1902 г. Октября 26. Ясная Поляна.

Дорогой Владимир Васильевич. Сейчас получил известие об аресте Новикова.

Прилагаю письмо Накашидзе, из которого вы увидите, за что это над ним сделали. Новиков — замечательный по уму, образованию и горячности крестьянин, мне давно знакомый и близкий. Он подал в тульский комитет записку, которая для тульских консерваторов показалась, вероятно, такою же, как «Путешествие» Радищева Екатерине, и вот с ним хотят сделать то же, что и с Радищевым. Не можете ли узнать, где он, что с ним делают и намереваются делать, и не можете ли помочь ему?

Я пишу об этом же Кони. Может быть, у вас есть другие ходы?

Простите, что утруждаю вас. Сделаете — хорошо, ничего не сделаете — и то хорошо. Это хоть случай напомнить вам о себе и о желании вам, чего от бога желаете, как говорят мужики.

Ваш Лев Толстой.

26 октября 1902.

1902 г. Октября 27. Ясная Поляна.

Милостивый государь Сергей Юльевич,

Крестьянин Михаил Петрович Новиков, Тульского уезда, подал в сельскохозяйственный комитет записку о нуждах крестьянства.

Михаил Петрович — человек образованный, очень умный, правдивый и высоконравственный. Вслед за подачей своей записки Новиков был вытребован или выслан по распоряжению министра внутренних дел в Петербург, где, вероятно, и теперь находится. Страшно подумать о том, что сельскохозяйственные комитеты, назначение которых улучшить положение крестьянства, служат новым орудием извлечения из среды крестьянства всех лучших людей.

Уверенный в том, что пользование комитетами как ловушкой для вызывания и подавления лучших сил крестьянства не встретит вашего сочувствия, я обращаю ваше внимание на это обстоятельство, надеясь, что вы найдете возможным противодействовать таким действиям власти, и очень прошу помочь Мих. Петр. Новикову, человеку, живущему своими трудами, семейному, слабому здоровьем и в высшей степени достойному уважения.

С совершенным почтением остаюсь

готовый к услугам

Лев Толстой.

27 октября 1902.

1902 г. Ноября 11. Ясная Поляна.

Дорогой Егор Егорович,

Спасибо вам за ваше письмо и простите, что долго не отвечал вам. И стар, и слаб, и занят. Ко мне раз зашел пьяненький умный мужик. Он увидал у меня на столе свинчивающийся дорожный подсвечник и чернильницу. Я, думая доставить ему удовольствие, показал, как он развинчивается и употребляется. Но он не прельстился моим подсвечником и, неодобрительно покачав головой, сказал: все это младость. А мне кажется, что все художественные работы — все только младость. Это в ответ на ваши увещания, которые мне лестны и приятны, поощряя меня к младости. Иногда и отдаю дань желанию побаловаться. На днях был у нас доктор, живший у Сухотиных, и много рассказывал про вас и освежил еще больше вашего письма мою большую симпатию к вам, что совсем не трудно.

Радуюсь на вашу бодрую, свойственную вам деятельную жизнь. Думаю, что, хотя и средства достижения у меня с вами различные, цель одна. И то хорошо.

Передайте мой привет вашей жене и не очень сетуйте на нее за ее мне очень приятный недостаток. Я на днях кончил и отослал небольшую статью «Обращение к духовенству», которая мне казалась нужна и которая вызовет против меня громы.

Прощайте, дружески жму вам руку.

Лев Толстой.

11 ноября 1902.

1902 г. Ноября 11. Ясная Поляна.

Горе мое, милая Танечка, что в этом присесте писания писем ответ на твое попал последним. Постараюсь все-таки не быть слишком insipide. Про внешние дела наши, верно, знаешь от мамá. Вчера получили твое письмо Саше. Саша живет хорошо, да и все мы, слава богу, не грешим или мало грешим недоброжелательством. Был Григорий Моисеевич, и я очень был рад услышать от него все хорошее про тебя. Боюсь радоваться и радуюсь. Интересно и хорошо он рассказывал про Лазарева и Дашкевича. Несомненно, что, как во времена декабристов, лучшие люди из дворян были там и были изъяты из обращения, так и теперь лучшие люди из этих self made men лучшие изъяты, а худшие, Боголеповы, Зверевы и т. п., царствуют и разносят свой яд в обществе. Вчера были М. Стахович и Вас. Маклаков. Миша Стахович очень подвинулся, кажется, что православие его уже болтается на нем, как отставшая шкура. Вчера он стал защищать земельную собственность, но скоро — искренно или неискренно, его дело — сдался. Я же чем больше думаю об этом, тем поразительней мне представляется аналогия этого шага — уничтожения земельной собственности — с крепостным правом. Многие теперь благодаря движению рабочих и, главное, хозяйственным комитетам, М. Стахович в том числе, думают, что наступает какой-то кризис. Я же и думаю и не думаю, главное, потому что все больше и больше убеждаюсь, что ненадежен для царствия божия взявшийся за плуг и оглядывающийся назад, то есть что кто пашет (прости самоуверенность), тот не может думать о последствиях, но твердо знает, что по мере его работы изменяется и самое дело, а как, в каких формах оно изменится, это надо предоставить богу. Вот, хотел не быть insipide и был им очень.

Внутренние события моей жизни это одна работа, невидная другим, но одному мне, — над собой. Советую тебе не оставлять эту работу никогда, а другая работа видная: кончил подмалевку «Хаджи-Мурата», решив не печатать его при жизни, написал «К духовенству» и теперь пишу, и все не ладится, легенду о том, как ад, уничтоженный Христом, был восстановлен. Не могу тебе сказать, как я рад за Михаила Сергеевича и тебя, что вы здоровы и счастливы. Целую вас и Наташу и Алю. Прощай пока.

Лев Толстой.

11 ноября 1902.

1902 г. Ноября 17. Ясная Поляна.

Милостивый государь

Сергей Юльевич.

Я недели две тому назад писал вам о крестьянине М. П. Новикове, который за то, что, вызванный в Тульский комитет о крестьянских нуждах, подал в этот комитет записку о тех мерах, которые он считал полезными для улучшения быта крестьян, был схвачен, отвезен в Петербург и, как я теперь узнал, посажен в тюрьму. Может быть, вы не получили моего письма или, если и получили, не нашли нужным отвечать на него, во всяком случае я считаю себя обязанным перед своею совестью сделать все, что могу, для избавления М. Новикова от совершенного над ним насилия, и потому еще раз очень прошу вас помочь этому человеку освободиться от тех людей, которые схватили и держат его. Кроме того, что он человек, трудами рук своих кормящий большое семейство, он человек очень нервный, так что содержание его в одиночном заключении может иметь на него самое гибельное влияние.

Прошу извинить меня за то, что вторым письмом утруждаю вас, и принять уверения в совершенном уважении, с которым остаюсь готовый к услугам