В окрестности бывшего вокзала не осталось ни ресторанов, ни баров, зато немало развелось погребков - самодеятельных, будто самозародившихся из психической плесени этого места. Они не имели вывесок, посетители знали их по именам стоявших за стойкой: "У дяди Бори", "У тети Раи", "У Настасьи

Филипповны", "У спившегося инопланетянина"… (Последний, впрочем, не разливал вино за стойкой - куда там! - сам околачивался в ожидании дармового стаканчика: полуголый, сутулый и хлипкий, стертой какой-то внешности; в глазах светилось собачье дружелюбие, тоска и жажда. Когда-то, говорили, он прибыл сюда по VII классу, воплотился в превосходное тело молодого мужчины - вкусить земных радостей. Начал с вина, коньяка, рома, вошел во вкус… и так и не вышел. Когда исчерпал запас галактов, принялся обменивать тело на худшее, но с доплатой. Так скатился в нынешнее, кое уже и обменять нельзя, пропил сувениры, личные вещи, одежду. Ему иной раз подносили, спрашивали сочувственно, кто он да откуда?- он же, выпив, только всхлипывал и отворачивался. Откуда бы ни был, возврата нет: психика разрушена, тело ни к черту, из одежды остались только плавки с кармашком… Ах, Земля, коварная планета!

Шесть ступенек вниз, круглые столики на длинной, по грудь человека, ножке; один сорт дешевого, но крепкого вина-шмурдяка, наливаемого в граненый стакан до краев (меньше брать неприлично) из бочки посредством банного крана, и одна конфета на закуску. В каждом погребке попадались Спирины знакомые, свои в доску ребята; донор представлял им своего друга Васю, будущего кремний-органического целинозавра, замечательного парня, которому он, Спиря, во всем поможет - иначе век свободы не видать! Знакомцы жали Васину руку, желали, поздравляли… приходилось из казенных средств похмелять и их.

Сам Спиридон Яковлевич пил бойко, на каждый Васин стакан два своих - и только хорошел: заблестели глаза, голос приобрел богатство интонаций, жесты

– точность. В третьем погребке "У Настасьи Филипповны" он вдруг сменил тему.

– Слушай,- сказал он проникновенно,- а может, не надо? Ну, характер этот,

Венеру, колонию… бог с ними, а? Разве на Земле плохо! Давай я тебе лучше свои математические способности задешево отдам, они мне ни к чему, все равно считать нечего. У меня такие, знаешь, что и баллов на шкале не хватит. Вот назови два пятизначных числа.

Вася сосредоточился, назвал.

– Желаешь знать, сколько будет, если их перемножить, а затем взять натуральный логарифм в степени три вторых?

– Ж-желаю!

Спиря почти без задержки назвал результат. Долгопол достал из нагрудного кармана спецкостюма микрокалькулятор-расческу, потыкал в пуговки его, проверил:

– Правильно. Молодец.

– Это что, я не такое умел, пока не сбился с пути. Меня, не поверишь, даже проксимцы ценили, кристаллоиды. А ведь им дано!

– Им дано! - согласился Вася.- А ты… вернись.

– Куда - на Проксиму?..

– Не… на путь. С которого сбился. Вернись, и все.

– А! - Спиридон махнул рукой.- Я что, я обойдусь. Думаешь, у меня один путь, я всегда такой? Ха!.. Сегодня у нас что, понедельник? Так вот, друг мой

Вася, такой я только по понедельникам. По вторникам я просветленно-возвышенный. По средам целеустремленный, шибко деловой. По четвергам… не вспомню сейчас, да это и неважно, но еще совсем иной. Ты ко мне подойдешь, а я тебя и не узнаю, понял?.. А ты: характер, характер!

Сильный характер налагает на человека ответственность. Не совладаешь с ним - не совладаешь и с жизнью, хуже сделаешь себе и другим. Так что выбирай лучше математические способности, на родной планете в гору пойдешь. А?

– Нет,- мотнул Вася тяжелеющей головой,- на Венеру желаю. Новый свет для меня воссиял.

После трех стаканов он сам поверил в свою легенду.

Ну, как знаешь. Смотри не ошибись! - и донор посмотрел на Долгопола трезво и многозначительно.

Из погребка они снова попали в сквер - или это он оказался на их пути? Шли, собственно, к коллекционерам сутей, у которых мог быть искомый Характер, или они могли знать, где он… Знаменитый аж до Проксимы математик и донор

Спиридон Яковлевич и выдающийся венерианский целинозавр Вася шагали в обнимку по дорожке, исполняли замечательную песню: "Четыре зуба"; Вася из-за незнания слов, правда, больше подмугыкивал и включался в рефрен. Потом они поднялись на колесе обозрения над деревьями и туманом, над обыденностью.

Математикопуло придерживал Васю, чтобы тот не переваливался через край кабинки, выспрашивал:.

– Нет, ты скажи, от кого работаешь? От характериков? (Долгопол помотал головой). Ага, значит, ты интеллектуй?

– Не,- вздохнул Вася,- у- меня высшего образования нет.

– Но ты инди… идивидуй?

– Конечно, а как же… А ты разве нет?

– Я, брат, не только индивидуй, бери выше: я - ИИ, интел-лектуй-индивидуй! - похвалился донор.- Меня сам Христиан Христианович, академик Казе, между прочим, знает и ценит, понял! - Пр-равильно,- ответил Долгопол.- И я тебя тоже уважаю.

Они поцеловались. Был в этом диалоге какой-то подтекст, второй смысл, но его

Вася уяснить не мог. Его мутило. Когда колесо вознесло кабину в высшую точку, он глянул вниз - и не сдержал спазму. Спекулянты и покупанты из соседних кабин заржали, зааплодировали.

– Над кем смеетесь, вы!..- воздвигся, упираясь одной рукой в Васю, донор; другой он делал ораторские жесты.- Вы сами… вы же хуже дьяволов. Те по благородному - покупали души целиком. А вы ковыряетесь, перебираете: то вам не так, другое не эдак, отмеряете на аршин натуру людскую!.. Чтоб вам всем совесть ввели, пошлые рыночные бесы! Сгинь, рассыпься! - и он принялся размашисто крестить кабины справа и слева.

– Во дает Спиря! -слышались одобрительные возгласы.- Заснять их на пленку - кина не надо…

– Пойдем отсюда, Василий,- оскорбленно произнес Спиря, когда они слезли наземь,- здесь нас не понимают. Пойдем туда, где нас поймут, оценят и удовлетворят.

И они, поддерживая друг друга, двинулись переулками мимо мокрых заборов, одноэтажных домиков и сараев.

– Алкоголь это что,- свободно излагал донор,- вот где по-настоящему можно вздрогнуть, так это в пси-ВМ. Особенно, Василек, если надыбаешь на генератор развертки, пилообразных колебаний… умм-м! - он даже поцеловал себе пальцы.- А венерианские всякозавры все-таки, между нами говоря, не фонтан.