Именно Лучиано выступил против «черного бешеного быка» из Чикаго и заставил его подчиняться правилам только что созданного синдиката, напомнив, что, когда бьешь посуду, следует не забывать о том, что за нее придется платить…

О чем говорили эти двое? Этого никто не знает. Но тот исключительный в истории гангстеризма случай, когда Капоне пришлось играть не самую подходящую для него роль – роль козла отпущения, – представляется почти невероятным.

Значение состоявшегося конгресса преступного мира и создания преступного синдиката заключается еще и в том, что мафия навсегда потеряла свое привилегированное положение, до тех пор неоспоримое. Изолированная, скованная предрассудками, она все еще оставалась могущественной, хотя влияние ее было уже сильно ограничено. Она могла иметь свой голос в синдикате, только соблюдая установленные им правила и признавая, что самыми важными персонами становятся «молодые сицилийские волки», успевшие испить в начале своей преступной деятельности кровавого молока.

Более того, с момента организации преступного синдиката мафии приписывали все совершаемые преступления, все виды махинаций, все мерзости. Стоило только однажды приписать ей чудовищное преступление, как руку мафии стали видеть во всем. Это относится и к нашим дням.

На самом деле мафия напоминала собой одиноко стоящее дерево со старыми, глубоко уходящими корнями, в кроне которого с каждым днем все более разрастались ветви преступного синдиката.

Значение сборища в Атлантик-Сити еще больше возросло, когда стал известен сценарий, сочиненный Лучиано и Аль Капоне с целью внести некоторое умиротворение.

События разворачивались следующим образом. Еще задолго до этого Аль Капоне завязал приятельские отношения с одним полицейским в Филадельфии, Джеймсом Мэлоном (он же Джеймс Башмачник). Сейчас он пожелал встретиться с ним.

– Я хочу сделать тебе подарок, он поможет тебе обратить на себя внимание и продвинуться по службе. Подбери себе толкового полицейского для прикрытия и делай вот что…

Вероятно, на какое-то мгновение Мэлону все это показалось неуместной шуткой, но Капоне настаивал, и он вынужден был подчиниться, решив, что лучше стерпеть насмешки, чем получить свинцовую пулю.

16 сентября 1929 года в Филадельфии, при выходе из кинотеатра, Мэлон – его сопровождал инспектор Джон Кридон – окликнул, как и было договорено, Аль Капоне, рядом с которым находился один из самых преданных телохранителей – Фрэнки Рио.

– Ваше имя Капоне? – спросил Мэлон.

– Нет, меня зовут Аль Браун.[31] А кто вы такой, чтобы называть меня Капоне?

В руках у них сверкнули бляхи полицейских.

– Полицейские? О! Я вижу… Сдаюсь. Делать нечего.

Подчеркнуто медленно Скарфас вытащил из-за пазухи пистолет 9-го калибра. Этот жест заставил отпрянуть собравшихся ротозеев и позволил предъявить ему обвинение в незаконном ношении огнестрельного оружия.

Хотя Фрэнки Рио и не был посвящен в это темное дело, он также согласился сдать свое «орудие труда». Обоих доставили в ближайший полицейский участок. В то время как Капоне, сидя на скамейке, зубоскалил, Фрэнки Рио в отличие от него скандалил, требуя, чтобы их немедленно освободили, и утверждал, что у пего есть связи и он им еще покажет…

– Заткнись, а то в конце концов тебе поверят, – посмеивался весьма довольный собой Капоне.

О последовавших событиях рассказал Джон Кохлер, и этому нетрудно поверить:

– В полночь или чуть позднее оба гангстера предстали перед судьей полицейского суда, который определил каждому залог в размере тридцати пяти тысяч долларов. При себе у них нашлось всего несколько тысяч. Капоне пригласил двух адвокатов, Бернарда Лемиша и Корнелиуса Хаггерти, которые обвинили полицию в превышении власти. Однако Капоне потребовал, чтобы его отправили в тюрьму.

Лемюэль Б. Шофельд, директор службы общественной безопасности Филадельфии, горячо приветствовал этот арест, отнеся его за счет бдительности своих подчиненных, и с гордостью принимал поступавшие по этому случаю поздравления. Сгорая от любопытства, он той же ночью приказал привести задержанных. Капоне спокойно и вежливо отвечал на его вопросы, но Рио, который плохо переносил заключение, продолжал кричать, что нарушают его гражданские права, и поднял такой шум, что Капоне наконец не выдержал:

– Послушай, мой мальчик, ты мой друг, и ты всегда был мне верным помощником, но сегодня говорить буду только я…

Лишь после этого телохранитель немного успокоился.

– Были ли вы знакомы с заместителем атторнея Соединенных Штатов, которого убили около двух лет тому назад в Чикаго?

– Да, – ответил Аль Капоне, – малыш Мак был очень симпатичным парнем. Он был одним из моих друзей, всегда готовым оказать услугу любому. Я с ним разговаривал незадолго до того, как его убили…

Речь зашла о конференции, которая состоялась в Атлантик-Сити. Представитель официальных властей слушал очень внимательно. Капоне разошелся:

– Я устал от преступлений банд и перестрелок между ними, – заявил он с пафосом. – Я хочу жить сам и дать жить другим. У меня есть жена и сын, которому одиннадцать лет и которого я обожаю. Мне принадлежит прекрасный дом во Флориде. Если бы я мог отправиться туда и все забыть, я был бы самым счастливым человеком на свете. Я провел целую неделю в Атлантик-Сити, чтобы установить мир между гангстерами. И все главари банд дали мне слово, что они больше не будут устраивать резню.

– На какие средства вы сейчас живете?

– Я живу на свой капитал и хочу уйти от дел.

Спустя шестнадцать часов с момента его задержания Аль Капоне предстал перед судьей Джоном Е. Уолшем, который определил ему максимальное наказание, предусмотренное законом, – год тюремного заключения.

Капоне с трудом сдерживал свое негодование: его адвокаты посоветовали ему признать свою вину, уверяя, что он будет справлять рождество дома.

– Теперь я буду знать, как верить в Санта-Клауса, – ворчал Скарфас.

Таким образом, безграничная власть, которую Лучиано обрел в Атлантик-Сити, была продемонстрирована как нельзя более красноречиво.

Преступный синдикат настоял на том, чтобы «вольный стрелок» такого калибра, как Аль Капоне, добровольно позволил себя арестовать, предстал, перед судом и впервые получил наказание в виде тюремного заключения, хотя в свое время он пустил в ход всю свою изобретательность и потратил миллионы долларов, чтобы избежать подобного унижения. Он пошел на это под давлением со стороны организации, требующей от своих членов, даже самых могущественных, не только полного повиновения и подчинения своим законам, но и примерного поведения в их нелегальной деятельности.

Этот случай позволяет убедиться, какой реальной и эффективной властью располагал отныне новый синдикат.

Глава пятая. От «войны кастелламмаре» до «сицилийской вечерни»[32]

Грозная коалиция «молодых волков», их зловещая сплоченность, однако, не очень сильно обеспокоила пять самых влиятельных семей мафии.

Главари этих семей, уверенные в своем превосходстве над остальным преступным миром, в таких случаях урегулировали отношения на своем, самом высоком уровне.

Джузеппе Массериа, он же Джо Босс, и Сальваторе Маранзано, главы двух самых могущественных семей, не щадили друг друга. Что же касается Чарли Лучиано, то тот факт, что он был сицилийцем, всегда сбивал их с толку. Для каждого из них Лучиано представлял новую силу, чьей поддержкой следовало заручиться, чтобы стать капо дей тутти капи. Но прежде всего надо было подрезать ему крылышки. Массериа, правда, имел над ним известную власть, которой хватало хотя бы на то, чтобы регулярно получать проценты с некоторых, операций. Суммы этих отчислений становились все более значительными, но не это было главным. В глазах остальных мафиози авторитет Лучиано рос день ото дня, и постепенно он превращался в своего рода главаря банды. Джо Босс не мог вынести такого оскорбления, хотя Лучиано продолжал держаться но отношению к нему достаточно почтительно. Этого «мальчишку» следовало поставить на место, и сделать это надо было как можно скорей.