…Вася очнулся - и едва тотчас не потерял сознание от рвущей сердце боли.

Он сдержал готовый вырваться стон, напряг внимание. Понял, что лежит вверх лицом на чем-то пружинисто-мягком, укрыт по глаза тоже мягким, тяжелым и пахнущим псиной.

Сердце работало - будто хромало: сокращалось медленно и трудно. Но действовало, перекачивало кровь. Каждое сокращение левого желудочка

(простреленного, понял Долгопол) отдавало в груди обморочной болью и сразу сменялось сладостным зудением регенерации. Боль - зудение, боль - зудение… сознание мерцало в такт сокращениям сердца.

Неподалеку послышались голоса. Вася напряг слух.

– Неужели нельзя было раньше, по дороге?- приглушенно спрашивал один, раздраженный и басовитый.

– Нэльзя. Он нэ сам был,- также приглушенно ответил другой, немного знакомый и похожий на голос на лестнице в момент выстрела. ("Чей? Лаврентия?!. А как же пистолет?") -Ладно, я пошел, на работу надо.

– Постой! Хвоста не было, его друзья не нагрянут?

– Всэ чисто, нэ дрэйфь. "Неужто он?.." Хлопнула дверь.

– Ну, Спиря, ну, удружил - привел!.. - занервничал бас. ("Значит, не Спиря стрелял в меня",- подумал с облегчением Долгопол: ему было бы неприятно, если бы донор-собутыльник, занятный мужик, оказался таким негодяем.)-Что же теперь делать-то? Вот-вот клиенты пойдут. Может, вынесем?

"Средь юных дев, украшенных цветами, шел разговор лукавый обо мне,- интеллигентно подумал Вася стихами; от алкоголя в крови он снова захорошел.-

Барыги чертовы, так я вам и дался!" - Он слегка напряг мышцы бедер, пытаясь определить, на месте ли пистолеты, не сняли ли.

– Куда ты его сейчас вынесешь, куда денешь,- вступил новый голос,- пусть лежит до темноты. Клиентов ты всучиваешь-обессучиваешь в кабинете. А если кто и поинтересуется… ну, скажешь, что упился, мол, доходяга, отсыпается, тревожить не надо.

"Доходяга… сами вы!" От обидных слов, которые, увы, соответствовали действительности: да, упившийся доходяга, коего провели и привели!- Долгопол излишне взволновался, реакция организма чуть не ввергла его в новый обморок.

Ноги он почти не чувствовал.

Кто-то подошел, приподнял над лицом пахнущее псиной покрывало, присвистнул:

– Эге, да это наш выдающийся венерианский целинозавр! - голос был знакомый, с рынка.- Тц-тц… хотел на Венеру, а сыграл в ящик.

– Какой еще ящик, не будет ящика,- отозвался хозяйский басок.- Стемнеет, отвезем на берег, в мешок с кирпичами - и в Итиль, где поглубже…- последние слова слышались все слабее, видно, человек удалялся.

– Как он с колеса обозрения траванул, умора! - со смехом сказал еще один.-

Сорвал аплодисменты.

– Ладно, пошли.

Шаги едва слышались, вероятно,.ходили по коврам. Голоса - ослабленные - возобновились где-то вдали:

– Раздавай.

– Что на кону?

– Деловитость пяти баллов, смекалка четырех, доброта трех.

– Негусто, но для начала сойдет. Трефы козыри.

Барыги, похоже, разыгрывали непроданные на толчке кассеты.

"Ящика не будет… в мешок с кирпичами… Ну, это мы еще посмотрим!"

Покрывало любопытствовавший спекулянт опустил так, что оно не накрыло глаза: сквозь веки Вася чувствовал свет справа. Он чуть приоткрыл левый глаз.

Увидел потолок - невысокий, но декорированный под вселенские выси: черное небо с блестками звезд и искрящимися спиралями галактик. В середине, из

Туманности Андромеды, свисала двухъярусная хрустальная люстра; такие

Долгопол видел только в ресторанах. Далеко справа виднелся верх широкого окна и три рейки-карниза над ним; каждая несла свою портьеру - алую бархатную, желтую парчовую и голубую с узорами газовую.

Оператор БХС приоткрыл щелочкой и второй глаз, скосился влево - увидел пальмы, убегающего смуглого человека и царственного льва, презрительно глядящего вслед. Это был ковер -'от места, где лежал Вася, до потолка.

"Шикарно живут…"

Прозвучал дверной звонок: два долгих, три коротких. "Неужто наши?!" - горячечно подумал Вася. У него сильней и болезненней забилось сердце. "Вот бы хорошо-то! А то - кирпичи, мешок…" Но… отдались в полу и в теле тяжелые шаги направившегося в прихожую человека, щелкнули два замка, что-то вопросительно сказал женский голос. "Не наши… они же еще адрес не установили!" - Долгопол горестно прикрыл глаза. Он сразу ослабел.

– Пажалте,- вальяжно басил хозяин,- плащики сюда повесьте. Да-да, сыро, середина мая, а смотрите, какая погода! Кассеточка с вами? Да, будьте любезны, покажите. О, девять баллов… вашего сына ожидает блестящее музыкальное будущее. Заранее рад за тебя, мальчик. Как тебя зовут?

– Вова его зовут,- после неловкой паузы ответила мать.- Хоть бы поздоровался с человеком, меня срамишь. Стараешься для тебя, стараешься, а ты!..

– А ты не старайся, никто не просит! - забунтовал Вова.- Не хочу я музыкальные способности, ма, ну, мамочка, не хочу-уу! Я радиотехнику люблю, мы в кружке уже супергетеродинный приемник собрали, теперь будем управляемого робота на микросхемах… Ма, ну, не надо, а?

– Пойдем, мальчик,- урезонивал хозяин,- пойдем, Вова. Что та радиотехника, ты же вторым Яшей Хейфицем сможешь стать с девятью баллами, или, может, даже новым Леней Утесовым. "Я помню лунную рррапсо-одиию…" - хрипло пропел он,- м-м? Пошли.

– Иди! - шипящим голосом скомандовала мамаша.- Вернемся домой, я тебе задам!

Упирающегося Вову повели в кабинет. "Жаль пацана. И себя тоже… Лежат в тазу четыре зуба… Или четыре Кирпича? И не в тазу, а в мешке, ха-ха! -

Васе было совсем худо, он почти бредил.- Но где же эти чертовы пистолеты!?"

Он неосторожно напрягся, шевельнул спиной - острая, рвущая боль в сердце залила и погасила сознание. Много ли нужно смертельно раненному телу, чтобы из него душа вон?

Когда Долгопол оказался на."стене плача", Звездарику и Мегре прежде всего пришлось выслушать до конца песенку о мести женщины-дантистки, о неверном возлюбленном, лишившемся четырех здоровых зубов и вынужденном шамкать:

Чилиндром на шонче шверкая, хожу я теперь беж жубов.

И как отомштить, я не жнаю - ха-ха! жа эту проклятую любовь.

Комиссар даже поаплодировал:

– Прелестная песня, Вася Лукович, браво! Я буду исполнять ее во всех мирах, где у существ есть зубы и любовные неурядицы.