Андропов успел диагностировать трагическую точку окончательного надлома Русской цивилизации. Он сумел заметить болезнь. Он даже определил место ее зарождения, но не смог точно определить, возможно ли излечить эту болезнь или она ведет к смертельному исходу? Если же вылечить больного все-таки можно, то как это сделать? Какими методами? В какие сроки? При каких условиях?
Андропов умер, так и отыскав ответы на эти жгучие проблемы. А вскоре погибла и советская цивилизация, оставив после себя нежизнеспособного наследника – нынешнего несчастного, бедного и больного россиянина. Загадка начала 1970-х должна найти свое решение. Без этого нам не взломать код алгоритма объявленной смерти. Не остановить физической смерти русского народа…
Запомни это, читатель. Мы вернемся к этой теме в последующих частях нашего цикла. Мы и писали-то его в поисках выхода…
ГЛАВА 9. УСПЕНСКОЕ ОТКРОВЕНИЕ
…Президент отодвинул бумаги, положил красивую тяжелую ручку. По-спортивному стремительно поднялся, несколькими быстрыми шагами подошел к окну и распахнул его. В комнату ворвался морозный воздух, настоянный на прохладе девственно чистого, только что выпавшего снега и ароматах хвои. Усталость и приступившая было сонливость отступили. Первый вгляделся в черноту подмосковной ночи. Боковым зрением отметил смену охраны на освещенной дорожке, которая вела к пологому спуску. Услышал тихий шелест шин автомобилей, уезжавших с президентской дачи. Теперь она на всех своих десятках охраняемых гектаров погружалась в сладкую зимнюю истому.
Надышавшись, президент захлопнул окно и вернулся за стол. Освободившись от усталости, от неотвязных мыслей о несделанном и от не отпускавшей ни на минуту свинцовой ответственности, пододвинул к себе изящный, бело-фиолетовый томик с белой закладкой. Время от времени помощник по экономическим вопросам приносил ему книги, где рекомендовал прочесть несколько страниц. По мысли советника, они могли быть интересными или полезными главе государства. Да и попасть к президенту они не могли иначе, кроме как из советничьих рук.
Президент быстрым взглядом скользнул по обложке. Юрий Козлов. «Реформатор». Кто это? Президент сноровисто запустил закрытую базу данных в компьютере, которая всегда пребывала в его распоряжении, и постарался зацепиться в ней за что-то, что ассоциировалось у него с именем Юрия Козлова. Не нашлось ничего, кроме даты рождения, мест проживания и заглавий изданных книг. Да, и еще несколько скромным, малоизвестных литературных премий, лауреатом коих успел стать автор. Не найдя ничего более интересного, Президент решительно распахнул книгу на заложенной странице.
«…Собственно, то, что изготовили мастера из фонда «Национальная идея», трудно было назвать макетом. Скорее, то была натуральная, волшебно уменьшенная в размерах Россия, какой бы она предстала перед новоявленным Гулливером. С большими и малыми узнаваемыми городами, отреставрированными, надраенными и проржавевшими до решеток куполами; с чистыми и не очень реками; вздыбленными и приглаженными горными хребтами, лесами, пузырящимися болотами; распаханными и запущенными полями, линиями электропередач под белым, вплавленным в территории из снега и льда, окруженные кружевным одеялом…
Бросив взгляд на спрятавшееся под снегом и льдом пространство, предполагаемый Гулливер, если не был полным кретином, сразу должен был уяснить, что жизнь на этой суровой земле с экономической точки зрения, в общем-то, противоестественна: слишком много приходится изводить электричества, газа и нефти, чтобы обогреть, обустроить, одеть и накормить избыточно снующих туда-сюда человечков. «Зачем их столько среди холода и печали? – должен был подумать мифический Гулливер – Не лучше ли, если их будет поменьше?»
Странная получалась вещь. Чтобы что-то произвести – это было видно на макете – на занесенных снегами заводах и фабриках, человечки тратили энергии и тепла втрое больше против того, что тратили, к примеру, для изготовления аналогичной продукции в соседних Литве или Польше (тогда были такие – страны). А так как продукцию надо было еще везти по железной дороге (города в России отстояли друг от друга далеко, как ненавидящие среди большого пространства друг друга люди), то цена на нее выходила совершенно запредельной.
Без человечков нельзя было обойтись возле лесов, которые они деятельно вырубали, грузили на платформы и отправляли в другие страны, вдоль тянущихся над землей стальных гусениц нефте– и газопроводов, которые они обслуживали, а еще они кое-где роились на юге страны, где щедро плодоносила земля, а реки и озера изобиловали рыбой. На всех иных фрагментах белой от льда и снега России существование человечков представлялось исключительно затратным и (опять-таки с экономической точки зрения) – лишним.
Смотреть на макет надлежало сверху, через виртуально-оптический купол, который по принципу параллелограмма увеличивал изображение, делая его объемно-звуковым так, чтобы можно было разглядеть хмуро-озабоченные лица сживаемых со свету человечков, тоску исчезновения в их глазах. Можно было выбрать такую точку, из которой как бы из околоземного пространства смотрел на несчастливую Россию Гулливер, на редеющие ее леса, на проваливающиеся недра и сгущающуюся атмосферу.
Происходящее на макете каким-то образом одновременно разворачивалось (в образах сознания), как если бы в сознание, как в компьютер, вставлялся «си-ди». Картина, таким образом, представлялась более натуральной и законченной, очищенной от второстепенных, смазывающих восприятие деталей, чем в действительности.
Во всяком случае, Никита, как если бы сам Россией, ощутил скорбный трепет пустеющих недр, истечение подземных жил, ядерные (захороненные со всего мира) отходы, мерзость запустения, безлесную, лишайную голь, отравленную пустоту текущих вод, бактериальное шевеление в скотомогильниках, бесприютность пронизываемых ветрами пространств. И еще почему-то ясно расслышал победительный вой, а потом увидел … волков.
Они атаковали большие и малые населенные пункты, огромные серые волки с широкими лбами мыслителей. Как корм «Педигри» из консервных банок, извлекали застигнутых врасплох людишек из телефонных (где они сохранились) будок, влетали шерстяными оскаленными стрелами в распивочные (эти сохранились и приумножились) заведения, грызли пьяниц, как свирепые, ненавидящие алкоголь ангелы, гонялись по заснеженным шоссе за одинокими машинами, обгладывали их, как быструю железную скотину, рвали, не страшась быть намотанными мохнатыми тряпками на диски и покрышки, и страшно таранили лобовые стекла, порываясь к тонкому человеческому горлу как к уклоняющемуся стакану с кровью.
«Но при чем здесь волки?» – изумился Никита. Савва объяснил, что волки являются воплощением не только конкретного (сами из себя), но еще и обобщенного – глобализма, коррупции, нищеты, религиозного фундаментализма, регионального сепаратизма, экстремизма, терроризма – зла, терзающего Россию…»