И в самом деле, гриффон мог бы претендовать на имя брюзги и ворчуна в собачьем мире. Он великолепен, несмотря на все свое кажущееся безобразие, всегда спокоен, отважен и упрям. К любым превратностям погоды: жаре, снегу, проливному дождю — он относится совершенно невозмутимо, точно так же ему абсолютно безразлично, где охотиться: в лесу, в поле, на болоте, в зарослях колючего кустарника, например терновника или ежевики.

Характер гриффона соответствует его ершистому внешнему виду пса строптивого и непокорного, иногда он даже плохо поддается дрессуре, но когда хозяин, отдавая себе отчет в особенностях этого диковатого характера, начинает приобщать пса к радостям охоты, он получает чудесное животное, сочетающее в себе все положительные качества прочих охотничьих собак.

Про гриффона можно сказать, что он либо очень хорош, либо очень плох. Однако каждому, кто отважится завести себе представителя этой породы, не стоит отчаиваться при первых неудачах. Да, при воспитании гриффона нужно запастись терпением. Излишняя суровость и беспрестанные наказания не смогут помочь вам преодолеть его природную диковатость, здесь скорее может помочь доброта и ласка. Гриффон очень умен, и человеку достаточно лишь пробудить в нем инстинкт охотника, который впоследствии разовьется сам собой, легко и просто, на что вначале нельзя было надеяться. Но в том-то и суть, что надо преодолеть первые трудности! К счастью, большинство гриффонов не слишком строптивы и подчиняются хозяину с самого начала.

Один богатый землевладелец из Нормандии и большой любитель охоты, господин Буле д’Эльбер, пораженный отличными качествами гриффона, ценой огромных усилий, в результате длительной и тщательной селекционной работы, сумел вывести новый подвид легавого гриффона, который без ложной скромности можно назвать превосходным.

Его знаменитый эталонный кобель Марко, являющийся сегодня родоначальником бессчетного потомства, стал и родоначальником французских легавых гриффонов. Он получил первый приз на выставке собак в Тюильри в 1882 году, а также множество всяческих наград на других выставках.

Как охотник и как француз я просто счастлив оттого, что могу противопоставить сеттеру лорда Гордона гриффона Буле.

Я хотел бы только напомнить о существовании незаслуженно забытой породы, ведь ее представители очень умны, верны и обладают прекрасным добрым нравом.

Я говорю о барбете, который один из всех собак способен к самому полному обучению благодаря своим удивительным природным качествам. Он не убегает далеко от хозяина, хорошо идет по следу, прекрасно делает стойку, всегда беспрекословно приносит дичь, плавает как настоящая амфибия и легко поддается дрессуре.

Я еще раз спрашиваю себя, почему этой породе позволяют угаснуть, и не нахожу ответа. Быть может, ее приносят в жертву моде?

Что касается меня, то я хотел бы завести барбета.

Наверное, правильнее было бы назвать эту главу иначе, а именно — «Две истории собак».

Теперь, когда мы вместе изучили основные породы легавых, существующие во Франции и Англии, позвольте мне, дорогие читатели, перед главой «Воспитание» представить вам в качестве небольшого развлечения историю двух необыкновенных животных, равных которым мне, за время моей охотничьей карьеры, быть может, не доведется встретить больше никогда.

В начале мая 1883 года один мой сосед из сельской местности подарил мне двухмесячного щенка, происходившего, по его словам, от очень достойных родителей, о чьих подвигах он мне поведал немало занимательных историй.

Хотя у меня и были веские основания не слишком доверять восторженным рассказам соседа, который, кстати, не был охотником, я все же машинально согласился принять подарок.

На следующий день слуга принес мне странноватое существо: толстого коротышку, эдакого увальня с короткими лапами, толстой шеей, хвостом трубой, с жесткой шерстью с проседью — короче говоря, маленькое чудовище.

Я подумал, что меня разыграли.

Я не знал, что делать с этим несчастным, обездоленным жестокой судьбой животным, и оставил его у себя, раз уж согласился принять подарок.

Я назвал его Пато[76] из-за его толщины.

Щенок быстро рос и, несмотря на свой совершенно непривлекательный внешний вид, выказал наличие живого ума. Я привязался к нему, а он в свою очередь проникся ко мне безграничной любовью.

За два дня он на диво легко научился носить поноску[77], но при этом был невероятно серьезен для своего возраста, ибо он никогда не играл, хотя к тому времени ему исполнилось всего четыре месяца.

В возрасте пяти месяцев Пато превратился в большую неуклюжую собаку, нескладную и несуразную, с длинной горбоносой мордой, с обвислыми ушами. Шерсть у него была густая, длинная, жесткая, какого-то неопределенного цвета, с явным оттенком желтизны на ляжках. Хвост Пато напоминал то ли метлу, то ли швабру. Бедняга выглядел бы просто дураком среди прочих собак, если бы не чрезвычайно острый ум, светившийся в больших желтых глазах, чей проницательный взгляд порой приводил в смущение.

Мои друзья считали, что это гончая собака, что касается меня, то я не имел ни малейшего представления о его склонностях и способностях.

Впрочем, в неведении мне оставалось пребывать недолго. Спустя три дня после начала сезона, когда Пато было шесть с половиной месяцев, я, устав от интенсивной охоты, решил спокойно побродить по пересохшим болотам, что тянутся вдоль берегов Эсона[78] около городка Малерба.

Я взял с собой Пато, это был его первый выход на охоту. И вот мы на болоте. Побегав взад и вперед среди высоких трав, мой песик, бывший тихим и смирным, внезапно стал проявлять живейшее беспокойство. Он вдруг весь как-то вытянулся и осторожно, бесшумно заскользил среди высоких камышей, а затем остановился как вкопанный и замер, словно статуя.

Я тоже осторожно двинулся вперед. Пато сделал шаг, остановился, вновь крадучись, бесшумно и медленно пошел вперед, делая внезапные остановки, чтобы я мог его догнать, и в конце концов, преодолев метров сто, вывел меня к берегу реки.

Я уж не знал, что и думать по поводу столь странного поведения Пато… как вдруг совсем рядом захлопали крылья, и великолепный фазан выпорхнул у меня буквально из-под ног! Даже появление волка удивило бы меня ничуть не больше!

И все же, несмотря на все мое безмерное изумление, я не терял времени даром и метким выстрелом сразил птицу, которая комком полетела вниз.

Пато бросился за добычей, но не пробежал и половины пути, как вдруг вновь остановился и, напрочь забыв об убитой дичи, сделал стойку, которой позавидовал бы любой пойнтер. О, чудо! Еще один фазан! Вновь грянул выстрел… Еще одна жертва камнем полетела к земле…

Пока я подбирал окровавленный трофей, Пато куда-то исчез. С любопытством и нетерпением ждал я дальнейшего развития событий. Пато все не появлялся… Прошло минут десять… Я начал терять терпение и отправился на поиски собаки и дичи. На том месте, куда предположительно должен был упасть второй фазан, я нашел только несколько окровавленных перышек, из чего сделал вывод, что птица всего лишь подранена, а не убита.

Я принялся звать Пато и свистеть на все лады. Примерно в 200 метрах от меня раздался какой-то шум, потом до меня донеслось чье-то жалобное рычание. Я бросился на голос… Вообразите мое изумление, когда я нашел моего пса лежащим около убитого им и совершенно не поврежденного фазана, которого он не решился мне принести, потому что тот был слишком велик.

Такое начало в столь нежном возрасте сулило в будущем гораздо большие успехи, чем я сумел бы надеяться иметь у собаки даже с очень хорошей родословной.

Пато не только оправдал все мои ожидания, но и намного превзошел все самые смелые мечты.