Желания самих женщин никто и не спрашивал. Когда Рэм Генрихович первый раз забирал жену после этой процедуры, донором был курсант его военного училища, он ужаснулся.
Улино лицо было серо - пепельного цвета, идти сама она не могла, пришлось вести ее под руки. Нет, жене было плохо не от физической боли. Он знал это точно, ей была невыносима мысль, что ее здоровую молодую женщину, оплодотворяют, словно корову или овцу.
И потом этот огромный живот, где не давали ей спать по ночам, пятеро эмбрионов. Три мальчика и две девочки.
Она их выносила, они пережили это, их семья отдала долг Колонии. Потом он всего лишь раз спросил, жену, хочет ли она видеть рожденных ею детей, и получил полный ненависти ответ – Нет!
Больше они эту тему не поднимали.
Хотя их соседями была большая семья, усыновившая двадцать детей, Уля никогда не ходила с мужем к ним в гости.
Рэму напротив соседи нравились, и он часто брал дочь с собой, когда к ним наведывался. Сосед, инженер - электротехник, строивший солнечные электростанции, хорошо играл в шахматы, а Мие очень нравилось резвиться с его дочерьми.
Один раз Рэм спросил друга, нет ли среди приемных детей, детей его Ули.
Нет,- жестко ответил тот.- Все наши.
Наконец буря утихла, и генерал, прервав воспоминания, доехал до точки назначения. На вид это был самый обычный жилой дом, и немногие знали, что под ним огромный буккер, или вернее бомбоубежище для тысячи человек.
Его обыскали у каждой из трех дверей, и наконец, пропустили к самому Маршалу
И вот теперь он сидит на одном конце большого стола, а Маршал на другом. Раньше они встречались чаще, когда строилась главная стена вокруг леса, и ворота, теперь раз в месяц.
После приветствия и приглашения сесть, Рэм попросил Маршала дать жене отвод еще на один срок.
Маршал, они воевали еще на родной планете, жевал зубочистку и рассматривал свои ухоженные ногти.
- Говоришь, слаба здоровьем? - спросил вождь равнодушно
- Да, - четко ответил генерал.
- А у меня другая информация.
- Она не выдержит, при ее суицидальных наклонностях.
-А, да забыл, забыл. Ладно, подпишу, но это на следующие три года, а пока надо, она у тебя молодая, выдержит. Донора сам подбери, личные дела просмотри.- И Маршал поставил свою знаменитую роспись в семь сантиметров.
-Как северный редут, готов? - перешел он к главным военным делам.
- Еще неделя, сам каждый день вечером проверяю.
-На охоту что ли съездить, ты как?
Охотой на Марсе-2 назывался отстрел людей-кошек.
Рэм этого не любил и не участвовал, но отказать теперь, после получения такой милости, не мог.
- Вот и славно, к пятнице готовься. Полетим, Да, да, отстал ты дружище, завод для геликоптеров, наконец, первые три вертушки собрал. Скоро мы этих кошачьих сверху напалмом сожжем, всех до одной!- Маршал улыбнулся.
Вернее оскалился. Из - за плохо сделанной операции на «заячьей губе», он и говорил невнятно, и улыбался, как волк.
Генерала всегда интересовало, как такого взяли в армию. Правда Маршал всегда отличался личной храбростью и бесстрашием. Тогда шла такая мясорубка, в жарких странах, что такие вот солдаты удачи делали стремительную карьеру: от офицера до маршала. Правда маршалом он назначил себя сам, возглавляя Службу безопасности на звездном крейсере, он перенес свое руководство и на колонию. Вся, так называемая элита, погибла на корабле «Варяг».
Генерал запрещал себе думать, что корабль мог взорваться не без помощи вот этого сидящего перед ним человека.
У Маршала было одно важное качество характера, если он ставил цель, то шел к ней неуклонно, а сейчас цель была у всех одна – выжить.
При этом Маршал жил как все, из привилегий был только бункер, женат не был, дети его интересовали, только, как будущие солдаты или матери.
Наконец неприятный визит был закончен, и генерал приехал в военное училище.
Секретарь, капитан с неброской внешностью, представил генералу на подпись бумаги, счета, учебные ведомости, и под конец отдельно, рапорт о назначении суда чести.
- Господин генерал, вы не подписали,- секретарь указал на рапорт
- Оставь, посмотрю внимательно.
Раппорт по всей форме: «О недостойном поведении капитана М. подобравшего вражеского дитеныша и оставившего его у себя».
Рэм Генрихович кодекс офицерской чести помнил наизусть: «Уважение к противнику, кем бы он ни был». А уж к его детям.
Хотя сам честно не любил кошачьих, в его семье всегда держали собак.
Судов чести ему, как высшему офицеру приходилось возглавлять за всю службу, два раза. Один раз ,за прелюбодеяние ,второй раз посерьезнее ,интендант проиграл довольствие полка в покер. Но в первом случае, виновник уволился сам, второму генерал одолжил крупную сумму в долг, и тем спас от самоубийства.
Самым страшным для него, снившимся до сих пор во сне, был суд чести в военном университете.
Их было двое, он и его друг, и товарищ по комнате, Михал, их обвиняли в воровстве у своих же товарищей.
Причем Рэм без пяти минут лейтенант, а сосед на год младше.
У них нашли крупную сумму, собранную для матери погибшего на учениях товарища.
Деньги, ровно половина суммы, были найдены в кармане брюк, парадного выпускного кителя Рэма. У Михала просто в рюкзаке.
До выпускного оставалось еще две недели, и будущий генерал из глупых предрассудков китель с погонами не одевал, ни разу после примерки и водворения в шкаф.
Деньги собирали курсанты, а судом чести руководил сам ректор.
Рэма не было в общежитии, когда нашли деньги, Михал уверенно давал показания, что это именно он, его друг подложил ему часть суммы.
Будущий лейтенант, отличник учебы, стоял, словно на первых стрельбищах, с шумом в ушах, и в полной прострации.
В голове вакуум, он просто еле слышно произнес: «Я не брал этих денег честное слово».
Конечно, ни о какой полиции речи идти не могло, университет с многолетней славной историей, должен был сам решить эту проблему. Решали судом чести.
Оказалось деньги хранились у курсанта жившим этажом ниже, ровно под их комнатой. И все курсанты знали о страхе Михала перед высотой, он даже по прыжкам с парашютом норматив не сдавал, дав себе вырезать аппендицит.
И алиби было у товарища, девушка из столовой, уверяла, что курсант помогал ей на продуктовом складе.
Все смотрели на Рэма, словно на мокрицу, или что-то не менее мерзкое, ректор, три преподавателя, в том числе и его дипломный руководитель, генерал, его кумир, дважды Герой Державы.
Алиби у Рэма не было. Вернее было, но здесь была замешана честь замужней дамы, и, зная свою визави, он не мог ждать от нее благородного порыва души ради своего спасения.
Оставалось одно - смерть, оружия ему, как курсанту не полагалось, вешаться недостойно офицера, скорее это будет прыжок с башни Независимости.
Сто тридцатиметровая высота точно не оставит шанса на спасение.
У него нет будущего без армии, у него не будет детей, которых он опозорит своим именем.
Он был уже холоден и безучастен ко всему происходящему, когда из состояния отрешенности его пробудили к жизни объятия генерала - героя.
- Рад за тебя, сынок! - сказал старый воин.
Пока Рэм витал в грезах о своей скоротечной жизни, Михала уличи во лжи. Проникнув в комнату через окно, он поранил о слив ногу, и следы его крови были на одеяле. Курсант, отвечающий за деньги, прятал их под матрас.
Все для молодого офицера закончилось хорошо, но чувство отчаяния и страх бесчестия, остались с ним навсегда.
Он помнил о нем, когда делил свой спецпаек с солдатами при строительстве понтонной переправы на Амуре. Когда взорвался реактор АЭС в Бонго, и правительство сбежало, генерала с его полком перебросили строить защитный саркофаг. Он лично взломал двери склада, чтобы получить костюмы повышенной защиты от радиации, для себя и своих ребят.
Ужас пережитого позора приходил к нему во время приступов венерианской лихорадки. Он удивлявший всех своим здоровьем на медкомиссии, совершенно ослабевал, от этих бредовых сновидений.
Во сне он принимает вызов на дуэль.
- Вы бесчестны, сударь!- кричит ему в лицо невидимый противник.
- Вы лжете, к барьеру.
Но оружия нет, а противник смеется, и превращается в Михала и кричит.- Всем расскажу, все узнают, как ты честь офицерскую посрамил!
Страх, липкий, противный - ни доказать, ни умереть.
Генерал просыпался в холодном поту, сердце отчаянно билось.
И вот теперь история здесь, новая планета, а люди все те же.
Он вывал офицера написавшего раппорт, и глядя в его честно не понимающие глаза, усадил того в приемной читать кодекс офицерской чести.
- Учите, я ушел на лекции.
После двух пар занятий был обед, он вернулся в кабинет, секретарь –капитан встал по стойке смирно, офицер - доносчик тоже.
- Идите,- устало махнув рукой, приказал генерал обоим. Конечно, он понимал, все бесполезно, такой снова напишет, может даже и на него, своего учителя. Но сегодня воспоминание о далекой юности, страдания жены, и предстоящая охота, все это выбило его из колеи заставив задуматься о том, чего он не любил – о политике.
Они мечтали спасти человечество, и спасли, пусть его небольшую часть, и возможно диктатура одного человека в условиях войны, давала единственный шанс выжить.
Но почему нельзя попробовать договориться с местными, не строить военные заводы, а призвать ученых изучать язык этой расы, возводить не стены, а мосты перемирия. Генерал был человеком всю жизнь строящим пусть и для войны, но мосты, дороги, а стена - это уже крайняя мера.
На стойку часто приходили жены и дети колонистов, приносили домашнюю выпечку, или лимонад.
Однажды одна из таких женщин, увидев генерала, поклонилась ему в пояс, и четверо ее малолетних детей сделали то же самое.
- Вы наша надежда, ваша стена - наше будущее. Дети запомните господина генерала, он наш спаситель.