— Спасибо, — благодарю его я и выхожу на улицу.

Вид просто захватывает дух, и я прекрасно понимаю, почему Джона купил этот дом. Он расположен достаточно высоко, чтобы горизонт простирался до самого океана — будто от одного конца земли до другого. Вокруг растут высокие пальмы, и повсюду невероятно много свободного пространства.

Но даже когда вижу своего потерянного братца, ощущение, словно что-то не так, только нарастает. Бассейн будто наполнен мертвой водой, на поверхности плавают листья, а горшки для цветов пустуют. Патио знавало и лучшие свои времена.

— Привет, — говорю я, когда Джона по-прежнему меня не замечает. — Ты ведь знаешь, да, что на улице не меньше двадцати градусов?

Повернувшись, он смотрит на меня через солнцезащитные очки.

— Что ты тут делаешь?

— Меня мама прислала. Сказала, ты не отвечаешь на ее звонки.

Джона снова смотрит перед собой.

— Да. Я не знаю, где мой телефон.

Я сажусь на соседний шезлонг.

— А разве он тебе не нужен? Ну, там, не знаю… по работе?

Взяв со стеклянного столика бутылку пива, он делает большой глоток. А ведь на часах еще нет и одиннадцати. Я решаю попробовать зайти с другой стороны.

— Кто там был? — спрашиваю я. — В доме.

— Ник, — отвечает Джона и делает еще один глоток.

— Я уже знаю, как его зовут. Я про то, что он тут делает. Он здесь живет?

— Ага.

Я подаюсь вперед и облокачиваюсь локтями на бедра.

— Он… бойфренд?

— Чей бойфренд? — щурясь от солнца, переспрашивает он.

— Ну… твой.

Джона поворачивается ко мне всем телом и смотрит на меня поверх очков.

— Чувак, мне плевать, с кем ты спишь, — пожав плечами, продолжаю я. — Хотя такие темы мы все равно не особо обсуждаем. Но ты однажды отрезал резинку от моих трусов, когда я выпил твой апельсиновый сок. Выбросил всю мою одежду, когда я передержал ее в сушилке. И был готов убивать, в случае если кто-то ходил дома в обуви. О чем еще я мог подумать, увидев, что у тебя дома живет мужик? С тобой ведь жить — проще застрелиться. Поэтому это самая очевидная версия.

Он снова откидывается на спинку шезлонга.

— Люди меняются, знаешь ли. Со мной не так уж тяжело жить.

— Разве что совсем немного. Люди могут быть временно чему-то подвержены, но кардинально изменить свою натуру не могут.

— Ты так говоришь, будто моя натура — быть мудаком.

Я беру паузу на раздумья.

— Вообще-то, да.

Он смеется.

— А ты придурок.

— Так зачем тебе понадобился сосед? — спрашиваю я, но, оглядевшись по сторонам, начинаю понимать. — Все в порядке?

— Это что сейчас? Разговор старшего брата с младшим? — интересуется Джона.

— Я, конечно, заработал бы за это пару очков у мамы. Она сейчас, наверное, рассказывает соседям, что раз ты не берешь трубку, то тебя продали в бордель. Ты дашь ей знать, что жив-здоров?

В ответ он лишь пожимает плечами, а я зажимаю руки между коленями, чтобы не надавать ему по башке.

— У тебя какие-то проблемы? Просто раз ты купил особняк в Малибу, то проблема явно не в деньгах, так?

— Ты хотя бы представляешь, сколько стоит жить здесь?

— Я с трудом плачу за квартиру, так что да, — я развожу руками, — такой размах не по мне.

— Прямо сейчас я, наверное, не смогу себе позволить и твою квартиру, — сняв очки, он кладет их на столик. — Чувак, быть мной пиздец как дорого. Я живу здесь, приглашаю народ на вечеринки, знакомлюсь с правильными людьми и ношу правильную одежду. Все это мне не совсем по карману, но расходы покрывало очередное фото на обложку какого-нибудь очередного журнала. Было норм, потому что это всегда означало много работы.

— «Означало»?

Откинув голову на шезлонг, Джона делает усталый вдох.

— Я фотографировал для одного дизайнера — из мира высокой моды — но он был недоволен. Ну, то есть я нормально отношусь к тому, что кому-то не нравятся мои работы; это же искусство и оно открыто для интерпретаций. Но в этот раз… кажется, я потерял хладнокровие. Назначили еще одну съемку, но я не смог добиться правильного света. Поэтому кое-что подправил, только тени, но снимок обошел все сайты сплетен, на которых теперь обсуждают, что я подделываю фото, фотошоплю моделей и вообще — хреново работаю. Модные блогеры разнесли меня вместе со снимком в пух и прах, и… Давай остановимся на том, что дела идут не очень.

— То есть ты сделал не самый успешный снимок, и от этого твои замашки примадонны не нашли привычного отклика, — уточняю я.

Мрачно посмотрев на меня, Джона опять надевает очки.

— Со мной все будет в порядке.

Достав телефон, я впервые в жизни гуглю собственного брата. Пришлось немного пролистать, но все верно: на нескольких дрянных сайтах сплетен я нахожу архивные статьи со словами «вышедший из моды», «непопулярный» и «позор миру моды». В этот момент я страшно рад, что мама не пользуется интернетом.

— А выглядит не очень-то в порядке, — отвечаю я.

Джона встает и идет в дом.

— Как много ты должен? — войдя вслед за ним в дверь, спрашиваю я. Остановившись у мусорного ведра, он выбрасывает пустую бутылку и идет за новой к холодильнику, в котором, кроме пива, ничего больше нет. Выглянув из-за угла кухни, чтобы убедиться, что мы тут одни, Джона закрывает массивные двойные двери.

— Не считая кредитных карт? — уточняет он и отрывает этикетку с пивной бутылки. — Где-то около сотни.

— Тысяч? — мой пульс резко ускоряется.

— Остался только дом, — продолжает он, — и Ровер. Другие машины я уже продал.

— Господи боже, — я плюхаюсь на кухонный стул. — Мама…

— Ни о чем не узнает, — в его голосе звучит предупреждение. — Это не твое дело и тем более не ее.

— Но она захочет помочь, — начинаю я, но уже вижу ответ, написанный на его лице. Она не сможет. У мамы с папой простая жизнь и небольшой бюджет. Такие масштабы за пределами их возможностей. Если на моих глазах в Калифорнии (и в моей индустрии в частности) не вращались бы такие суммы, то это было бы пределом и моих возможностей тоже.

Откинувшись на спинку, какое-то время я размышляю. Джона вполне заслуженно сделал себе имя, но хотя я считаю, что ему стоит вернуться к тому стилю фотографий, в котором он творил раньше — черт, даже у мамы над камином висит один из его ранних (ему тогда было семнадцать) черно-белых снимков: силуэт забора на фоне садящегося солнца — на этом карьеру не построишь.

— Мы что-нибудь придумаем, — говорю я ему.

Джона кивает, но взгляд от пола не поднимает, и мое сердце сжимается от неожиданного желания его защитить.

Люди обожают заблудших и поднимающихся с колен. А такие истории я делать умею.

— Принеси мне свое портфолио. А я пока сделаю пару звонков.

После споров с Джоной, занявших не один час, думаю, я определился с решением.

— Что ты делаешь семнадцатого? — спрашиваю я. Не представляю, как смогу уговорить Иви на нечто подобное, но об этом подумаю позже.

— Загораю, — пожав плечами, отвечает Джона. — Как и вчера. И позавчера.

— В кожаной куртке?

Раскачиваясь за задних ножках массивного стула в столовой, он смотрит в потолок. Подавшись вперед, я толкаю его, чтобы привлечь внимание.

— Мы с Иви на следующей неделе организуем съемку и…

— Иви? — с ухмылкой переспрашивает он.

— Чувак. Заткнись, а. И слушай. Один мой хороший нью-йоркский друг — креативный директор в Vanity Fair. Он мне должен, так что не сомневаюсь, что он согласится. Надеюсь.

— Промо-съемка для художественного фильма? — спрашивает Джона, и я киваю. Он размышляет и морщит нос, словно учуял что-то дурное. — А кто там?

— Джейми Хуан и Шеймус… — я останавливаюсь на полуслове. — Ты сейчас серьезно спрашиваешь? Я тут пытаюсь тебе помочь, рискуя карьерой, и… — внезапно до меня доходит, что я не слежу за временем. — Черт, где мой телефон? — найдя его под стопкой фотографий, я громко матерюсь, увидев время. — Мне пора.