Тхэн собрал многоножек в охапку и, расстроенно качая головой, пошёл к тюкам. Не нравилось ему моё решение.

Я распаковал синий тюк и стал собирать автоматический сачок для ночной ловли крылатых насекомых. Установил на треноге пятиметровый шест со светильником, а затем долго настраивал гравитационную ловушку на классическую форму крыльев парусников. Как я уже говорил, остальные насекомые меня не интересовали. Пока я возился с настройкой ловушки, солнце скатилось к горизонту, воздух посвежел, и на свет божий из своих дневных убежищ начали выползать насекомые. Откуда-то потянуло дымком, и я оглянулся. Тхэн давно распаковал тюк, достал из него печь и котелок, но воспользоваться ими и не подумал. Развёл костёр и варил многоножек в глиняной плоской посудине. И откуда он её взял - ведь шёл налегке?

Я подошёл поближе. Четыре тоненьких прутика каким-то чудом поддерживали над костром глиняную чашу. Костёр жадно лизал прутики, но они стойко противостояли ему, словно были сделаны из металла. Я заглянул в чашу. Чистая прозрачная вода кипела ключом. А её откуда взял Тхэн? Если бы он включал фильтрующий насос, я бы слышал. Да и никогда он сам насосом пользоваться не станет...

- Сейчас будет готово, сахим, - улыбнулся Тхэн и стал бросать в кипяток многоножек. Они тут же покраснели, что раки. Нет, всё-таки много схожего у Пирены с Землёй.

Я сел на землю и тут почувствовал, насколько устал. Гудели ноги, болели все мышцы, отвыкшие от физических нагрузок. И саднила кожа на лице и открытых солнцу местах рук. Нет, она, как и уверял консул, не обгорела - действительно, в спектре Гангута ультрафиолета почти нет, - а просто стала дубеть от жары и ветра.

- Готово, сахим, - сказал Тхэн, спокойно опустил руку в чашу, достал многоножку и протянул её мне.

Я взял и чуть не обварился. Пока я перебрасывал с руки на руку горячую многоножку и дул на неё, Тхэн снова как ни в чём не бывало запустил руку в чашу, вытащил следующую многоножку и стал её есть. От многоножки валил пар, но Тхэн не обращал на это внимания, словно её температура была нормальной. Ел он многоножку не спеша, аккуратно, но всю подряд вместе с хитином и внутренностями.

Я не стал экспериментировать и следовать его примеру. Разлущил панцирь и осторожно попробовал мясо. По цвету и вкусу оно напоминало рачье, такое же сладковатое, белое, клейко-хрустящее. Довольно вкусно, хотя и несолено. Хорошо, что наши с пиренитами вкусовые ощущения совпадают. Но когда Тхэн протянул мне следующую многоножку, я достал соль и посолил.

- Будешь варить в следующий раз, - сказал я и бросил ему пакет приправы, - добавишь в воду щепотку соли и специй.

- Хорошо, сахим, - покорно согласился Тхэн, хотя в голосе его явственно прозвучали нотки неодобрения.

Я съел трёх многоножек, Тхэн - двух. Еды оказалось как раз в меру. Что-что, а норму еды пирениты чувствовали чисто интуитивно, никогда не превышая её. Нарвать плодов, или выловить рыбы больше, чем сможешь съесть, было для них невиданным святотатством.

- Навар пить будете? - предложил Тхэн. - Хороший навар, вкусный.

- Нет, спасибо. Я лучше вскипячу на печи чаю.

Тхэн пожал плечами, снял чашу с огня голыми руками, напился через край кипятку и снова опустил чашу на огонь. И тут чаша расплеснулась по земле жидкой грязью, а остатки воды затушили костёр. Чаша оказалась обыкновенным куском глины, чудом сохранявшим её форму. Я осторожно выдернул из земли один из прутиков, поддерживавших чашу над огнем, и он легко переломился между пальцами. Вот и верь после этого справочнику, что аборигены Пирены не используют психоэнергию вовне!

Пока я набирал фильтрующим насосом воду в чайник и заваривал на печи чай, Тхэн мановением рук нагнал под берег с поверхности реки ряску и накормил ею долгоносов.

- Чай будешь? - на всякий случай предложил я, когда он снова подошёл ко мне.

- Нет, сахим, - отрицательно покачал головой Тхэн.

- Хакусины сами себя обеспечивают едой и питьем.

Я пожал плечами и налил себе кружку.

Смеркалось. С реки потянул свежий ветер, и равнина стала оживать. То там, то здесь начали зажигаться огоньки светлячков, проснувшиеся насекомые заверещали, застрекотали, запищали, стали роиться в воздухе. Какой-то совсем обнаглевший паук с кулак величиной вскочил мне на кроссовку и впился в неё хелицерами. Я брезгливо сбросил его на землю и раздавил. Затем отставил кружку с чаем в сторону и достал из тюка баллончик репеллента. Что-то мне не улыбалось, чтобы ночью по мне ползали насекомые.

- Не надо, сахим, - остановил меня Тхэн. - Долгоносы этого не любят.

Он взял прутик и очертил вокруг меня на земле квадрат примерно три на три метра.

- Здесь вас никто не тронет.

И он оказался прав. Пока пил вторую кружку, я увидел, как два паука, один за другим бежавших ко мне, натолкнулись на черту и тут же в панике устремились прочь.

Когда я допил чай, стемнело окончательно. На небе высыпали звёзды, и я, глядя на них, представил, как в безвоздушном пространстве у самой кромки атмосферы Пирены прямо надо мной парит стая Papilio galaktikos. Если я правильно всё рассчитал, то сейчас они атаковать не будут. Подождут, пока мой охотничий азарт притупится. Это должно произойти где-то в середине маршрута.

Я встал, подошёл к мачте автоматического сачка и включил свет. Что ж, поохотимся пока на местных ночных парусников. Если они есть.

Вернувшись, я расстелил в очерченом Тхэном квадрате спальник и забрался в него.

- Давай спать, - предложил я своему проводнику.

- Спите, сахим, я лягу позже, - ответил Тхэн. Подтянув под себя ноги, он сел на землю и упёрся ладонями в колени. Лицом он повернулся в сторону предгорья, и его губы беззвучно зашевелились.

- Здравствуй, Колдун, - перевёл транслигатор, уловив неслышные мне звуки. Тхэн посмотрел на меня и плотно закрыл рот. Но своей напряжённой позы не изменил.

"Всё ясно, - подумал я. Каждый вечер он будет так переговариваться с Колдуном. Это плохо. Не знаю, каким образом они делают, но как бы их переговоры не помешали моей охоте. А точнее не влез бы между мною и млечником Колдун..." Но здесь я ничего поделать не мог. Моего запрета на переговоры они бы не поняли и не приняли - это их жизнь. Хакусины не консул, на которого я мог прикрикнуть.