— Его зовут, — ответил Ник, стараясь говорить неторопливо и внятно, — Иосиф Виссарионович Сталин.

— Правильно, — неожиданная собеседница кивнула головой. Мимолётно улыбнулась даже.

Ещё помолчали.

— А на другом?

— Того что на другом — Эрнесто Че Гевара.

— Симпатичный какой, — заявила девица, пристально глядя в глаза Нику. — Только мне это всё равно — как их зовут. Те, в пятнистой одежде. Они по-русски плохо говорят. Хуже чукчей. Они обещали за тебя — чай, табак, спирт. Но ты мне нравишься. Покрасивше этого зелёного будешь. Понимаешь? — улыбнулась лукаво и медленно, с намёком, провела ладошкой по своей коленке.

Чего ж тут непонятного? Ник всегда знал, что нравится девушкам. Много всяких у него было, даже американка одна…

Мокрая, местами пожелтевшая трава частного аэродрома, где-то между Красным Селом и Ломоносовым. Самолёт неуклюже оторвался от взлётной полосы и неровными толчками начал набирать высоту. В этот момент громко зазвонил мобильник.

Инструктор Петрович скорчил недовольную мину, но всё же разрешающе махнул рукой: мол, давай, поговори, — я добрый сегодня.

— Да? — спросил Ник, нажимая нужную кнопку.

— Здесь Ахмет, — оповестила трубка с лёгким кавказским акцентом. — Твоя дочь и жена у нас. Вах, какие красивые девочки, просто персики! Три дня у тебя на всё. Хочешь женщин своих обратно получить — рассчитайся полностью, будь мужчиной! Всё ясно?

— Всё, — прошептал Ник.

— Тогда — Роджер!

Длинные гудки, отбой.

Похоже, действительно — всё. Где взять миллион баксов? Негде, сожрал всё ипотечный кризис. Ещё несколько месяцев назад Ник был преуспевающим бизнесменом, а ныне? Ныне — банкрот полный, даже квартиру и две машины в пользу кредиторов пришлось отписать, а долгов ещё осталось — выше крыши среднестатистического небоскрёба, проценты по ним ежедневно бегут.

Нет денег, совсем нет. Вот, хотел годовой абонент на прыжки с парашютом обратно сдать, хоть немного наличности получить на руки, не согласились в Авиаклубе. Мол, денег у самих нет, да и в договоре отсутствует такой пункт, а прыгать хочешь — так это пожалуйста, просим!

Конечно, решил прыгнуть, раз всё равно приехал. Тем более что и осень в этом году на удивление тёплой выдалась: первая декада ноября на исходе, а в лесах ещё грибы вовсю собирают.

Любил Ник это дело: небо бездонное над головой, домики крошечные проплывают внизу, свежий ветерок, воздух — как после дождя в деревне, пахнет чем-то свежим и влажным, совсем чуть-чуть угадывается аромат полевого разнотравья …

— Всем приготовиться! — громко скомандовал Петрович. — Начинаю обратный отсчёт: тридцать, двадцать девять, двадцать восемь… два, один, ноль! Первый — пошёл!

Голубой купол неба, восхитительное чувство свободного падения…

Тут, в считанные секунды, Ник и понял, что надо делать. Года полтора назад, когда денег было навалом, застраховал он свою жизнь в солидной зарубежной компании, причём со страховой премией родственникам в случае чего, более чем значимой. И с Ахметом рассчитаться хватит, и девчонкам ещё останется на безбедную жизнь! Нормально всё должно сойти. Какое такое самоубийство? Несчастный случай обычный: просто парашют не раскрылся — по неустановленной причине.

Рука разжалась, отпуская заветное кольцо…

Ник летел с огромной скоростью по узкому чёрному туннелю; где-то в конце туннеля чуть виднелось, вернее, только угадывалось крохотное белое пятнышко. Пятно неуклонно приближалось, расширялось, из него, словно щупальца спрута, вылетали разноцветные спирали, опутывали Ника, пеленая в радужный кокон…

Господи, страшно-то как! Господи!!!

Рука судорожно потянулась к отпущенному только что кольцу, но пальцы предательски занемели, совсем не слушались.

Ну, ещё немного, последнее усилие…

Голубое небо, восхитительное чувство свободного падения. Рука уверенно сжимала кольцо парашюта. Только вот кольцо какое-то другое: было маленькое латунное, а это большое, деревянное на ощупь.

Ладно, потом сообразим, что к чему. Рывок!

Как в плечи-то ударило, больно!

Ник посмотрел вверх: над его головой громко хлопал незнакомый купол светло-коричневого цвета, раза в три больше обычного. Что за хрень такая?

Посмотрел вниз: приближалась земля.

Какие-то конники скакали навстречу друг другу, много-то их как, не иначе — целая дивизия!

Танки группкой стояли на отшибе. Только неправильные какие-то, неуклюжие, словно выпиленные лобзиком из фанеры.

Трибуна просторная, на ней несколько человек руками приветственно размахивали, вокруг трибуны — толпа, красные флаги, многочисленные плакаты.

Земля всё ближе, ближе…

Уже отчётливо были видны буквы на самом большом плакате, белые буквы на алом фоне: «Да здравствует двадцатая годовщина Великого Октября!»

Вот и другой: «Ленинградцы — на нас смотрит товарищ Сталин!»

Надо сразу оговориться, что про Кресты — это чисто для красного словца. Достаточно несерьёзно к Нику отнеслись: то ли приняли за обычного хулигана, то ли праздничная суета всему виной.

Правда, повязали тут же и качественно, что совсем неудивительно.

Было бы удивительно, если бы не повязали: все, приземлившиеся рядом с Ником, были одеты в коричневые мешковатые комбинезоны, а он — в фирменный, тёмно-зелёный, с многочисленными прибамбасами. А главное, на груди крупными красными буквами было написано «Coca-Cola». Иностранными буквами причём!

Тут же многие пальцами стали в его сторону показывать, вскоре послышались и трели свистков, всякие разные набежали — в синей форме, кожаными портупеями перетянутые.

Руки назад заломили, потащили куда-то.

Ник и не сопротивлялся совсем. А смысл? Тем более что после всего произошедшего прибывал в полном трансе: ноги ватные, на лице пот холодный, голова пустая, без единой мысли.

Только где-то на уровне подсознания рисовались тоскливые картинки, основанные на отрывочных знаниях об этих временах. Расстрелять должны были всенепременно: либо как шпиона иностранного, либо просто как саботажника и обычного врага народа…

Хорошо ещё, что по лицу не настучали, хотя и могли запросто.

Запихали в неуклюжую чёрную машину, где водитель от Ника и двух сопровождающих был отгорожен железной решёткой, повезли.

Недолго совсем ехали, в полной тишине, минут сорок всего. Ясно, что до Ленинграда так и не добрались. Судя по всему, Пушкин, или же Красное Село, а может, и Ломоносов.

Забор с колючей проволокой по периметру, ворота тёмно-зелёные, в цвет его комбинезона, на воротах — одинокая красная звезда.

Въехали на территорию: здание двухэтажное, красного кирпича, с зарешёченными окнами, над входной дверью висела скромная табличка «Следственный изолятор».

Понятное дело, странно было бы табличку «Гостиница» увидеть, да ещё с пятью золотыми звёздочками пониже надписи.

Двое обломов в тёмно-синем поволокли Ника по коридору. Там, в тупичке, обнаружилось что-то вроде регистратуры: сидел себе дядя заспанный за столом, тоже весь в тёмно-синем, газетку листал. Посмотрел на Ника, газету в сторону отложил, открыл толстый журнал, ручку достал — из деревянного школьного пенала.

— Фамилия, имя, отчество? — спросил лениво.

— Иванов Николай Андреевич, — ответил Ник честно.

Записал дядя, не торопясь, язык от усердия высунув, эти сведения в журнал, зевнул пару раз и продолжил:

— Год рождения?

— Восьмидесятого года, — осторожно так, чисто на всякий случай, ответил Ник.

Посмотрел дядя удивлённо, засомневался:

— Напрасно ты, паренёк, врёшь. Ну, никак ты на пятьдесят семь лет не тянешь, так, на тридцатник только. Хотя и не моё это дело, пусть у товарища следователя голова болит, он за это свои деньги немалые и получает.

Записал и уже у сопровождающих Ника милиционеров поинтересовался: