- Мне кажется, вы сами себе противоречите… - сказал Хиггс, давно мечтавший уединиться. – Вы начали свою речь со слов, что жизнь расставляет людей по местам, которые они заслуживают.

- Конечно, противоречу. У человека в жизни все случается, он всегда получает желаемое, но не различает его в череде предметов и серых людей, и потому кончается одним и тем же – потерями, одиночеством, старостью, смертью.

- Нет, надо определенно съесть вас вместе с вашим пессимизмом! – сказал Хиггс, и Серафима Аркадьевна засмеялась:

- Непременно, голубчик, непременно!

5.

На следующий день голосовали, и было решено следующим «омолодить» аспиранта. Его звали Виталий, жену его Оксаной, восьмилетнего сына – Борисом. Год назад Виталий с Оксаной развелись (она изменила ему). Пожив некоторое время незамужней, Оксана вернулась в Москву, и Виталию, перебравшемуся к матери, пришлось снимать квартиру. Они постоянно ссорились: понятно, разбитые горшки не клеятся. Поссорились и в день голосования, после чего Оксана порвала рукопись мужниной диссертации, и,  взяв сына, укатила в свою село под Полтавой. Аспирант остался один. Серафима Аркадьевна выяснила у него, что он собирается съехать к матери в Чертаново в конце месяца, ведь деньги за него плачены.

Итак, все складывалось благополучно, и  Хиггс решил обработать аспиранта сам. Через день после отъезда Оксаны с сыном, Виталий совсем скис, Иван Иванович подвалил к нему с джентльменским набором, те есть двумя бутылками водки и всякими там закусками из чулана Серафимы Аркадьевы, а также котлетами из свежей щуки с салом. После второй или третьей рюмки студент, то есть аспирант, стал плакаться на жизнь, он говорил, что всю жизнь хотел, чтобы всем было хорошо, а выходило все наоборот, ну, вот, как он мог знать, что поступление его в аспирантуру так болезненно воспримется Оксаной, горячо любимой женой? А бросить он ее, то есть аспирантуру никак не может, потому что его с молодых ногтей учили не сходить с дистанции и биться до конца. И что теперь получается? 35 лет прожито, а что делать он не знает. Эх, подвалил бы сейчас Аркадий Гайдар с его горячим камнем, предложил разбить, то непременно махнул бы кувалдой со всей силы и жизнь прожил бы по-другому, мудрее или равнодушнее, как говорил один еврей. Тут Хиггс спросил вкрадчиво, как бы отнесся многоуважаемый Виталий к тому, чтобы начать жизнь сначала, начать, посчитав текущую фальстартом?

- Как это фальстартом? – удивился аспирант.

- Ну, представьте, вы родились и побежали к своей цели, не услышав, что ринулись не вовремя то есть раньше выстрела из стартового пистолета? И все, что вы преодолели, пробежали, проползли, пролетели или проплыли пошло коту под хвост?

- Ну, не коту под хвост, - вздохнул аспирант Виталий, - Диссертация-то неплохой получилась, но если в сумме взять, то да, коту под хвост. С такой моральной травмой жить дальше, это хромым бежать…

- Так и я про то. Потому и предлагаю вам начать жизнь снова, лет с трех.

- Неплохо бы…

- Да не плохо, а хорошо! Давайте накатим еще по одной, вы согласитесь, и через недельку станете трехлетним мальчиком, сохранив при этом подсознательный опыт прежней жизни?

- Не, через недельку не могу, у меня через месяц защита диссертации.

- По секрету могу вам сказать, что ваша диссертация никому, даже вам не понадобится, потому что ближайшие годы страну захватят политические потрясения, ее ограбят несколько раз и еще раз, и вам, скорее всего, придется работать, вахтером или дворником, чтобы себя хотя бы малоколорийно прокормить.

- Не пойму я вас, - разливая водку, сказал аспирант. – Вы что, считаете, что трехлетний мальчик лучше переживет ваши политические потрясения?

- Но вы ведь говорили, что вы в душе спортсмен, и любой путь рассматриваете как дистанцию, которую надо кровь из носу, но пройти?

Они выпили. Струйка водки полилась по подбородку аспиранта. Иван Иванович на это сокрушенно покачал головой - Опускается парень, опускается.

- Черт с вами, согласен! – сказал Виталий, поняв, что собутыльник его не уважает.

- Тогда по рукам?

- По рукам и обмоем это дело!

Они выпили, потом еще отлакировались пивком в «Жигулях», в которых стали закадычными друзьями.

Через неделю аспирант Виталий был съеден Хиггсом, и тот залег вынашивать его на диван. Через пару дней явилась мать Виталия. Серафимой Аркадьевной ей было объяснено, что сын ее уехал в какое-то село под Полтавой в надежде вернуть жену.

6.

Итак, в квартире остался один взрослый, не считая Серафимы Аркадьевны. Хиггсу было странно, что никто его не спрашивает, почему он ест взрослых людей и вместо них рожает детей. Один бывший аспирант Виталий, получившийся настырным светлоголовым мальчишкой с карими въедливыми глазами, ходил озабоченным, потому что как-то ночью ему приснилось, что у него есть сын и жена и потому он должен платить алименты. Утром он поинтересовался у девочки Валентины Ивановны, была ли у него семья.

- Ты к зеркалу подойди, и оно тебе ответит, - схитрила Валентина. – А потом подойдешь ко мне, и я тебе расскажу, почему тебе надо отказываться от своих научно-исследовательских замашек.

- Ты права, надо жить сегодняшним днем. Мне вот, завтра надо платить за комнату, а деньги с книжки я по известной причине снять не смогу.

- Не парься, Виталик. Мы сейчас все вместе живем, считай, коммуной, и что-нибудь придумаем.

Сказав, девочка Валентина посмотрела на Виталия инквизиторским взглядом.

- Ты что так сморишь? – удивился мальчик. - Вроде я не колдун и не Коперник.

- Да, ты не колдун. И не Коперник. Ты – ученый, ходишь, все высматриваешь, о чем-то задумываешься, прекрасно зная, что думать вредно.

- Да, я задумываюсь. И мне странно, что вы не задумываетесь.

- О чем?

- О том, нормальные ли мы люди или такие же как Иван Иванович…

- Ты имеешь в виду, будем ли мы, повзрослев есть людей и потом их рожать маленькими?

-Да. Именно это я имею в виду. А еще мне интересно, кто он, этот Иван Иванович Хиггс, откуда взялся и чего добивается. Тебе это не интересно?

- Как тебе сказать? Другой я уже не стану, назад не рожусь, Иван Иванович дает денежку на продукты, а еще вода мокрая, небо голубое, а жизнь российская.

- А если его накроют как извращенца и посадят? И нас вместе с ним? Как соучастников?

- Это серьезно… - задумалась девочка Валентина Ивановна, замечая, как простенькое евклидово пространство, в котором она жила, обращается в мудреное пространство Лобачевского. - Знаешь, давай, сегодня вечером, всех соберем на кухне и с помощью Ивана Ивановича постараемся найти ответы на  заданные тобой вопросы…

- Слушай, Валя, ты же всю жизнь вагоновожатой была, а разговариваешь как ботан с профессорским званием. Почему?

- Ну, я же от Хиггса родилась, а человек он интеллигентный, видимо, унаследовала.

- Вот-вот. Значит, ты вся в него, и скоро тебе захочется есть людей.

- Ты бы поработал вагоновожатым сорок лет, так без всякого Хиггса стал бы потомственным людоедом. Кстати, тебе не кажется, что ты начинаешь по второму кругу вопросы свои со мной размышлять?

- Кажется. Но мне очень хочется, чтобы все хорошо кончилось. А то заберут в какой-нибудь научно-исследовательский институт, изучать инструментально  будут, может даже вскрывать хирургически, а потом отдадут военным чтобы в военных целях использовали…

- Все хватит! – поднялась девочка Валентина с дивана, стараясь не показывать испуга, ее охватившего. – Будем считать, что ты своего добился, и потому мне срочно надо в туалет.

7.

Вечером все они собрались на кухне. Все пятеро – двое взрослых и трое малышей. Объявив себя председательствующей (ведь тридцать с лишним годков занималась профсоюзной работой в своем трамвайном депо), Валентина Ивановна сказала, что на повестке дня собрания стоит один вопрос, а именно, пойдут ли они в своего папу Ивана Ивановича Хигса или вырастут обычными людьми. Назначив ответчиком последнего, Валентина Ивановна уселась на свой табурет, одернула юбчонку и превратилась во внимание.