По сигналу Ибн-Сарана Алейна легким движением откинула чадру, и она отлетела на дюжину футов, после чего плавно, очень плавно, опустилась на плиты пола.

Рабыня продолжала танец.

Неужели там, в Лидиусе, эта девчонка всерьез вообразила, что я отпущу ее на свободу, я, человек, в чьих жилах течет горианская кровь и чьего тарна она загубила? Я ее не прикончил. Маленькая дура. Я вспомнил, как она уговаривала меня ее купить. Только рабыня может так приставать к человеку. Тогда я не сообразил, что рабство у нее же в крови. Я с грустью вспомнил то время, когда нам казалось, что мы дороги друг другу. Я вспомнил, как однажды, очевидно в бреду, я плакал и просил, чтобы она любила меня. Позже, а Торвальдсленде, я нашел противоядие от этой напасти. Я больше не плакал и не умолял о любви, как слабый, я смеялся, я сильной рукой надел на] нее ошейник и швырнул ее к своим ногам. Я сделал ее своей рабыней. Если женщину переполняет гордость, надо ее унизить и опустить на колени. Они любят принадлежать гордым мужчинам. Она молила об освобождении. Рабыня. А я был таким дураком, что однажды решил проявить о ней заботу. Было время, это правда, когда она служила Царствующим Жрецам. Я до сих пор состою у них на службе. Как давно это было. Тогда мы не знали, да и она сама не знала, что в душе она конченая рабыня. Это выяснилось в таверне Лидиуса. Мы думали, что она свободная женщина, которая выдает себя за рабыню. Там, в таверне, мы поняли, что она и есть рабыня. Не могло быть и речи о том, чтобы рабыня служила Царствующим Жрецам. Ошейник, согласно законам Гора, перечеркивает все прошлое. Когда Сарпедон запаял на ее шее металлический ошейник, ее прошлое свободной женщины исчезло, началась история рабыни.

— Она сбежала с Сардара, — сказал мне тогда Самос. — Она выказала неповиновение. Ей нельзя верить. К тому же она слишком много знает.

Он даже хотел послать в Лидиус своих людей, чтобы они ее выкупили, привезли в Порт-Кар и бросили в каналы на съедение уртам.

— Ей нельзя доверять, — повторял он. — И она слишком много знает.

— С красивой рабыней можно проделывать и более приятные вещи, чем кормить ею уртов, — возразил ему я.

— Может, и так, — улыбнулся тогда Самос. — Может, и так.

Каким же надо было быть дураком, чтобы всерьез пытаться вернуть такую похотливую самку на Землю. Имей я хоть чуть-чуть мозгов, я бы нацепил на нее ошейник и приковал бы к спинке своей кровати. Не стану отрицать, я ликовал от того, что она не укрылась на Земле. Это было бы нелепо и тривиально. Меня радовало, что такая красивая женщина осталась на Горе, где ее прелестью могли воспользоваться многие, и в том числе и я. На Земле ей было бы, пожалуй, безопаснее, но она предпочла Гор, она предпочла опасность, как и положено всякой красивой женщине без Домашнего Камня. Ей пришлось расплачиваться своей красотой. Расплачиваться с сильными мужчинами, носителями примитивной культуры. Она сделала ставку. И проиграла. Я был безмерно доволен, что она проиграла. Жалко только, что я не купил ее в свое время в Лидиусе и не привез в Порт-Кар в качестве своей рабыни. Почему-то я был тогда уверен, что разыщу Талену. Талена, конечно, никогда бы не согласилась делить жилье с такой красавицей. Разве что сама угодила бы в ошейник. Она бы ее или убила, или продала женщине или самому дотошному рабовладельцу, которого смогла бы найти. До Лидиуса я не знал, что Велла, бывшая мисс Элизабет Кардуэл с планеты Земля, была истинной рабыней.

Я оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на нее, стоящую на коленях перед серебряным кувшином с длинным носиком, в котором дымилось густое черное вино. Глаза ее под чадрой были сердиты. Обнаженный живот и ребра притягивали взгляд. Видеть ее означало хотеть ее, а хотеть ее означало владеть ею.

Алейна закружилась под последние такты бешеной музыки.

Затем она остановилась, замерла, высоко подняла руки и откинула голову. Тело ее блестело от пота, с последним аккордом она рухнула на пол, к ногам Ибн-Сарана. Я заметил, что руки ее покрыты едва заметными светлыми волосками. Девушка тяжело дышала.

Ибн-Саран величественным жестом позволил ей подняться, и она выпрямилась.

Ибн-Саран взглянут на меня и улыбнулся:

— Интересная рабыня

— Хотите поторговаться? — спросил я.

Ибн-Саран уважительно поклонился в сторону Сулеймана. Тот учтиво поклонился в ответ:

— Я не стану перебивать покупку у своего гостя.

— А я не считаю правильным начинать торг в доме, где меня так хорошо принимают.

— В моем Саду Удовольствий двадцать таких, как она, — улыбнулся Сулейман.

— Вот как? — пробормотал Ибн-Саран и поклонился.

— Семьдесят весов финиковых кирпичей, — произнес Сулейман, обращаясь ко мне. Это было хорошее предложение. По-своему Сулейман проявлял ко мне великодушие. Он давно снискал себе славу самого удачливого торговца в пустыне. И вот паша Сулейман, убар Девяти Колодцев, объявил свою окончательную цену. Я не был уверен, что на этом все закончится. Если бы Сулейман в самом деле интересовался покупкой и собирался отдавать за нее свои финики, он бы с самого качала поручил это дело кому-нибудь из своих помощников.

— Вы проявили ко мне великодушие и гостеприимство, я почту за честь, если Сулейман-паша любезно согласится принять эти ничтожные камни за шестьдесят весов финиковых кирпичей.

Если бы не Ибн-Саран — меня бы вообще не допустили на глаза паши Девяти Колодцев.-

Он поклонился и подозвал к себе писаря.

— Выдай этому торговцу камнями расписку на восемьдесят весов финиковых кирпичей, — приказал он.

Я низко поклонился.

— Сулейман-паша очень великодушен.

Мне показалось, что издалека донесся приглушенный шум и крики. Ни Сулейман, ни Ибн-Саран ничего не слышали.

Алейна стояла на малиновых плитах обнаженная, мокрая от пота, задыхающаяся. Из одежды на ней оставался лишь ошейник и несколько браслетов и цепочек на руках, на ногах и на шее. Она откинула роскошные, белокурые волосы.

Крики прозвучали отчетливее. Завизжал невесть откуда взявшийся под сводами дворца Сулеймана кайил.

— Что там происходит? — поднялся на ноги Сулейман.

Алейна оглянулась.