Он замолчал, глотнул чаю и улыбнулся.

— Партбюро предложило, чтоб теперь ведущим в паре с Тоаном летал ты. Что скажешь?

— Здорово! Мы с ним легко сработаемся.

— И мы так думаем. Тоан тебя любит.

— Мне он тоже нравится. Но лучше б тебя поставили с ним ведущим. Он кое в чем меня уже перегнал и летает день ото дня все лучше. Какой из меня командир? И буду ли я ему полезен? Жаль, что Бана отзывают именно теперь!

— Ничего. Ты многому можешь научить Тоана. Мы на бюро все взвесили. Тоан — парень сообразительный и смелый, но слишком уж горячий, в бою может увлечься. Он должен усвоить главное: нельзя отрываться от товарищей. У вас дело пойдет на лад. И потом, партбюро поручает тебе сделать все, чтобы после предстоящей операции Тоан стал достойным приема в партию.

— Я как раз сам хотел предложить бюро рассмотреть вопрос о его приеме.

— Время готовит нам нелегкие испытания! Я уверен, предстоят бои прямо над столицей.

— Ты теперь помощник командира эскадрильи и будешь как-то дальше от нас.

— Дальше? — засмеялся Шау. — Ведь я же никуда отсюда не денусь.

— Эх, если бы Бан остался у нас хоть до конца операции! Но, как подумаешь, что скоро прибавится еще одна авиачасть, грех жаловаться!

— Быстро дело пошло! Еще в прошлом году была лишь кучка ребят. Я не ждал, что все произойдет так скоро.

Послышался долгий металлический звон: отбой! Шау погасил лампу и залез под накомарник.

— Черт, заболтались мы! Спокойной ночи…

В полночь Лыонг проснулся. За окном было совсем темно. В небе полыхали молнии и перекатывался гром. Шумел дождь. На соседней койке похрапывал Шау.

«Ну и ливень!.. Четыре дня нет никаких вестей о Куанге. Но это еще ничего не значит! В прошлом году, когда не вернулся Лан, все уже думали: погиб. А через неделю пришло сообщение, что он нашелся…

Лан спрыгнул тогда на парашюте у самой границы. Шесть суток он шел по горам, продираясь через джунгли. Ел коренья и пил воду из родников, а на ночь залезал на деревья. На седьмой день он еле передвигал ноги от голода. И тут ему подвернулись какие-то клубни, вкусом напоминающие сладковатый картофель. Он наелся. Но вскоре во рту у него начался зуд и жжение, язык и губы раздуло чудовищной опухолью. Он боялся, что задохнется. Счастье еще, что к концу дня он спустился в узкую горную долину, где было человеческое жилье. Однако, не зная, куда забрел, пополз в обход деревушки, пока наконец не заметил у перекрестка тропинок фанерный щит с лозунгами против американских захватчиков. Тогда он вышел из зарослей. Но, дойдя до лесенки ближнего дома, упал и не смог подняться. На шум из дома вышла женщина. Он попытался объясниться с нею знаками — язык его не слушался. Хозяйка, увидав его, сразу обо всем догадалась, втащила в дом, напоила медом и смазала язык и небо, обожженные ядом. Тамошние жители говорили потом, что, запоздай он еще на день, остался бы на всю жизнь немым…

Куанга сбили только из-за его горячности! Он поджег один Ф-105 и завязал бой с другим. Тот стал уходить. Куанг бросился вдогонку, и его атаковал в хвост незаметно вывернувшийся сзади самолет…

У Куанга жена и ребенок. Жена его работает учительницей в Четвертой зоне. Однажды она приезжала к нему… Ребята называли его в шутку «письмом без марки». Он обожал писать письма, но вечно забывал купить марки и ходил из комнаты в комнату, выклянчивая у ребят «почтовые знаки»…

И все-таки Лыонг отлично понимал Куанга. Он и сам, когда встречал вражеские самолеты с бомбовым грузом, думал лишь об одном: «Сбить! Сбить во что бы то ни стало!..» Потому что в сердце летчика-истребителя каждая сброшенная врагом бомба отзывается особенной болью.

Снова блеснула молния и зарокотал гром.

«Это уже не дождь, а потоп! Товарищи, вернувшиеся из командировки, рассказывают, что в Ханое затопило весь берег перед плотинами, кое-где вода поднялась на полтора метра выше уровня набережной. Да, природа в этом году злая! Весенний урожай попортила засуха. Сейчас рис вроде бы поднялся дружно, так нет же — наводнение! Старики говорят, что с августа сорок пятого вода не поднималась так высоко. На прошлой неделе во время полетов видно было, как реки — Черная, Светлая[19], Тхао[20] и бегущие мимо Ханоя Дуонг и Красная — вплоть до Кау и Фа-лай[21] — набухли от полой воды и вышли из берегов. В иных местах даже не разберешь, где река, а где суша, — всюду поблескивает на солнце широкое голубое зеркало…

Дао недавно прислала письмо из Ханоя. Она с малышом съездила туда на несколько дней. Муж Дао был в Ханое на совещании, и они всей семьей поселились у Туйен. Сестра пишет, что Туйен каждый день работает на плотине: насыпает землю, укрепляет откосы. Иной раз она задерживается там до позднего вечера, в другие дни уходит на дамбу с рассвета. Весь город борется с наводнением и готовится к обороне. Тревоги объявляют по три-четыре раза за день, теперь они бывают даже ночью. Каждый день из пригородов доносится канонада. Иногда по утрам, несмотря на проливные дожди, залетают вражеские разведчики, и пушки грохочут прямо посреди города». Дао то и дело возвращалась к мысли о том, что ему совершенно необходимо съездить в Ханой и повидаться с Туйен, и передавала от нее приветы и наилучшие пожелания.

Он усмехнулся: «Конечно, Дао на все лады расхваливала меня перед своей подружкой. Хотя неплохо бы и побывать в Ханое, увидеть своими глазами, как живет и сражается нынче столица…

Завтра утром скажу Тоану, что будем теперь летать вместе. Наверно, он тоже обрадуется. Надо сделать все, чтоб оправдать доверие партии. В общем-то, особых способностей у меня нет, да и опыта маловато, придется все восполнять упорством, терпением и осторожностью. Основное: каждое задание продумывать и разбирать в деталях — и как можно больше совместных полетов. Тогда придет полное взаимопонимание и согласованность действий…

Ну, ладно. Надо постараться уснуть. Может, к утру, после такого дождя, прояснится. Будут полеты…»

И вправду, ливень за ночь дочиста отмыл небо. Целый день ярко светило солнце, и тревоги следовали одна за другой. Пожалуй, противнику удалось сегодня пробиться к аэродрому ближе чем когда бы то ни было. Все утро, часов с восьми, Лыонг с друзьями, стоя на летном поле, могли видеть группы вражеских самолетов; некоторые из них сбрасывали бомбы всего в десяти — пятнадцати километрах отсюда. На большой высоте постоянно патрулировали американские истребители прикрытия. Они должны были дать отпор МиГам, если бы те поднялись в воздух. Со стороны казалось, будто заморские асы «стоят у ворот», вызывая наших на поединок. Отвага, эта наверняка объяснялась численным превосходством.

Тоан, глядя на небо, выходил из себя и бранился последними словами.

И все-таки янки держались в отдалении, словно пренебрегая такой «мелкой» целью, как аэродром.

Летчикам четвертой эскадрильи удалось совсем еще спозаранку сделать несколько вылетов, но потом непрерывные тревоги приковали их к земле. Зенитная артиллерия — особенно в стороне Ханоя — то и дело открывала огонь по самолетам.

К полудню противник исчез.

В час с чем-то поднялись и ушли на юг шесть МиГов соседней эскадрильи. Пилоты «четверки» не находили себе места. Наконец раздался знакомый гул возвращающихся машин. Все знали, что у ребят был бой с бомбардировщиками А-4, которые базировались на авианосцах Седьмого флота. Эти смелые ястребы — всего их было десятка, наверное, полтора — шли с бомбовым грузом с моря и никак не ожидали встречи с нашими МиГами. Один из них был сбит в первые же секунды, не успев даже отделаться от бомб. Другие, побросав груз куда попало, обратились в бегство, паля беспорядочно из пушек и пулеметов и оставив прикрывавшую их группу Ф-8 вести бой с нашими истребителями. Янки дрались отчаянно. Самолеты атаковали друг друга над самой поверхностью моря. Один «крестоносец», переломленный надвое взрывом, рухнул в воду, оставив над волнами клубящийся столб дыма.