Он снова пришел в дом Аммы и у дверей столкнулся с Лаллой. Увидев его, она испугалась и вскрикнула: уверена была, что он придет, и со страхом ожидала этой минуты. Человек в серо-зеленом костюме бросил на нее странный взгляд, пристальный и жесткий, как у людей, привыкших повелевать. Кожа на лице у него белая и сухая, с синеватой тенью бороды на щеках и подбородке. Он принес с собой новые свертки с подарками. Лалла отстраняется, когда он проходит мимо нее, и глядит на свертки. Гость по-своему истолковал ее взгляд — шагнул к ней, протягивая подарки. Но Лалла отскакивает в сторону проворно, как только может, и бросается бежать без оглядки, пока не чувствует под ногами песчаную тропинку, ведущую к каменистым холмам.

Лалла не замечает, как кончается тропинка. Со слезами на глазах, со сжимающимся сердцем спешит она изо всех сил. Здесь солнце всегда палит сильнее, точно ты оказался ближе к небу. Но зато тяжелый, давящий ветер не дует на этих холмах цвета кирпича и мела. Жесткие камни щетинятся на разломах острыми гранями, черные кусты покрыты колючками, на которых кое-где повисли клочья овечьей шести, даже трава здесь режет как нож. Лалла долго идет по холмам. Одни взгорки высокие, крутые и скалистые, склоны их напоминают стены, другие совсем низкие, словно куча гальки, которую набросали ребятишки.

Каждый раз как Лалла приходит сюда, ей чудится, будто она попадает совсем в другой мир, словно время и пространство растягиваются, а пылающий свет небес, проникая в легкие, расширяет их, и тело у нее как у великанши, которая будет жить долго-долго и тихо-тихо.

И вот, теперь уже неторопливо, Лалла поднимается по высохшему руслу реки к большому каменному плато, где обитает тот, кого она зовет Ас-Сир.

Она сама хорошенько не понимает, почему идет туда; похоже, она раздвоилась: одна Лалла, ослепленная страхом и гневом, бежит от ветра злосчастья, сама не зная куда; другая знает, куда держит путь, и направляет свои шаги к обиталищу Ас-Сира. И Лалла поднимается к каменистому плато, чувствуя какую-то пустоту в голове, ничего не понимая. Босые ноги ступают по старым следам, которых не смогли стереть ни ветер, ни солнце.

Медленно взбирается она на плато. Солнце обжигает ей лицо и плечи, печет ноги и руки.

Но она почти не чувствует ожогов. Солнечный свет приносит освобождение, стирает воспоминания, и память становится чистой, как белый камень. Солнечный свет смывает следы ветра злосчастья, испепеляет болезни, проклятия.

Лалла идет вперед, зажмурившись от слепящих переливов света, платье липнет к ее вспотевшему телу на животе, на груди, на спине. Наверное, никогда еще не заливало землю такое море света, и никогда еще Лалла не жаждала его так, как сейчас, словно она явилась из сумрачной долины, где всегда царят смерть и мгла. Воздух здесь неподвижен, он дрожит и трепещет, и кажется, будто слышишь, как рокочут волны света, странная музыка, похожая на песню пчел.

Когда Лалла оказывается на огромной пустынной равнине, ветер снова налетает на нее, едва не сбивает с ног. Это холодный, резкий, ни на минуту не стихающий ветер, он набрасывается на нее, и она дрожит в своей промокшей от пота одежде. Ослепительный свет кажется еще ярче под ветром, вспыхивает звездами на вершинах каменных глыб. Здесь нет ни травы, ни деревьев, ни родников — испокон века только солнце и ветер. Здесь нет дорог, не видно следов человека. Лалла бредет наугад к середине плато, туда, где живут одни скорпионы и сколопендры. Сюда не ступала ничья нога, сюда не заходят даже пастухи из пустыни, и, если коза или овца забредет сюда ненароком, они бегут следом за ней со свистом и, осыпая ее камнями, заставляют вернуться назад.

Лалла медленно бредет, почти совсем зажмурившись, ступая на цыпочках босыми ногами по раскаленным камням. Она словно очутилась в другом мире, совсем близко от солнца, и с трудом удерживает равновесие, вот-вот упадет. Она движется вперед, но душа ее как бы отделилась от нее, вернее, все ее существо опережает тело в его движении — она вся живет в прищуренном взгляде, в своих пяти настороженных чувствах, и только тело ее отстает, еще медлит на острых камнях.

Она нетерпеливо ждет того, кто должен явиться ей, она знает: он придет, это неотвратимо. Едва она пустилась бежать, спасаясь от человека в серо-зеленом костюме, спасаясь от смерти старого Намана, она уже знала, что кто-то ждет ее на безлюдном каменном плато. Это воин пустыни, лицо которого скрыто синим покрывалом.

Лалле знаком только его взгляд, острый как клинок. Он взглянул на нее с вершины пустынных холмов, и взгляд его достиг ее, проник в душу и неодолимо повлек сюда.

Теперь она неподвижно замирает посреди громадной каменистой равнины. Вокруг нее нет ничего — только нагромождения камней, пылинки света и яркое, безоблачное, оголенное небо.

Лалла стоит не шевелясь на большой каменной чуть наклонной плите, жесткой, сухой плите, которую никогда не обтачивал никакой ручеек. Лучи солнца опаляют ее, трепещут на лбу, на груди, внутри нее, эти лучи и есть взгляд.

Вот-вот появится Синий Воин. Ему уже пора быть здесь. Лалле кажется, она слышит скрип его шагов по песку, ее сердце колотится часто-часто. Вихри белого солнечного света обволакивают ее, вспышками пламени вьются вокруг ног, запутываются в волосах, шершавый его язык обжигает губы и веки. Соленые слезы струятся по ее щекам, попадая в рот, соленый пот каплями стекает из-под мышек, щекоча бока, ручейками сбегая по шее, между лопатками. Синий Воин пустыни, чей взгляд опаляет, как солнечные лучи, вот-вот явится.

Но Лалла по-прежнему стоит одна посреди пустынной равнины, на чуть наклоненной плите. Ее обжигает холодный ветер, жестокий ветер, которому ненавистны люди, он бушует здесь, он хочет смести ее с лица земли, превратить в пыль. Здешний ветер жалует только скорпионов и сколопендр, ящериц и змей, на крайний случай — лисиц огненной масти. Но Лалла его не боится, она знает: откуда-то из нагромождения скал, а может, с неба на нее устремлен взгляд Синего Человека, того, которого она зовет Ас-Сир, Тайна, потому что он скрывается от всех. Он должен, должен прийти, его взгляд проникнет в самую глубь ее существа и даст ей силы бороться с человеком в серо-зеленом костюме и со смертью, подстерегающей Намана; он превратит ее в птицу, и она взмоет в поднебесье и, быть может, тогда наконец догонит принца, большую белую чайку, которая неутомимо кружит над морем.

И когда этот взгляд вдруг настигает ее, в голове Лаллы поднимается вихрь, словно на нее обрушился мощный световой вал. Взгляд Ас-Сира полыхает ярче огня, голубым опаляющим светом, светом далеких звезд.

На несколько мгновений Лалла перестает дышать. Ее глаза расширены. Она опускается на землю, смежив веки, запрокинув голову от невыносимой тяжести проникающего в нее потока света, который и ее самоё делает тяжелой как камень.

Он пришел. Снова явился, бесшумно скользя над острыми камнями, в одежде древних воинов пустыни, в белом шерстяном бурнусе, а на лице покрывало, синее, как ночная мгла. Лалла смотрит во все глаза на того, кто возникает в ее грезе. Она видит его руки цвета индиго, видит свет, излучаемый его взглядом. Он молчит. Он всегда молчит. Он умеет говорить взглядом, ведь он живет в мире, где нет нужды в человеческих словах. Вокруг его белого бурнуса клубятся исполинские вихри золотого света, словно ветер взметнул тучи песка. Но слышит Лалла лишь стук собственного сердца, которое бьется очень медленно и где-то очень далеко.

Лалле не нужны слова. Ей не надо задавать никаких вопросов, не надо даже думать. Закрыв глаза, съежившись в пыли, она чувствует на себе взгляд Синего Человека, жар его пронизывает все ее тело, трепещет в каждой клеточке. Вот это и есть самое непостижимое. Жар его взгляда проникает в самые потаенные уголки ее существа, изгоняя горе, лихорадочную тревогу, растворяя сгустки, затрудняющие ток крови и причиняющие боль.

Ас-Сир недвижим. Теперь он стоит прямо перед ней, а волны света обтекают его, скользят вокруг его бурнуса. Что он делает? Страх Лаллы рассеивается, она чувствует, как жар охватывает ее все сильнее, словно лучи пронзили ее лицо, осветили все ее тело изнутри.