- Все хорошо. Она счастлива, - твердо ответил он совершенно трезвым голосом. - Очень счастлива. Даже детей не хочет, чтобы ничего не менять.

И снова мне стало ясно: он лжет. Весь вечер лжет. Во всем. А Тане плохо, очень плохо.

- Хорошо, Борис, я принимаю твое предложение. Буду у тебя работать.

- Вот и чудесно, - спокойно ответил он, закуривая очередную сигарету. - Я знал, что ты согласишься.

И разлил остатки коньяка.

- Ляжешь в соседней комнате. Нечего в таком виде твоих староверов дразнить, - это прозвучало как приказ.

Через два месяца пришел вызов. Собирался я легко: чемодан да дорожная сумка - вот и все пожитки. И уже через неделю Борис привел меня в технический отдел главка.

- Знакомьтесь, товарищи, ваш новый начальник. Отличный работник. Мой старый и хороший друг.

Сотрудники переглянулись. Мне стало неловко. Ни для кого, разумеется, не секрет, что каждый начальник приводит в руководимые им подразделения своих - друзей, родственников, просто верных людей. Но зачем же так афишировать? Неужели не понимает, что ставит себя и меня в ложное положение? Тогда я еще не знал, что Гудимов ничего не говорит и не делает зря.

Можно ли называть другом человека, которого боишься, как боятся умную, отлично отрегулированную, но беспощадную в слепой рациональности машину? Тем более машину, имеющую над тобой власть, хотя по-своему и расположенную к тебе. Называть не вслух, не на людях, а мысленно для самого себя. Не знаю, Бориса я давно перестал называть другом. И не по моей вине приклеилась ко мне эта кличка - "друг начальника", определяющая для многих мое положение в главке. Положение, прямо скажем, двусмысленное. Ни разу на людях не переходил я грань служебных отношений. Зато переходил он. Чем дальше, тем больше. Дошло до того, что, заходя в отдел, он обнимал меня за плечи - начальник всесоюзного производственного объединения! - и громогласно, чтобы все слышали, вопрошал: "Юра, дружище, в мизере ты сумел меня посадить на пять взяток, а заставить северный завод освоить проектные мощности не можешь. Давай подтягивайся". Получалось фальшиво до неприличия, но Борис абсолютно не обладал музыкальным слухом. Впрочем, он и сам чувствовал, что перегибает палку, но лез напролом, и я знал, в чем дело: отношения у него с Таней не ладились. Разрыв был неминуем. Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло... Мне не повезло, это точно. Тане тоже не повезло. Но больше всего не повезло Борису. Он сделал не тот выбор. Я знал Таню с детства, знал, какая она... Борис тоже знал, только слишком понадеялся на себя и ошибся. Лишь недавно начал он понимать, к каким последствиям может привести эта ошибка, и чем больше понимал, тем ярче демонстрировал нашу дружбу. Теперь почти каждый вечер он буквально силой затаскивал меня в свой дом. И почему-то это тут же становилось известным в объединении. У людей создавалось впечатление, что я сам набиваюсь к нему. Не знаю, как Таня, но недавно я разгадал его замысел...

Перестроение закончилось, и теперь все расположились у могилы, как предписано на официальных похоронах. Впереди вдова, ее родители, руководство министерства и объединений. За ними начальники отделов и дальше все остальные. Родных у покойного не было, и ничто не вносило разлада в этот канонизированный церемониал.

"Во как больших людей-то провожают: сам министр... Некролог в "Вечерке"... А нас, грешных, свалят в яму, и поминай как звали", - шепотом позавидовал кто-то позади. "А червям один черт, кого жрать", - насмешливо отозвался другой. Его, видимо, подтолкнули, и он умолк. У изголовья гроба встал министр. По привычке вытащил из кармана бумажку с текстом, но, вспомнив, что наступили другие времена, сунул ее обратно.

- Товарищи! - приличествующим случаю голосом сказал он. Ушел от нас отличный работник...

Да, тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Работником Борис был великолепным. Он был рожден для руководящей роли, потому так ошеломляюще быстро выдвинулся. Он мог работать сутки, двое, трое без отдыха, работать горячо, весело, с азартом, заражая своей энергией подчиненных. И это доставляло ему наслаждение - пусть трудности громоздятся одна на другую, пусть прорыв за прорывом, пусть... Когда все шло гладко, он сникал. И не только сам мог работать, но и организовать труд других. А это важнее всего для руководителя. Потому-то в таком бешеном, инфарктном темпе работало объединение. Все воспринимали это как должное: само собой разумелось, что Гудимов иначе не умеет. Один я знал, чего это ему стоило, недаром два года прожил с ним в каморке студенческого общежития. На моих глазах он готовился к руководящей роли, не сомневаясь, что все его далеко идущие расчеты сбудутся. Вот только на Тане он женился не по расчету, о чем и жалел в последние годы... И в том, что я стал хорошим начальником отдела, - его заслуга. Приучил меня работать и, думаю, ни разу не пожалел, что доверил мне, рядовому конструктору, этот пост. Хотя тогда, в уральской гостинице, сам вопрос, подхожу ли я для такой роли, показался ему несерьезным. Он представить себе не мог, что кто-то не находит в административной работе того, что находил он сам.

Недаром министр с этого начал. Впрочем, что он еще мог сказать? Не будешь же превозносить моральные качества покойного, раз такая история... А сказать надо: не куда-нибудь, в последний путь провожаем. Интересно, как он выкрутится?

Я недооценил министра. Головастый мужик. Заговорил о справедливости и принципиальности покойного.

Что ж, и тут, пожалуй, никто не возразит. Борис был справедлив и принципиален во всем, что касалось работы. Каждому точно отмерял по заслугам. Не боялся признать и свои ошибки, причем не на трибуне, где вроде бы положено каяться и никто это особо всерьез не принимает, а в рабочей обстановке, перед подчиненными. Не стеснялся любому работнику, хоть заместителю министра, сказать, что он думает о том или ином решении. И очень редко ругал подчиненных на людях, чаще в своем кабинете, с глазу на глаз. Уважал, или, вернее, понимал, что надо щадить самолюбие человека. Спокойно выслушивал и критику в свой адрес, даже поощрял ее. Впрочем, ошибки начальника всегда почему-то оказывались незначительными, не влияющими на конечный результат, а подчиненные... Подчиненные иногда уходили с работы. У Бориса была замечательная черта: он никогда не пытался задержать сотрудника, подавшего заявление на расчет. Подписывал с ходу. И рассуждал вполне здраво: если человек не хочет здесь работать, то он уже не работник. Так что никто, пожалуй, не скажет, что на работе Гудимов был несправедлив или непринципиален. Впрочем... Я невольно обернулся, ища в толпе Гришу и Женю Левиных. Они могли бы сказать... Но я тут же забыл о них, потому что за мной стоял... майор Козлов. Вот уж кого я не ожидал увидеть! Очевидно, он понял, что я сейчас вскрикну, потому что быстро приложил палец к губам, а потом повернул меня лицом к могиле.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: