Ван Вийкелен приходил ежедневно — иногда ненадолго, иногда оставался, чтобы поиграть в шахматы со своим другом, и каждый раз рассказывал что-нибудь о Боллингере и Анни, которые, судя по всему, пребывали в добром здравии. Как-то раз он предложил ей навестить их, а когда она спокойно сказала, что днем уже заходила, он сухо заметил:

— Ах да — пока меня не было дома: у меня сегодня операционный день, как вы прекрасно знаете.

Накануне того дня, когда она должна была покинуть дом профессора, она пошла навестить Боллингера. Несмотря на замечание ван Вийкелена, она продолжала упорно пользоваться маленькой дверью под лестницей, подсознательно надеясь незаметно ускользнуть, если вдруг он окажется дома. В тот день дома его не оказалось, и она спокойно выпила с Боллин-гером чаю, любуясь Анни, которая превратилась из жалкого заморыша в очаровательного котенка, лаская Колосса, который растянулся у камина, заняв сразу полкухни. Анни, уютно устроившись у него на лапах, приводила себя в порядок после блюдечка молока.

— Значит, у вас новый пациент, мисс Абби, — сказал Боллингер, и Абигайль поняла, что он страшно доволен. — Профессор сказал, что она — шотландка, очень хорошая; а мне он сказал, что садовник очень медленно выздоравливает и ему требуется моя помощь.

Боллингер удовлетворенно вздохнул.

— Не надо торопиться, — продолжал он, — вы не должны уезжать, пока так нужны мне, — и гордо добавил:

— Я и Яну помогаю с машинами — ну, мою их и все такое.

Абигайль давно уже не видела старика таким счастливым — пожалуй, с того времени, когда был жив ее отец и Болли присматривал за садом, водил и обихаживал их надежный старомодный автомобиль и помогал по дому. Она не представляла, как Боллингер вернется в Лондон: даже если ей повезет и она быстро найдет работу и жилье, все равно это будет всего лишь квартира, и к тому же очень небольшая. Поэтому Абигайль решительно сказала:

— Болли, когда я вернусь в Лондон, не спеши ехать за мной — по крайней мере, пока у тебя есть работа, поживи здесь, пока я не найду для нас жилье.

— А кто же будет вам готовить и смотреть за квартирой? — возмущенно возразил он.

— Со мной все будет в порядке, Болли. А я на первое время найду место с проживанием и потом не спеша постараюсь найти квартиру получше.

Все звучало более оптимистично, чем было на самом деле, но Абигайль очень хотелось успокоить старика, и ей это не составило труда, так как ему самому хотелось поверить Абигайль. И кроме того, она видела, что в душе он очень рад остаться здесь.

Уходя, Абигайль предупредила:

— Я точно не знаю, когда снова смогу навестить тебя, Болли: мне ведь придется заняться новой пациенткой, но я приду, как только смогу.

— Хорошо, мисс Абби. Профессор расскажет мне, как у вас дела. Он всегда рассказывает. Абигайль остановилась.

— Да? В самом деле? Никогда бы не подумала… — После этих невразумительных слов она торопливо с ним попрощалась и вернулась к профессору де Виту.

В тот вечер ван Вийкелен появился у них рано. Они заканчивали ужинать, когда Яфру Валк объявила о его приходе. Она предложила ему чашечку кофе и чего-нибудь перекусить, если он голоден. Ужинать он отказался, а кофе выпить согласился. Абигайль налила ему чашку, сочувственно выслушивая робкие жалобы де Вита на то, что его обделяют этим напитком. В виде утешения Абигайль предложила ему молока; она с таким материнским видом увещевала своего больного, так убедительно говорила об огромной пользе молока для здоровья, что тот не выдержал и рассмеялся:

— Абби, не продолжайте, я согласен, у вас талант уговаривать, и я уверен, что, когда у вас будут муж и дети, вы будете вертеть ими самым бессовестным образом.

Абигайль надеялась, что никто не заподозрил ее в неискренности, когда она вежливо рассмеялась над этой шуткой. В глубине души она очень сомневалась, что когда-нибудь выйдет замуж. Ей был нужен только Доминик ван Вийкелен, который сейчас сидел рядом с ней, пил кофе и не обращал на нее абсолютно никакого внимания. Она встала.

— Я думаю, вы хотите поговорить, и у меня тоже есть кое-какие дела.

— Останьтесь, — резко сказал ван Вийкелен и, когда она удивленно взглянула на него, добавил:

— Пожалуйста.

— Пожалуйста.

Абигайль опустилась на стул, с любопытством ожидая, что он ей скажет.

— Завтра я заеду за вами, — продолжал он. — Пожалуйста, будьте готовы к трем часам. Моя пациентка боится возвращаться домой одна, кроме того, я полагаю, будет правильно, если вы быстрее познакомитесь, лучше всего это сделать за чашкой чая. Я думаю, что вы пробудете с ней дней семь — десять, я уже сказал об этом Боллингеру. Он знает, что может уехать, когда захочет. Я не знаю, какие планы у вас, но, кажется, он собирается задержаться жить здесь до тех пор, пока вы… э… не найдете крышу над головой.

— Да, — просто ответила Абигайль. Это не его дело, подумала она.

— Это не мое дело, да? — с какой-то сверхъестественной проницательностью спросил ван Вийкелен. Он повернулся к профессору де Биту:

— Я буду заходить к вам каждый день. Я доволен результатом операции, и у вас есть Яфру Валк, которая, как говорит сестра Трент, очень быстро усвоила все рекомендации относительно вашей диеты.

Абигайль поняла, что сегодня внимание ван Вийкелена к ней закончилось с этой фразой. Она, правда, до сих пор не знала, чем больна ее пациентка, но, раз он не хочет ей говорить, она спрашивать не будет. Она встала и вышла, и на этот раз ее никто не удерживал.

На следующий день в три часа Абигайль была уже одета, а ее чемодан стоял в узеньком холле. Она попрощалась с Яфру Валк, пообещала профессору де Виту навестить его до того, как уедет в Англию, в свою очередь взяла с него обещание вести себя разумно, соблюдать режим и тепло поблагодарила за перчатки, которые он подарил ей на прощанье. Это были теплые коричневые перчатки на меху. У нее никогда не было таких. Она тут же натянула их и торжественно поклялась носить каждый день не снимая, пока не кончится зима. Он выглядел таким одиноким, что, поддавшись порыву, она обняла его за худенькие плечи и поцеловала. В этот момент в комнату вошел профессор ван Вийкелен.

— Что, Доминик, завидуешь?

Доминик натянуто улыбнулся ему и одарил Абигайль таким взглядом, что она поежилась. Он пообещал де Виту зайти попозже, затем резким голосом спросил:

— Вы готовы, сестра Трент?

Ее «да» было произнесено ледяным тоном, затем она уже совсем другим тоном попрощалась со своим пациентом и пошла с профессором к машине.

Она сидела молча, так как чувствовала, что он почему-то страшно зол. Он успешно проскочил по забитой машинами Геренграхт и наконец нарушил молчание.

— Ваша пациентка, — начал ван Вийкелен, — миссис Маклин, болеет уже давно. У нее язва, и я прооперировал ее шесть недель назад, но она очень медленно поправляется. Сейчас она чувствует себя лучше, чем до операции, но, естественно, после долгого пребывания в больнице боится возвращаться домой. У нее нет родных, а она не из тех, кто любит причинять беспокойство своим друзьям. Кстати, она небогата — так что я попросил бы вас не говорить с ней о вашем жалованье. Если вдруг она спросит, скажите, что мы с вами обсудим этот вопрос. Я прослежу, чтобы вам заплатили.

Абигайль взглянула на ван Вийкелена. Он напряженно смотрел вперед, лицо было злым и враждебным, как будто он хотел спровоцировать ее на какое-нибудь замечание, поэтому она спокойно сказала:

— Как скажете, сэр. Сколько лет миссис Маклин?

— Шестьдесят пять. Она вдова пресвитерианского священника из Шотландии.

Больше они не разговаривали. В молчании доехали до Бегийнстиг и остановились. Он вытащил из багажника ее чемодан, и они прошли через сонную площадь Бегийн-хоф к стоящим полукругом у церкви домикам. Миссис Маклин жила в самом крайнем. Ступеньки, ведущие к двери, были узкими и вытертыми, а старая дверь натужно заскрипела, когда профессор повернул ручку.

— А вот и мы, — сказал он кому-то таким веселым голосом, каким с ней никогда не разговаривал. Абигайль с трудом подавила вздох и тоже вошла в дом, правильнее сказать — домик.