— Не та ли, к которой Растворов спешил тогда в «Пекин», помнишь?

Да. — Женя горестно вздохнула. — Мне ее очень жаль, Алеша, она так несчастна. Аркадий ей проходу не дает, куда она, туда и он. И она никак не может от него отвязаться. Когда Борис Берзер попытался за ней ухаживать — он тайно влюблен в нее, я это знаю, — то Аркадий остановил его в коридоре и заявил при мне и при Елене: «Слушай, секретарь, если я еще раз увижу тебя рядом с ней, то — я еще точно не знаю, что с тобой сделаю, — но боюсь, что тебе не удастся получить высшее образование и первенство по шахматам унесешь с собой в вечность». И рассмеялся так издевательски.

— Ну и что он, Берзер ваш, согласился с этим? — спросил я.

— Он не очень нравится Елене, вот в чем дело-то. Но Аркадию он заявил, как всегда хладнокровно и с достоинством, что если ему нужно будет подойти к Лене, то его не спросится, потому что не боится... А Елена просто не чает, как от него, от Аркадия, отстать...

Из помещения вырывались песни, когда туда входили, и снова глохли, прихлопнутые дверью со скрипучими петлями. Казалось, люди протяжно и громко вздыхают.

Я проводил Женю до дому. Возвращался в пoселок пешком — некуда было торопиться...

Возле барака посидел на скамеечке. За березовым лесом начинался рассвет. Редкая белесая дымка кралась к городу, тесня ночную мглу.

ЖЕНЯ: Раньше, совсем-совсем недавно, я была очень спокойной, до удивления спокойной. В душе стояло тихое и чистое озеро — ни один камешек не падал в него, не колебал...

Елена Белая, оглядывая меня зелеными глазами волшебницы, лишь разводила руками:

— Ты, Женя, проживешь сто лет: ни одно дуновение жизни не касается тебя. О бурях, вихрях, страстях я даже не заикаюсь! Все это — мимо. Мне бы такой характер!

— Такая уж я есть, — с огорчением отвечала я.

— Это же хорошо, дурочка: вихри и страсти, проносясь, оставляют в душе одни разрушения, хаос, а на лице пропахивают борозды, которые никогда не сглаживаются. А ты всегда как зорька ясная.

Я засмеялась:

— Не воображай, пожалуйста, Лена! Вихри, страсти, хаос... Тоже мне страсти — Кадя Растворов! Начиталась ты старых романов и воображаешь.

Я недоумевала: о чем тревожиться? Будущее мое предопределено. Оно выстраивалось само собой и как бы без моего участия: муж — Вадим Каретин; высшее образование, о котором больше заботится мама, чем я, обеспечено: из Москвы никуда не уеду — мама не отпустит, Вадим не уедет; о нужде и нехватках слышала только от других. Не виновата же я, что так сложилась моя жизнь.

Но вот и на мое озеро налетел если не вихрь, то ветер, погнал волны туда-сюда, — стройность будущего разрушилась. Радостная тревога теснила грудь...

«Свойства строительных материалов зависят от их строения, — читал преподаватель лекцию. — А строение материалов зависит от условий происхождения или от условий изготовления...»

Голос его как-то странно менялся — я все время слышала Алешу.

— Земля, должно быть, чрезвычайно счастлива оттого, что ты по ней ходишь, — сказал он мне вчера.

Я, конечно, высмеяла его за старомодный комплимент: это несовременно. Такие восторги могли изливать герои ,пьес Шекспира перед своими возлюбленными — пятьсот лет назад! Он рассмеялся застенчиво, соглашаясь со мной:

— Да, я, кажется, перехлестнул!..

Я не удержалась и поцеловала его прямо на улице, на глазах у прохожих. Я не сказала ему, что мне удивительно приятны были эти старомодные слова, я даже споткнулась на той самой земле, которая была «счастлива oттoгo, что я по ней хожу».

Елена Белая приложила ко рту ладонь — рупором в мою сторону.

— Отчего тебе так весело? Считаешь, что с улыбкой легче усваиваются лекции?

— Так, вспомнила кое-что...

Я вынула из портфеля маленькую книжечку, раскрыла ее и пододвинула Елене.

— Прочитай, — попросила я.

Елена пробежала глазами отчеркнутые мною строки: «На вершине горы находится открытая и просторная площадь, посередине которой возвышается храм, воздвигнутый с изумительным искусством. Храм прекрасен совершенно круглою формой. Он не обнесен стенами, а покоится на толстых и соразмерных колоннах. Огромный, с изумительным искусством воздвигнутый купол храма завершается посредине, или в зените, малым куполом с отверстием над самым алтарем. Этот единственный алтарь находится в центре храма и обнесен колоннами. Храм имеет в окружности свыше трехсот пятидесяти шагов. На капители колонн снаружи опираются арки, выступающие приблизительно на восемь шагов и поддерживаемые другим рядом колонн, покоящихся на широком и прочном парапете вышиною в три шага...»

— Что это? — спросила Елена.

— Город Солнца, — ответила я. — Автор Фома Кампанелла.

— Зачем ты мне это дала прочитать?

— Так просто. Интересно ведь... — Я придвинулась к ней поплотнее. — Вечером пойдем со мной, я познакомлю тебя с хорошими ребятами.

— А Аркадий? Разве он отпустит? Я обещала пойти с ним в один дом.

— Скажи, что не можешь. Скажи, нездоровится, или еще что-нибудь придумай. Ведь его сегодня в институте нет. Позвони и откажись.

— Он не поверит. — Елена сжала руки — хрустнули пальцы, на лоб набежала боязливая морщинка. — А звонить бесполезно, дома его нет. Но к концу занятий заявится непременно — опасается, как бы я не ушла с кем-нибудь другим. Ты знаешь его не хуже меня.

Я хорошо изучила Аркадия через Вадима. Их связывала неизменная и неравноправная дружба. И Вадим, натура более слабая, находился под влиянием и в подчинении у Аркадия. В прошлую зиму мы вместе справляли вечеринки. Аркадий веселился бурно, до изнеможения, пил больше всех и не пьянел, был неистощим на остроумные проделки, и вообще в компании без него становилось скучновато. Ребята считали его бесстрашным. Но мне казалось, что бравадой он прикрывал свою трусость. И, как всякий трусливый человек, он, должно быть, был жестокий. Этой его скрытой жестокости и побаивалась Елена. Она как-то сникала вся, когда он медленно прижмуривался, глядя на нее.

— Не понимаю, почему ты перед ним дрожишь! — возмутилась я. — Пошли его к черту!

Елена чуть отвела плечи и взглянула на меня с ласковым изумлением.

— Откуда у тебя такая отвага? Раньше я этого не замечала. Уж не от нового ли знакомства?

Елена определила верно. Алеша — я это теперь знала — пробудил во мне и активность, и беспокойство, и смелость. Хорошо жить, когда за спиной своей чувствуешь надежную опору!..

— Отделаться от Аркадия не так-то просто, — сказала Елена и глубоко-глубоко вздохнула. — Сказала «не люблю», — не поверил: считает, что я кокетничаю, «набиваю себе цену». Да он и не придает этому никакого значения. «Любовь, луна, стихи и всяческая дохлая лирика — мусор, все это — в мусоропровод! Я здоровый и красивый мужчина, ты здоровая и красивая женщина, мы физически подходим друг к другу и должны быть вместе...» Вот его взгляд на любовь. Ты это тоже знаешь. И убежать от него не могу — нагонит, найдет, устроит скандал... Как тут быть, что делать, не знаю. Женя...

Вадим сидел в другом углу и, должно быть, тоже не слушал лекцию, вертелся, ревниво наблюдая за нами.

И еще с одними глазами встречалась я, когда поворачивала голову направо, — с продолговатыми, бархатной мягкости глазами Бори Берзера. Я знала, что Боря влюблен был в Елену давно и, пожалуй, безуспешно и страдал от этого. Сам того не замечая, он смотрел на нее и украдкой и явно, тихо и грустно улыбаясь, — спокойный и начитанный парень в коричневой замшевой куртке с золоченой «молнией» посередине. Сейчас я кивнула ему, и он незаметным кивком ответил мне, как бы давая понять, что при любых обстоятельствах на него можно опереться — не подведет.

В перерыв Baдим протолкался к нам.

— Вы так горячо секретничали, что слышала вся аудитория. О чем шептались?

— Если слышала вся аудитория, — значит, слышал и ты, — сказала Елена. — Зачем же спрашивать? Во всяком случае, не о тебе.