Варакин Александр

Он

Рассказ

Он бил меня еще в детском саду, когда я хохотал до упаду над "Красной Шапочкой": если Волк с горем пополам и мог бы ее проглотить, то уж дородную-то Бабушку - пасть маловата. Он этого не хотел понимать, и мне доставалось на орехи.

Когда меня выбрали пионерским звеньевым, он оказался в моем звене и так переживал, что ему не досталась такая должность, так переживал, что мне сделалось смешно, ибо меня никак не занимала эта взрослая игра для младших школьников. Я тут же был поколочен. А когда его все-таки выбрали звеньевым, я сделался председателем отряда, и история повторилась. То же самое с комсомолом...

На втором курсе за мой неунывающий характер Маша, в которую мы оба были влюблены, предпочла меня... Неделю я лежал в больнице, а на все вопросы о преступнике улыбался. Кстати, усугубляя тем самым диагноз.

На пятом курсе я пригласил его на нашу свадьбу, и он пришел. Но нас с Машей вовремя увезли на свадебном автобусе.

Работать мы попали в один город, в один и тот же институт и даже в один отдел. К работе и к зарплате я относился с юмором, а поскольку у него этого чувства не было, очень скоро он стал моим начальником. Он старался подсунуть мне самую паршивую работу и самую дальнюю командировку, а я непринужденно насвистывал.

Наши дети попали в один детский сад, и мой сын приходил домой с такими же синяками...

И вот сегодня он позвал меня к себе.

Я никогда не был у него дома, хотя живем мы в соседних подъездах.

Он выставил на стол бутылку дорогого коньяка, и мы ее молча выпили он угрюмо, я - с улыбкой.

А потом он достал пистолет и приказал мне стать на колени, отвернувшись к стене лицом. Стены у него нет: справа и слева от двери в спальню стоит импортная стенка, - и я стал лицом к этой двери.

Он говорил мне о том, как он меня ненавидит. Он объяснил мне, что сейчас разделается со мной, потом отсидит, сколько положено; зато меня в его жизни больше не будет, а значит, он станет свободен как ветер. Он велел мне приготовиться и передернул затвор.

Задрожав от ужаса, я стою на коленях лицом к двери, вижу черточки на косяке - они отмечают рост его сына, - вижу кусочек содранных обоев - у них в доме есть котенок, - а в замочную скважину - я не виноват, она как раз напротив! - вижу, как раздевается перед зеркалом его красивая, ничего не скажешь, но скучная жена.

Если бы все это пришло ему в голову, он выбрал бы для меня другую дверь, между диваном и торшером...

Мне делается уже нисколько не страшно, а только смешно. Я смотрю в замочную скважину и смеюсь над вечностью!..

А он не стреляет в меня. Он сидит на диване и плачет.