И верно: кто-то меня обходит. Смотришь: одного взяли референтом, другой отправился культурным атташе, третий торговым советником. Растут ребята, а у меня сплошная неперка, меня пока что-то и за рубеж не выпускают. Но тогда, правда, с этим труднее было. Вдобавок в институте ввязался в дурацкую интригу, и отношения у меня со многими портятся…

Не буду подробно о своей жизни в эти годы рассказывать, я и так отвлекся, скажу коротко: лет эдак десять — десять, не меньше! — проваландавшись, в партию я в конце концов вступил, с той женой развелся и женился во второй раз!..

Да, это был хороший ход! И не только в том дело, что она была из семьи… м-м… привилегированной, со связями (ее отец много лет в аппарате Совета Министров работал, а она первым браком замужем была за сыном тоже одного видного деятеля, тогда уже покойного), тут дело еще в том, что она сама женщина необыкновенных качеств, ума, характера, настоящая дворянка! Графиня — хоть родители и коммунисты, — воспитания замечательного, сама себя воспитала, родители-то погрубее. Я ее всегда еще себе в Риме представлял почему-то, такими, наверно, в Риме патрицианки были!.. Слова не так не скажет, руку не так не положит. Римские добродетели! Твердость, выдержка; вместе с тем любезна, в меру жива; изящна, длинная; одеваться умела, умела. И хорошенькая, хотя в то время ей уже тридцать было. Если по-честному, то будь она моложе, не видать мне ее как своих ушей — на что я ей? — а тут по-бабьи испугалась одиночества, патрицианство патрицианст-вом, а дала слабину, я и подвернулся… «Какая барыня не будь, а все равно ее…» — так ведь сказано?.. Но чем-то я ей и нравился, чем-то взял… Чем-то странным, как она объясняла. Отчего-то казалось ей, что есть во мне некое простонародное, что ли, начало, даже более того — словно бы некий блатной элемент я был для нее, ее же, понимаешь ли, к этому влекло. Я вообще-то замечал в некоторых тягу и к простому народу, и к блатному элементу особенно, при-блатненность эта во многих с виду весьма порядочных людях, на мой взгляд, присутствует. Я это понимаю так, что народничество, желание опроститься, а то и на дно упасть, у нас всегда было сильным. Вы думаете, что ходили в народ, только чтоб учить его, или чтоб у него учиться? Как бы не так!.. Теперь же оно приобрело такую форму — приблат-ненности — благодаря лагерям… Правда, несмотря на всю любовь к простому народу, несмотря на всю выдержку, не упустила она мне однажды сказать, что я, дескать, «из подворотни»… Это, впрочем, все в сторону. Факт, что чего-то такое там она во мне находила, и факт, что едва я женился, так сразу прямо ощутил, как меня начинает переть наверх. Мигом все сместилось. Отношение ко мне изменилось. Меня приглашают туда, сюда. Зовут, упрашивают. Я всем оказываюсь нужен. Появляется новый круг знакомств, — и каких знакомств! — дома, в которых я прежде и не мечтал побывать! Тут я впервые приоделся как следует, попил-поел вволю; опять же дача, машина, сертификаты, за границу меня стали понемногу выпускать, сначала в соцстраны, потом глядишь, и в Италию съездил; докторская у меня была уже на подходе, в институте мои недоброжелатели приутихли…

Нет, не так я вам все рассказываю! Не так все быстро делалось, много всякого еще было, и со второй женой не всегда все гладко шло, чересчур разные мы были с ней люди, и любила она меня не так чтобы очень, часто меня не понимала, и в основном, главном не понимала, так и говорила: «Плохо, что ты человек без корней, что ты — вольный художник… Не понимаю я, чего тебе надо?» Но я и сам себя не совсем понимал…

Не буду описывать все подробности тогдашней своей жизни, мои обиды, ее романы… Плохо, что детей у нас не было… Ну, это в сторону. Возвращаюсь к тому, с чего начал. Еще не забыли про «дачу», про сад?.. Интересно, что в тот день — пошла уже третья неделя, как я на даче сидел — я много думал обо всем том, что только что вам сообщил. Работать был совершенно не в состоянии. Ходил, вспоминая, думал, перекладывал так и эдак…

Незаметно подобрался вечер, и по коридору у меня под дверью как обычно началось хождение. Странно, да? Дача-то пуста! Но если разобраться, ничего странного: обслуги ведь сколько, не одни мы здесь! Буфетчица, повар, уборщицы, сторожа (и какие сторожа! — здоровенные парни, им бы что поважнее, чем старпёров охранять), пожарный, шофер, библиотекарша, кастелянша, директор, дежурный внизу, еще кто-то — народу полно! Днем они почти не показываются, наверно чтоб не раздражать своим видом отдыхающих, вот у них вечером-то, а то и за полночь, самая жизнь и идет. Удивляешься порою: чего-то ходят, чего-то тащат, иногда бегом, иногда шагом, вдруг слышно: бух-бух! — лестница ходуном ходит, волокут что-то тяжелое. Бряк, уронили!.. Примерно я себе представляю: привозят продукты, в библиотеку книги по межбиблиотечному абонементу, одних газет да ТАСС'ов целый мешок приволакивают! И все-таки шуму многовато. Скрип паркета, лязг открываемого сейфа, вовсе непонятные звуки… Дом-то старый, тысячу раз перестроенный, переходы, закоулки, где я никогда не бывал… А построен, поверите ли, прескверно! — звукопроницаемость идеальная! Потеряна культура строительства, даже ему поосновательней сделать не могли!.. Я, однако, на шум не выхожу, зачем мне с ними связываться!..

Особенно же меня наша «курьерша» изводит. (Поскольку дом привилегированный, важные птицы залетают, администрация и держит здесь для особых поручений девицу, числится-то она сторожем, а прозвище ее в соответствии с выполняемой функцией — «курьерша»). Так вот, вечером почти беспрерывно она по коридору — топ-топ-топ, а у моей двери этот топоток, чудится мне, чуть призамедляется, постоит и дальше бежит… Это у нас с ней нечто вроде флирта… Но не так-то тут все просто…

Короче, полночи продолжалась эта чехарда в доме… А я полночи без сна провалялся… Принял таблетку. Приснилась как всегда S=F, где я так ни разу и не был, между прочим! — джунгли, Кордильеры, креолки, благородные рыбаки, злобные латифундисты. Много лет подряд я эту дрянь во сне вижу!.. Наутро встал с тяжелой головой…

Вот следующий листок. Видите: «11 апреля. Паутов. Адмирал. S=F»… Вот я его выдираю… Где спички?!

Итак, я на даче. Я к этому моменту состою редактором одного журнальчика закрытого типа на зарубеж… Но состою лишь номинально, за тот год номера два всего сам подписал в печать, в редакции был три с половиной раза, всю ответственность переложил на заместителя… Потому что практически я работаю на одного… на одно важное лицо. Лицо это, правду сказать, я сам видел только однажды, да и то издали. Оно много ездит и много болеет, но, главное, — меня к нему не подпускают, мне на него выйти не дают! В чем причина? Тут тонкость…

Для меня работа на него лишь промежуточная ступенька. Меня ему, этому лицу, рекомендовали (работаю-то я на него по своей же отрасли, конечно), меня к нему протолкнули, потому что мне надо было, полезно было пройти через это, побыть поближе к руководству, потереться… Были, были соображения!.. Так делается… Фактически же я добиваюсь назначения в республику S=FL Зачастую такого рода назначения расцениваются как понижение: когда от человека хотят отделаться, его отправляют подальше послом. В данном случае подобный взгляд был бы ошибочным. S=F становится «горячей точкой планеты». Там назревает «революционная ситуация». И надо менять посла. Посол с работой явно не справляется. А меж тем, если хорошо пофартит, если будет удачный расклад, если вести умную политику, можно в несколько месяцев на этом посту нажить такой капитал, какого в другом месте за десять лет не добудешь. Риск большой, но надо идти на риск. Кто не рискует, тот не выигрывает!.. Два года, два года я терпеливо дожидаюсь, прощупываю почву… На третий — сдвиги есть!.. Отправляют меня, правда, не послом, а советником, или даже кем-то еще, но это ничего, — главное мне зацепиться, а там уж я сумею показать, кто из нас важнее… Тот посол это конечно чувствует, препятствует мне всеми силами. Волынка поэтому тянется. Больше года я сижу на чемоданах… Здесь-то и нужна была бы поддержка такого, как мой шеф. Но вся штука-то в том, что у меня с ним нужного для моего продвижения импульса не получается. Работа моя на него мне больших преимуществ не дает. Почему? А потому, что я все эти три года остаюсь для него чужой, я вроде бы не его человек, я вроде бы работаю сам на себя!