— В любое время, майор. В любое время. — Похоже, что на заводе с временем у директора было не так напряженно, как дома.

— Тогда в девять?

Директор был на все согласен.

Ровно в девять Бугаев вошел в приемную. Здесь уже сидели несколько человек. Семен не успел поздороваться, как секретарь спросила:

— Вы из Главного Управления? Прошу вас... — и, не дожидаясь ответа, растворила перед ним массивную, потемневшую от времени дверь. За дверью находился небольшой зальчик. Красная, прямо-таки кроваво-красная ковровая дорожка вела еще к одной двери, поменьше, но имеющей такой же заслуженный, как и первая, вид. Секретарша так стремительно провела Бугаева по красной дорожке к этой двери, что Семен не успел как следует рассмотреть девицу. Осталось впечатление как от чего-то эфирного, бестелесного, благоухающего хорошими духами.

— Павел Лаврентьевич! — сказала секретарша, распахивая дверь. — К вам из Главного Управления.

Из-за большого стола, на котором лежала только одна пухлая папка, поднялся высокий светловолосый человек.

— Товарищ Бугаев! Милости прошу. — Он широким жестом показал на кресло. И улыбнулся секретарше, стоящей в дверях: — Олечка, нам кофе...

— Павел Лаврентьевич, — запротестовал Бугаев. — Я к вам на пять минут. Какой уж кофе?!

— Молодой человек, — у директора был приятный басок, никогда не знаешь заранее, во что выльются пять минут. А кофе располагает к доверительной беседе.

Бугаев уселся в удобное кресло и окинул кабинет быстрым взглядом. Кабинет был совсем крошечным, в несколько раз меньше приемной. Взгляд Семена не ускользнул от внимания директора.

— Удивляетесь моим апартаментам? — добродушно усмехнулся он. — Это целая история... Во время войны здесь сидел... — Плотский похлопал сухой, усыпанной печеночными пятнами, ладонью по столу — наш нынешний начальник главка Мелех. Время то было какое! Героическое! Тяжелое. Он спал тут же, за стенкой, в комнате отдыха. — Директор кивнул на маленькую дверь в углу кабинета. — И, приезжая теперь в Ленинград, товарищ Мелех никогда не минует нашего завода. Придет ко мне, сядет в это кресло, задумается. А иногда и поплачет.

«Сколько же лет этому Мелеху? — подумал Семен. — Небось к восьмидесяти. Потому и плачет».

Секретарша принесла поднос, накрытый белоснежной салфеткой, ловко расстелила ее на маленьком столике, расставила чашечки, вазочку с печеньем.

Девушка и впрямь была очень стройная, миленькая. Только подбородок чуть тяжеловатый. «Лет через десять в такую командиршу превратится!» — мелькнула у Бугаева мысль.

Павел Лаврентьевич не спеша разлил кофе, пододвинул Бугаеву вазочку с печеньем.

Воспользовавшись паузой. Бугаев сказал:

— Павел Лаврентьевич вы не удивляйтесь. То, что я скажу сейчас может показаться вам смешным и незначительным. — Он вытащил из кармана мятую коробку от «Мальборо» но директор его словно не слышал.

— Когда товарищ Мелех сидел в этом кресле, — сказал он, я токарил в седьмом цехе. По три смены иногда не уходили домой. Есть нам что вспомнить с товарищем Мелехом! Вы что же не пьете? Олечка у меня большая мастерица варить кофе...

Глаза у директора были голубые-голубые, мелкие морщинки, сходившиеся у глаз, создавали впечатление, что Павел Лаврентьевич все время улыбается, но взгляд оставался равнодушным.

— Что же за дело у нас? — спросил он, наконец, Бугаев подумал, что если начать рассказывать про волейбольную поляну, директор сочтет его сумасшедшим.

— Павел Лаврентьевич, тут в одном месте мы нашли коробку от сигарет. — Он постучал пальцем по лакированному картону. — И — смешное совпадение — на коробке записан ваш домашний телефон. — Семен взял коробку и показал запись директору.

— Сейчас. — Павел Лаврентьевич поднял ладонь, словно отстранился от коробки. — Сейчас мы об этом поговорим. У меня к вам, дорогой товарищ Бугаев встречный вопрос. Сын мой — автомобилист. То ли «Москвич» у него то ли «Жигули» неважно. Я не очень-то разбираюсь. Ну, сами знаете, молодежь любит скорость, любит проехаться с ветерком. Я когда токарил на этом заводе, — он внимательно посмотрел на Бугаева. — Я вам рассказывал, что работал токарем здесь? В седьмом цехе? Ах да рассказывал. И понимаете, какое дело за скорость у сына отобрали права.

— Наверное, уже не в первый раз нарушил правила! улыбнулся Бугаев.

— Наверное. Не могли бы вы помочь?

— Павел Лаврентьевич, да ведь я не из ГАИ — по другому департаменту. Из уголовного розыска...

— Ну вот! — обрадовался Плотский. — Из уголовного розыска! Да вы самый главный! Вас все должны бояться. Что вам стоит словечко замолвить? Мальчишка же, — он улыбнулся так ласково, так обезоруживающе, что Семен не смог удержаться от ответной улыбки. — Помогите. — Почувствовав, что Бугаев готов сдаться, Павел Лаврентьевич прикоснулся ладонью к его руке. — Ну что вам стоит?

— Я поинтересуюсь в ГАИ, что и как — сказал Бугаев. — Но если уж виноват... — он развел руки.

— Вот и прекрасно! — обрадовался Плотский. Похоже для него был важен не результат, а сам факт согласия Бугаева поинтересоваться обстоятельствами дел. У Павла Лаврентьевича на все были свои понятия. — Вы только поинтересуйтесь — продолжал директор, — а они уж сами поймут, как поступить. Вы, кстати, не автомобилист?

— Есть такой грех, — сказал Семен и отхлебнул из чашки. Кофе был крепкий и очень ароматный. Олечка, и правда, умела его варить.

— Когда понадобится ремонт — милости прошу. У нас на заводе есть такой мастер — сделает конфетку.

— Спасибо, Павел Лаврентьевич. Я сам ремонтирую, соврал Бугаев, умевший только поменять свечи да зачистить клеммы у аккумулятора.

— Э-э, нет! С нашим мастером никто не сравнится. Ас! Телефон у вас мой домашний есть, запишите рабочий.

Бугаев записывал телефон, а сам думал о том, что если директор каждому встречному дает свои координаты, то он может и не вспомнить, кто записывал телефон на сигаретной коробке.

— Ас этот, конечно, и подхалтуривает, — продолжал директор, — куда денешься? Приходится смотреть сквозь пальцы. — Он поднес растопыренную ладонь к глазам. — Жизнь так устроена! Вам ведь тоже приходится на какие-то мелочи закрывать глаза.

— Нет, — покачал головой Бугаев. — В нашем деле глаза прикроешь — без головы останешься.

Плотский метнул на майора оценивающий взгляд, сердито пожевал губами и, словно потеряв к собеседнику всякий интерес, взглянул в окно.

— Павел Лаврентьевич, — бугаев пододвинул директору коробку от сигарет, — вы в последние дни свой домашний телефон кому-нибудь давали? Человеку, который курит «Мальборо»?

Директор взял коробку, повертел ее в руках, надел очки, внимательно посмотрел на запись.

— Мой телефон, правильно. — И небрежно бросив коробку на стол, сказал. — Да я и писал. Бугаев был готов ко всему, только не к этому.

— А вы разве курите? — спросил он невпопад.

— Год уже не курю. — Он вдруг посмотрел на Семена, словно увидел его впервые. — А в чем, собственно, дело? Какая-то коробка, мой телефон...

Бугаев подумал, что директор сейчас скажет: «У меня в приемной народ ждет, не дождется, дело стоит, а вы с какой-то ерундой'» Но Павел Лаврентьевич только добавил: Какой-то детектив, а? — И улыбнулся.

— Детектив, — согласился Бугаев. — Я эту коробку в зоне отдыха нашел, на волейбольной поляне...

— Ну вот! — обрадовался собеседник. — Так бы сразу и сказали. Я теперь вспомнил. В воскресенье ездил туда по мячику постукать, разговорился с интересным человеком, обменялись телефонами. Коробка-то его, он «Мальборо» курил. — Директор вдруг нахмурился. — Он что же, выбросил мой телефон? Вот так номер!

«Пан директор еще и в волейбол по воскресеньям играет!» Семен смотрел на директора, с трудом скрывая изумление. Он готов был простить ему и провалы в памяти, и бесцеремонность, и ожидающих в приемной посетителей. Ему ведь за шестьдесят...