— У каждого из нас свое дело, — заметил Хассан. — Я — бандит. Не станешь же ты преследовать человека только за то, что он — бандит?

— Как сказать, — возразил восседающий на помосте человек. — В какой-то степени мое дело — выявлять и наказывать бандитов. Не станешь же ты меня за это преследовать?

— Ну, конечно нет! — воскликнул Хассан. — Это было бы как неразумно, так и невежливо. — Кивнув в мою сторону, он добавил: — Я путешествую со своим приятелем. Это неуклюжий, но добродушный и честный малый, зовут его Хаким из Тора. Парень недалекий, но и не злой. Нас свел случай. Освободи хотя бы его, и люди будут говорить у походных костров о твоем благородстве и гостеприимстве.

Я не обиделся на характеристику Хассана. Я знал, что неуклюжим меня никак не назовешь.

— Придется им поговорить у костров о чем-нибудь другом, — процедил человек на помосте и огляделся.

Вокруг помоста стояли низкие столики со всяческой снедью: фруктами, муссами, подносами с жареным мясом верра, разными сортами хлеба. Лица всех участников трапезы скрывали повязки. Рядом со столиками стояли на коленях рабыни, некоторые из них носили высокие ошейники, некоторые кутались в горианские шелка. Рабыни лиц не прикрывали. В высших кругах Тахари считается исключительно эротичным, когда женщина не прячет свой рот. Женские губы и зубы — вызывающее зрелище. Прикоснуться зубами к зубам девушки означает прелюдию к овладению ее телом, причем если она пошла на такое, значит, тебе досталась бесстыжая и похотливая партнерша. Или готовая на все рабыня, с которой можно вытворять что угодно.

— Я долго ждал, пока вы окажетесь у моих ног, — произнес человек и поднял палец. Четыре девушки тут же сорвались с места и, оглашая комнату перезвоном колокольчиков, подбежали к нам. В последний момент они замерли, вопросительно уставившись на сидящего на помосте человека.

— Доставьте им удовольствие, — кивнул он.

Мы задергались. Девушки вовсю старались ублажить нас языками и губками. Стягивающие руки ремни глубоко врезались в мое тело. Веревки на шеях не позволяли нам сойти с места. Мы не могли освободиться. Человек в маске снова поднял палец. К нам тут же подбежала невольница с подносом и принялась вкладывать в рот разные деликатесы. Одна из девушек придерживала поочередно меня и Хассана за голову, а другая вливала в рот сладкое и густое торианское вино из знаменитого винограда та, растущего на террасах Коса. Затем нас угостили древним вином калана, которое можно найти исключительно в Аре. Голова у меня закрухдыась. В комнату вошли музыканты.

— Пир! — хлопнул в ладоши человек на помосте.

Мы отчаянно мотали головами, стараясь увернуться от струй вина. Одна из рабынь вцепилась мне в шею, стараясь поцеловать в губы. Я из последних сил пытался вырваться.

— Тафа любит тебя, — шептала девушка, впиваясь мне в рот.

Стражник держал меня за волосы, не давая вывернуться. Веревки едва не перерезали шею. Она укусила меня за ухо и поцеловала в шею.

— Тафа очень любит тебя, господин. Разреши ей доставить тебе удовольствие.

Я вздрогнул. Неожиданно до меня дошло, что это одна из двух девушек, которых захватил Хассан в пустыне при нашем первом знакомстве. Та самая гордая свободная женщина, которую продали вместе с предательницей Зиной в Двух Ятаганах. Теперь в распущенной и сладострастной рабыне, которая словно родилась в ошейнике, было трудно узнать гордую свободолюбивую красавицу. На Горе многие полагают, что женщина рождена для ошейника, надо только, чтобы попался достаточно сильный мужчина, чтобы ее окольцевать.

Я пытался вырваться, но ничего не получалось.

— Тафа любит тебя, — шептала девушка. — Разреши ей доставить тебе удовольствие.

Я чувствовал, как по ноге и животу скользят губы другой девушки.

Мужчины в повязках равнодушно наблюдали за происходящим.

Человек на помосте снова хлопнул в ладоши. В середину комнаты выскочила белокурая женщина, высоко подняла руки и приняла первую позицию танца рабыни.

Взгляд Хассана окаменел.

Перед нами стояла Алейна.

— Помнишь ее? — спросил его предводитель пиршества.

— Помню, — ответил Хассан.

— Это и есть тот пустяк, который ты у меня отобрал. Мелочь, конечно. Тем более что я ее вернул.

Алейна дрожала под взглядом Хассана. На ней были изящные золотые цепи.

— Я вернул ее недалеко от Красного Камня.

В глазах Алейны стояли слезы. Она застыла в первой позиции танца рабыни — девушка, ожидающая команды, чтобы ублажить мужчину.

— С ней было несколько человек, — сказал человек на помосте. — Они дрались со звериным отчаянием. Им удалось прорваться и уйти в пустыню в районе Красного Камня.

Как же получилось, что Алейна стоит здесь, на этих плитах, и собирается исполнять танец рабыни? — подумал я.

— Затем, ни с того ни с сего, будучи уже в полной безопасности, она поворотила кайила и вернулась в Красный Камень.

Оазис к тому времени уже почти сгорел, прикинул я.

— Естественно, ее тут же схватили. Она все время плакала и выкрикивала имя «Хассан».

Я видел, что последнее сообщение пришлось Хассану не по душе. Она ослушалась приказа. Кроме того, в Красном Камне девчонка называла его по имени, словно была его свободной подругой.

— Я люблю тебя, господин, — прошептала она сквозь слезы. — Я очень хотела помочь тебе!

— Ты — беглая рабыня, — сказал Хассан. — Кроме того, в оазисе ты посмела назвать меня по имени.

— Прости меня, господин, — рыдала она. — Я так люблю тебя!

— Ты — беглая рабыня, — повторил он.

Алейна рыдала, не смея, однако, нарушить позицию танца рабыни.

— Прости меня, господин, — простонала она. — Я люблю тебя.

Возвращаясь к Хассану, она действительно рисковала своей жизнью. Она любила его. Но рабыня обязана беспрекословно исполнять все распоряжения своего хозяина. Она нарушила его волю дважды. Не думаю, что это далось ей легко. На Горе любовь отнюдь не означает каких-либо послаблений в отношении женщины и ничуть не облегчает ей жизнь. Напротив, ее зависимость от мужчины становится еще более полной, и она окончательно утрачивает достоинство и свободу.