Неудивительно, что большая часть нашей жизни представляет собой один длинный спор.

Джейсон говорил: – То, чем мы здесь занимаемся, – настройка. Мы должны договориться о языке общения, должны научиться слышать то, что в действительности говорим. Мы должны прийти к соглашению по более важным вопросам. Каждый должен добровольно стать частицей целого.

Мы прогуливались по периметру лагеря. Джейсон предпринимал эти поучительные прогулки каждый день после обеда. Быть приглашенным в его спутники было большой честью. Сегодня он выбрал меня. Только сегодня это не являлось поощрением. По крайней мере, я так считал. Я совершил ужасный проступок.

Об этом знали все.

И теперь мне предстояло узнать, что бывает с человеком, совершившим ужасный проступок.

Позади задумчиво полз Орри, время от времени отставая, чтобы пожевать дерево или обнюхать куст. Джейсон часто оборачивался и одобрительно смотрел на червя, а иногда откровенно восхищался им. Вождь пребывал в прекрасном настроении, по временам распевая на весь лагерь.

Это усиливало мой стыд.

Я не стоил его внимания.

И в то же время злость не покидала меня. Он не имел права меня наказывать. Я не сделал ничего плохого.

– Джим. – Джейсон положил руку на мое плечо и повернул меня к себе. – Чего ты боишься?

– Ничего.

– В тебе снова проснулся солдат, Джим, я же чувствую. Будь со мной честным. Ты хочешь поговорить о вчерашнем?

Вчера я разозлился и отказался прийти на круг. Не важно, почему я злился. Но я сорвал злость на Рее, Марси и Валери.

Я покачал головой: – Нет. – И уставился себе под ноги. Джейсон пальцем приподнял мою голову.

– Джим, я не твой папочка и не собираюсь наказывать тебя. Мы здесь занимаемся совсем другим. Интеллигентные люди никогда не добиваются своего с помощью страха, боли и угрозы наказания. Это непродуктивный путь. Наказание свидетельствует о неумении общаться.

– Вот как? Тогда кое-кто не умеет общаться. со мной…

И тут я прикусил язык. Стараясь оправдаться, я выказал себя еще большим ослом, чем обычно. Уж лучше молчать.

– Вопрос не в правоте или неправоте, Джим. Вопрос в соответствии данной ситуации. То, что ты сделал, ей не соответствовало; что-то случилось, и твой мозг нажал на кнопку неподходящего ответа. Ну и что? Не казни себя. Никто из нас не застрахован от этого. Самое подходящее в таком случае – извиниться и продолжать заниматься настоящим делом.

Он взял меня под руку, увлекая на садовую дорожку.

– Джим, – тихо начал говорить он, – знаешь ли ты, в каком состоянии проводят свою жизнь большинство людей? В состоянии полного бесчувствия. Нет, я не имею в виду кому или ступор. Они просто полностью не отдают себе отчет, бродя по планете в гипнотическом трансе, по колено в говне. Они едят, спят, смотрят телевизор, занимаются любовью – словно катятся по накатанным рельсам. Они нечувствительны к собственным страстям. Что происходит, когда случается нечто, тревожащее спячку? Твой мозг заставляет тебя ощутить дискомфорт, и автоматически следует ответная реакция – бей или беги. Ты ведь знаешь, как реагируют люди, когда их будят? Злятся. Ты злишься.

Понял? Здесь мы будим людей. Это опасная работа. Знаешь, почему? Для рассерженных людей злость – оправдание убийства. Ты можешь ослепнуть от собственной ярости и натворить кошмарных дел. Или можешь научиться определять собственное бесчувствие.

Джим, когда ты даешь ярости вырваться, внутри остается только то, чему ты сопротивляешься. Если ты сопротивляешься неприятным вещам, происходит нечто удивительное. Ты начинаешь испытывать все то, чему противостоял, – злобу, страх, скуку, печаль, – и только тогда понимаешь, в чем фокус. Ты обнаруживаешь, что сопротивление им причиняет худшую боль, чем они сами. И тогда они исчезают. Ты становишься богаче и естественнее.

Поэтому в своем стыде ты не должен видеть непреодолимое препятствие, а рассматривать его как увлекательный вызов, – потому что с другой его стороны – твоя собственная жизнь.

Я не ответил. Он всего лишь просил меня не сходить с ума. А я считал, что имею чертовски вескую причину спятить.

Просто я не мог вспомнить, в чем она состояла.

– Думаю, мне трудно привыкнуть к новому, – сказал я. – Если посмотреть на остальных, все выглядит очень просто.

Джейсон рассмеялся, – У тебя все складывается прекрасно. Правда прекрасно. Ты идешь по расписанию. Это тоже предусмотрено процессом. Мы все любим тебя.

– Не знаю, как я снова смогу посмотреть им в глаза. Мне так стыдно.

– А ты просто подойди и обними – вот и все, что требуется. А после этого можете все вместе посмеяться. Сам увидишь.

Я знал, что он прав. Эти люди никогда не позволят себе долго таить обиду. Но как они научились? Порой я чувствовал, что для меня это непосильная задача.

– Джейсон, – спросил я. – На прошлой неделе вы привезли еще трех гостей. Ясно, что вы стремитесь увеличить Племя, но до какого предела? О чем вы мечтаете? Что могу сделать я?

Он улыбнулся и на ходу обнял меня за плечи.

– Я никогда не мечтаю – и в то же время мечтаю. Знаю, что это звучит путано. Позволь заметить, Джим, что, когда люди говорят о своих мечтах, очень часто они имеют в виду те картины, которые являются производным системы их убеждений. Послушай меня: твои представления и убеждения – лишь прикрытие твоего "я".

Система твоих убеждений – это твое замаскированное «эго». Следовательно, говорить о такого рода мечтах означает говорить не о том, что действительно возможно, а о том, как это должно быть по-твоему. Таких мечтаний у меня нет.

Когда я говорю о своих мечтах, я имею в виду Откровения. Нам ниспосланы новые боги, Джим. – Он остановился и присел на корточки, присматриваясь к чему-то на земле. Потом поднялся и протянул ладонь. – Ты когда-нибудь видел такое?

Я посмотрел. На ладони лежал крошечный живой шарик алого цвета. У существа было восемь тонюсеньких ножек и пара черных глаз. Я отрицательно покачал головой.

Джейсон осторожно положил его обратно на землю.

– Это хторранское насекомое. Ты когда-нибудь замечал, насколько безупречны насекомые?

Я пожал плечами.

– Да. Я всегда восхищался. Они словно из другого мира.

Джейсон хмыкнул.

– Для них не существует выбора, не так ли? Они – просто маленькие биологические машинки, которые функционируют в соответствии со структурой ДНК в их хромосомах, верно?

– Да – А замечал ты когда-нибудь, какие совершенные машины человеческие существа?

– Ну, в биологическом смысле – да.

– Но не в смысле разума?

– Это провокационный вопрос, Джейсон, разве нет? Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.

– Ну, так как?

– Джейсон, вы же знаете, что подобные разговоры меня злят. Всякий раз, когда вы настаиваете, что мой разум – это компьютерная программа., я просто схожу с ума.

– Неверно. Не ты сходишь с ума – твой ум. Не путай, Джим. Ты – не твой разум. Ты – только место, где он пребывает. А твое так называемое сумасшествие – один из способов уберечь уши от неприятных известий. Это запрограммировали реакция, Джим. Твой разум – компьютерная программа, которая любит это отрицать. Весьма настырно, но не очень успешно. Единственная разница между тобой и насекомым сводится к тому, что оно недостаточно сложная машина, чтобы иметь некоторый выбор в своих программах. Ты – машина самопрограммирующаяся. А насекомое – нет. Но ты должен знать, что ты такое, прежде чем стать этим.

Мы снова возобновили прогулку. Покуда я еще не понимал, куда его заведут эти умозаключения.

– Подумай, Джим: все, что знает человек, является продуктом его яичного опыта. Человеческий механизм знает О себе только то, что способен обнаружить. Мы не можем знать того, чего знать не можем. Ты прослеживаешь мысль?

– Очень смутно.

– Хорошо, давай попробуем по-другому. Допустим, ты хочешь знать, что находится за холмом, но подняться на него и посмотреть не можешь. Как ты поступишь?

– М-м, не знаю. Посмотрю на карту…