– Кто там еще? – шепотом спросил Бран.

– Без понятия, – так же тихо ответил Стейн. – Но ставлю все что угодно, без драки не обойдется. Подай-ка топор.

Бран передал товарищу массивное оружие, подивившись про себя, как такой штукой вообще можно орудовать: боевой топор северянина весил самое малое фунтов двадцать пять! Обнажив собственный меч, гэл приготовился к схватке. Соня, встав рядом, кивнула.

– Ну, пошли, – выдохнул северянин, сжал колени и послал рыбу вперед.

Неподалеку от Скалы Рока обнаружился родник – премилое (некогда) озерцо в тени старых ив. Деревья вокруг небольшого водоема были изломаны, скручены и частично обожжены, некоторые – вообще выдраны с корнями, а сам родник издавал характерный запах нужника. А неподалеку развалились…

– Iotnir! – ахнул Стейн, пуская рыбу «в галоп».

Оба гиганта вскочили, хватая с земли свои громадные палицы. Шипастый хвост рыбы ударил одного из них в бедро, но второй мощным ударом буквально смел северянина с седла. Освобожденная рыба поспешила дать стрекача.

Подпрыгнув локтя на четыре, Соня рубанула ближайшего гиганта – им оказался тот, второй, – по голове. Сабля наискось рассекла лицо великана и застряла у верхней челюсти. Раненый гигант заревел и взмахнул палицей, но Соня оказалась быстрее и буквально взлетела в повторном прыжке, на этот раз использовав в качестве оружия свои ноги.

«Женские ноги – страшное оружие», говорила древняя поговорка. И видевшие эту сцену не могли бы не согласиться. Конечно, некоторое значение имело также место, КУДА попала воительница (точно промеж колонноподобных ног великана). Вырвав из челюсти падающего гиганта свой клинок, Соня добила противника, но особой нужды в том уже не было…

Брану достался йотун, глубоко раненный в бедро, но рана пока не слишком-то подорвала его силы. Юноша, ускользнув от палицы, полоснул по запястью гиганта; затем резанул по его второй ноге, пытаясь добраться до сухожилий; не вышло. Вновь свистнула узловатая палица, рушась, как падающее дерево; гэл ушел перекатом, оказался у великана сзади и всадил меч ему под колено. Раненая нога подогнулась; гигант с ревом осел наземь, выбивая у воина оружие. Отскочив от свистящей палицы, Бран метнулся к недвижно лежащему Стейну и подхватил его топор – недавние сомнения насчет легко-тяжело как-то сами собой позабылись. Раздался боевой клич клана О'Доннел, и сталь обрушилась на грудь йотуна. Тяжелое лезвие боевого топора сокрушило и плоть, и кости.

Бран медленно вдохнул, еще медленнее выдохнул. Кажется, все.

Повернулся к Стейну, но над тем уже склонилась Соня, распахнув рубаху и осторожно прощупывая грудь.

– Как он?

– Жить будет, – ответила воительница. – Голова у него каменная, это уж точно; ребра не сломаны, трещины только. И нутро небось помяли. Ничего такого, что не вылечил бы хороший отдых, но это неделю займет. Целителя ведь нет настоящего, прах его побери!

– Будет тебе целитель, Красная, – послышался знакомый голос.

Адар теперь был не один; его сопровождала целая свита, одетой до того пестро, что у Брана зарябило в глазах.

– Малый Народец умеет лечить раны смертных? – спросила Соня.

– Умеет, и не только раны. К утру Булыжник будет в порядке, не беспокойся. А вы пока расчистили бы родник – мы не можем восстановить его мощь, мешает…

– Iotunnscheiss, – усмехнулась воительница. – Конечно, работенка… ниже нашего достоинства, но раз такие дела – извольте. За помощь мы всегда отблагодарим. Бран, за дело!

Чистить выгребные ямы – работа действительно не для лучших воителей в Четырех Королевствах, на это обычно хватало если не слуг, то тех солдат, кто чем-то провинился. Но раз надо, значит, надо. Друиды бы такое небось за честь сочли, хорошее удобрение для леса получилось…

К вечеру чары Малого Народца очистили родник, и воины устроились на отдых примерно там же, где до того лежали гиганты.

– Иди искупайся, – предложила Соня, – я постерегу.

– А потом – ты, – озорно ухмыльнулся Бран.

Рыжеволосая воительница покачала головой.

– Совсем мальчишка… тебе лет-то сколько?

– Почти полторы дюжины, – протянул тот, – и мальчишкой меня давно никто не зовет. Воин перестает быть ребенком…

– Знаю, знаю, – когда берет в руки оружие для настоящего боя. – Соня вздохнула. – Я ведь старше тебя даже не втрое…

Бран недоверчиво посмотрел на спутницу.

– Больше двадцати шести зим я бы тебе никогда не дал. Нет, правда – хорошо сохранилась.

От кого другого за такие слова гэл мог бы и получить в морду лица, но Соня сказала только:

– Один из ведунов Грауторма однажды долго колдовал, а после заявил, что меня подхватила и несет за собой Река Времени; что я не обрету покоя, покуда не отыщу цель своей жизни – но узнаю я эту цель, только когда будет уже слишком поздно…

Пытаясь уложить в ушах слова Сони, гэл помотал головой. Впрочем, это ему не слишком помогло.

– Не понимаю.

– Думаешь, я такое понять могу? Знаю только, что где-то раз в дюжину лет я засыпаю в одном месте, а просыпаюсь совсем в другом – не только месте, но и времени. Как раз одиннадцать лет назад оно со мной в последний раз и случилось: то был край… – воительница замялась, – под названием Austerreich, и шел тогда год 1526 от Рождества Христова…[1]

Бран потер затылок, что-то припоминая; потом темно-синие глаза его расширились.

– Но, Соня… жрец Никодемус читал у нас в Вердене проповедь о Христе и его деяниях, и он говорил, что случилось все это семьсот с чем-то там лет назад!

– Верно. Сейчас по христианскому счету 751 год. И давай больше не будем об этом; я та, что есть, и иной быть не могу.

Над поляной повисло молчание.

Потрескивал небольшой костерок, дым щекотал ноздри.

Плащи, разложенные поверх мха – достаточно хорошее ложе для воинов, гусиные перины и атласные покрывала им достаются редко; так что мускулы и тела отдыхали, а вот полуприкрытые глаза, смотря в пламя, возвратились на несколько часов назад, в кровавую тень того, что уже случилось, и чего при обычном ходе вещей случиться никак не могло…

Поднятый по тревоге гарнизон Эйзенхорна. Паника. Неразбериха.