- Хотите и вашим и нашим, одной, простите, на двух стульях сидеть. Не удастся!
- Это не ваше дело!
- Нет, мое дело. Кстати, я читал советские журналы - вы и туда пишете. Кое-кто все еще до сих пор считает вас там своим. «Алехин уехал ненадолго. Побьет Капабланку и вернется». Попробуйте теперь!
Последние слова Алехин услышал, когда открывал дверь в комнату редактора. Из-за стола навстречу ему поднялся грузный Чобышев. С протянутой рукой он шел к Алехину, не спуская с него пристального взгляда маленьких рачьих глаз.
- Здравствуйте! - Алехин пожал протянутую ему толстую влажную руку бывшего прокурора. - Я к вам с жалобой: ваш репортер умышленно исказил мою речь в Русском клубе.
- Это плохо, плохо, - успокаивал пришедшего Чебышев. - Присядьте, пожалуйста, - указал он Алехину на кресло, сам снова устраиваясь за письменный стол.
- Так что же произошло? - подчеркнуто спокойно спросил он Алехина.
- Вот здесь написано о фантасмагории и прочем, - протянул Алехин газету Чебышеву. - Это же не я, а вы говорили!
- Я? - протянул Чебышев. - А в вашей речи разве ничего подобного не было?
- Нет. Я говорил о русских людях, об эмиграции.
- А насчет грозных сил? Помните?
- Ну, это было, но тут такое наплетено?!
- Дорогой Александр Александрович! - назидательно произнес Чебышев. - Вы знаете принцип порядочной газеты: если в заметке есть хоть пять процентов правды, вся заметка правильна.
- Ну, если таков принцип порядочности, вы меня извините! - развел руками Алехин. Он вынул портсигар и нервными движениями зажег сигарету.
- А что вас, собственно, беспокоит? - спросил Чебышев после небольшой паузы. - В Париже это только прибавило вам авторитета.
- Да, но ведь эта заметка ложь, неправда! - продолжал настаивать Алехин.
- Так нужно, дорогой господин Алехин. Нужно!
- Кому?
- Вам, мне, всем, кто был в Русском клубе! Всем русским людям, лишенным родины. Это политика.
- Я ие хочу вмешиваться в вашу мелкую политику!
- Мелкую?! - посмотрел в глаза Алехину Чебышев. - Так знайте: эта политика кормит двести тысяч эмигрантов во Франции! Приют им добывает, кусок хлеба.
- Причем здесь я?
- Вы - чемпион мира, шахматный король. Если хотите знать, вы, Шаляпин, Рахманинов - наше знамя.
- Но я не хочу ссориться с Россией. Это моя родина.
- Это и моя родина, - утвердительно качнул головой Чебышев. - Но там большевики. А кто они для нас? Они отняли и у меня и у вас все, что мы имели. Вы же дворянин! Против чего вы возражаете?! Крах большевиков действительно неизбежен. - Чебышев протянул собеседнику пачку газет. - Кошмар, который окутал Россию, на самом деле скоро развеется. Об этом говорят и во Франции, и в Англии, и в Америке. Во всем мире!
Алехин замолчал, умолк и Чебышев. После небольшой паузы бывший прокурор продолжал:
- Так что извините, что немного подправили ваши слова, - обратился он к Алехину. - Так было нужно. Да и поздно теперь говорить об этом.
- Как поздно? Почему? - не понял Алехин.
- Я только что хотел вам звонить. Мы помещаем в газете вот такую информацию. Из русских газет. Прочтите!
Чебышев протянул Алехину листок бумаги. Чувство недоброго охватило Алехина, когда он брал бумагу из толстых пальцев редактора. Да и взгляд бывшего прокурора сулил мало приятного.
«…После речи в Русском клубе, - читал Алехин заключительные строки, быстро пробежав описание банкета, - с гражданином Алехиным у нас покончено. Он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать. Тот, кто сейчас с ним хоть в малой степени, - тот против нас. Н. Крыленко».
Хотя он только что затушил окурок сигареты, Алехин вновь вынул портсигар и зажег новую сигарету.
- Да, - тихо проговорил он после паузы. - То-то я получил телеграмму от Грекова - он отказывается от моего сотрудничества в журнале «Шахматы».
- А от брата ничего не получали? - спросил Чебышев.
- А откуда вы знаете, что у меня есть брат?
Алехин взял протянутый листок. В нем было написано: «Я осуждаю всякое антисоветское выступление от кого бы оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат мой или кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено навсегда. Алексей Алехин».
Алехин, опустив голову, скрыл от Чебышева лицо.
Верьте мне, я в этом не виноват, - после долгого молчания нарушил тишину Чебышев. - Это Семенов переменил. Я для него, видите ли, фигура недостаточная, надо, чтобы слова против большевиков говорил король.
Значит, враг… «С Александром Алехиным у меня все покончено», - горестно размышлял Алехин. - Быстро… Ты же сам меня учил, Леша: никогда не торопись, выясни все, обдумай… Враг…
Что тужить, поздно уже, да и стоит ли? - попытался поддержать Алехина Чебышев. - Может быть, все это к лучшему. Вы теперь принадлежите не только одной России, дорогой Александр Александрович, а всему миру. Шахматный король! Всюду вас будут встречать с почетом, самые великие люди сочтут за честь знакомиться с вами. Кстати, вы не забыли, что Бертелье приглашал вас с женой на весенний праздник элегантности. Это большой почет! Вы обещали прийти. Будут Куприн, Лифарь. Бертелье заказал специальный столик. Сделать это было не так-то просто, вы же знаете, что такое праздник элегантности.
Когда Алехин уходил из редакции, в коридоре он встретил Заливного. Видимо, тот сумел подслушать разговор Алехина с Чебышевым, а может быть, знал обо всем заранее. На маленьком, угреватом лице репортера было написано торжество: Алехин с трудом удержался от того, чтобы расправиться с ним тем простейшим методом, каким разделывался с врагами когда-то в далеком детстве.
Выйдя из редакции, Алехин медленно побрел домой. Все было как прежде на улицах Парижа: те же дома, те же быстрые, суетливые люди, но вместе с тем очень многое стало иным. Неожиданная катастрофа резко изменила жизнь Алехина, лишила его прежнего покоя, уверенности. Совсем еще недавно, до этого посещения редакции, до этих листочков с ужасными словами, все казалось таким устойчивым, надежным: будущее представлялось безмятежным и радостным. А теперь в один миг все полетело кувырком!
Что скрывать, Алехина в эти дни его всемирного торжества тяготило и обижало безразличие к нему французов. Как холодно они встретили его после победы в Буэнос-Айресе, как мало писали газеты о его триумфе. Он уже смирился с этим. Что поделаешь: в этой стране вообще мало ценят шахматы, а тут еще торжество чужеземца. В трудные минуты, когда становилось особенно тоскливо на душе, Алехина согревало сознание того, что где-то, пусть далеко, есть близкая его сердцу страна, в которой он родился и вырос, что эта страна следит за его успехами, взволнованно переживает его достижения и неудачи. Не зря он так бережно хранит паспорт этой страны! За шесть истекших лет русский чемпион ни на минуту не прекращал связи с друзьями на родине, делился с ними своими планами и замыслами. Общение было теплым и сердечным, пусть в письмах, пусть не регулярное, но это общение было важно и дорого Алехину. Оно укрепляло его в трудной борьбе, вселяло новые силы и уверенность. Посылая письмо или статью в русский шахматный журнал, Алехин чувствовал, что пишет в родной дом, к близким по крови и духу людям. Возможность такой связи согревала его, укрепляла в сознании правоты своей борьбы за высоты шахматного искусства.
И вот все кончилось. Неосторожные слова, сказанные на этом никому не нужном банкете, оборвали нить, соединявшую его с родиной, с людьми, мнением и дружбой которых он так дорожил. Он чужой теперь для них, даже враг, никто больше не пришлет ему весточки. «Тот, кто сейчас с ним хоть в малой степени, - тот против нас», - вспомнились ему слова Крыленко. Кончились статьи в Москву, письма Григорьеву и Грекову, кончились добрые, сердечные поздравления, приходившие из России.
И нет больше Варвары, Алексея! «С Александром Алехиным у меня все покончено», - с ужасом повторял Алехин слова брата. Милые Варя и Леша, если бы вы только знали, как сейчас нехорошо вашему Саше! Но как вам все объяснишь?! «Может, написать, - мелькнула на миг мысль. - Рассказать, как произошло это нелепое недоразумение? Попытаться восстановить прежнее положение? Нет, ничего не получится! Не поверят: скажут, просто оправдываешься. А то и совсем не ответят. И чего ты добьешься? Ничего! Принесешь только новые неприятности для себя и для Нади. Выгонят из Франции, куда денешься? Лишат крова, не посмотрят, что чемпион мира. Такой, как Заливной, ни перед чем не остановится. «Хотите и вашим и нашим… на двух стульях сидеть!» Да и остальные его поддержат. Никак не могут простить мне лет, прожитых у большевиков».