой -ослаб "большой террор", и ГУЛАГовские ежегодные горы трупов, за редкими исключениями вроде Будапешта и Новочеркасска, превратились в единицы. Цинично к ней относились лишь врачи-профессионалы. [...]
(298) Вино раньше было двух сортов: белое (водка) и красное (все остальное). На коньяк пало презрительное народное мнение, что он "пахнет клопами". "Шампанского" "брали" одну бутылочку - "пускай его проститутки пьют и у кого денег много". "Сухое вино", "эту кислятину", пили "интеллигентики", или "интеллигенция на босу ногу", как ее представителей, мгновенно вычисляя, злобно именовали в очередях. В своих эпохальных мемуарах "Люди, годы, жизнь" Илья Эренбург рассказывает, что он очень любил французские вина и, оказавшись вместе с победоносной Красной Армией на территории немецкого врага, получал их в больших количествах. "Илья пишет крепко, а любит квас", - разочарованно говорил про него русский народ в лице солдат, доставлявших ему эти вина.
Разорительная вещь война, и я здесь скорее не о человеческих жертвах и разрушениях говорю, а о том, сколько выпито, съедено и взято чужого бесплатно. Совершенно очевидно также, что мир все же настолько богат, что может себе позволить любые войны. Вот, к примеру, Россия. Бесполезно истратила на Чечню немыслимое количество неизвестно откуда взявшихся для этого денег, и ничего, хоть бы хны. [...]
(299) Фамилия настоящая. Все друзья моего отца, насколько я их помню, были спившимися альпинистами, футболистами, хоккеистами. Один был саксофонист. Он играл в кинотеатре "Совкино", и меня к нему хотели отдать в ученики, но потом сочли, что у меня слабые легкие. Остались лишь фамилии Гунька Цыбин, Ваня Маевский, Алеша Задоя, Костя Зыкин. Они все исчезли. А куда - мне решительно неизвестно. [...]
(300) См. комментарий 249. Выражение из того же ряда. Типа "Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным".
(301) [...]
(302) Замечу как автор всего, что здесь понаписано: девушка делала это не только с меркантильными целями, но и повинуясь некоему древнему инстинкту, который, на мой взгляд, является одним из оберегающих факторов человеческой цивилизации и против которого безуспешно борются феминисты и феминистки всех полов.
(303) Это - странный гул родного племени, сохранившийся от тех дней, когда все мы плясали у костра и кушали друг друга. А то, что это было, можете не сомневаться.
(304) К использованию "чо" в художественной прозе и жизни мне надоело придираться, поэтому возьмусь теперь за "однако", тоже являющееся составной частью "сибирского колорита".
...Однако, как честный человек тут же должен признать, слово это многоемкое и вполне имеет право на существование, поскольку не несет в себе агрессии, а скорее является буфером между цивилизацией и суровой окружающей реальностью.
(305) Эх, дядя Сережа! Однако забыл, ли чо ли, как один философ сказал: "Женись - и ты раскаешься, не женись - и ты раскаешься, женись или не женись - ты все равно раскаешься"?
(306) Россия возродится, пока есть (другой вариант - ест) блины.
(307) Стопка - стеклянная емкость для водки размером с рюмку, но без ножек. Семейства того достатка, каковым обладали Иван Иваныч и его покойная мама, из рюмок практически не пили. Потому что красивую посуду большевики тогда тоже "давали-выбрасывали" (см. комментарий 286). Кстати, те самые стопки да "стаканчики граненые", которые "упали со стола", нынче стали антиквариатом, чего нельзя сказать о советской власти.
(308) Лампадка в России теплилась всегда, иначе все давно бы сошли с ума и одичали, а это хоть и происходит каждый день, но, слава Богу, в ограниченных размерах. Я верю...
(309) Неоднократно было отмечено, что сибирячки очень красивые, чего не скажешь о сибирских особях мужского пола, которые весьма часто являются выродками и плешеголовыми толстяками вроде меня. Очевидно, здесь налицо тайны генной инженерии, решительно направляющие положительные стороны натуры коренного населения Сибири и примкнувших к нему покорителей и ссыльных только в один пол, а все отрицательные стороны концентрирующие в поле противоположном и недружественном. [...]
(310) Потому что горячей воды не было, естественно. Зато Духовность, знаете ли, была. [...]
(311) , и высокая тоскливая тайна была в этих его словах.
(312) , и ей вдруг показалось, что она все теперь знает наперед, все-все-все, да.
(313) , кривясь от собственной пошлости и
(314) с той горечью и той мудростью, каковых у нее никогда раньше не было и уже никогда больше не будет в этой вещной жизни.
(315) Вот все говорят, и я в том числе, что СССР был говенной страной. А он, тем не менее, предлагал своим гражданам кучу развлечений, полезных для ума и тела. "На литобъединении" можно было выявить свой талант или стать клиентом КГБ; бегая на лыжах, можно было поправить здоровье или сломать ногу; в театре можно было посмотреть "Гамлета" или "Кремлевские куранты"; на вечеринке можно было потрахаться и не получить венерическое заболевание. Односторонних описывателей тоталитарных ужасов СССР - к ответу. [...]
(316) [...]
(317) Этот вид, действительно, настолько до сих пор красивый, что он попал на новую купюру достоинством в червонец, выпущенную правительством обновленной России, успешно борющимся с инфляцией. В чем каждый может легко убедиться прежде, чем купит на эти деньги две бутылки "Жигулевского" пива или четыре белых батона (цены середины 1997 года).
(318) В моем детстве город К. гляделся с Караульной горы как приземистый деревянный город, где возвышались лишь каменные здания, построенные купцами в конце ХIХ - начале ХХ вв. (потрясающей красоты сибирский "югендштиль"), да уродливые жилые коробки, выстроенные коммунистами для самих себя и своих приближенных. Они взорвали Воскресенский собор и построили на его месте Дом Советов, он же Крайком КПСС, разорили и снесли другой собор, находившийся на самом красивом месте города К., на Стрелке, где город и начался в ХVII веке. Мы, дети, во время стройки Дома Советов проникали в церковные подземелья, пока их не замуровали от нас и от "врагов народа", чтоб те не сумели посягнуть на ценную жизнь "слуг народа", обитающих в Доме. А еще мы мечтали прокатиться "на лифте", которых тогда в городе К. практически не было. Вообще все новое, "техническое", типа "хрущоб" с тонконогими журнальными столиками и торшерами, воспринималось нами с необыкновенным энтузиазмом. Мне до школы № 10, где я тогда учился и был круглым отличником, пешего ходу было минут пятнадцать, но я предпочитал ждать дряхлый автобус, который ходил раз в час и вечно опаздывал.