Звоню к себе домой, а мне отвечает незнакомый голос. Озадаченно смотрю на решетку домофона.

— Да? — повторяет голос.

— Извините, наверное, я ошибся.

Потрескивание смолкает. Кнопки расположены очень близко, видимо, нажимая свою, я случайно задел соседнюю. Тыча пальцем точно в собственное имя, снова жму на черный прямоугольничек.

— Ну что еще? — недовольно откликается тот же голос.

Видимо, что-то не срабатывает. А может, это монтер пришел довести до ума проводку.

— Это четвертый этаж, квартира слева?

— Да.

— Моя жена дома?

— Кто-кто?

Собираюсь объяснить, что я Мартин Харрис, но тут дверь открывается, выпуская парочку — оба с мобильниками, поглощены прослушиванием голосовой почты. Я пересекаю холл, вхожу в лифт, и деревянная кабина, слегка подрагивая, медленно ползет на последний этаж.

На лестничной площадке темно. Ощупью нашариваю выключатель, зажигаю свет и звоню в свою квартиру. Через некоторое время приоткрывается дверь — соседняя. Сухонький старичок глядит на меня через цепочку. Я здороваюсь. Он отвечает с видом одновременно виноватым и подозрительным: мол, у всех звонков звук одинаковый. Я киваю, извиняюсь — понимаете, нет ключей, — и оборачиваюсь: открылась моя дверь. На меня в упор смотрит некто в пижаме, лица не вижу — стоит против света. Слова застревают в горле.

— Это вы звонили в домофон?

Я спрашиваю, что он здесь делает.

— Как это что я здесь делаю?

— В моей квартире.

— В вашей квартире?

Он так искренне удивлен, что я теряюсь. Вглядываюсь, понемногу начинаю различать черты и уточняю, изо всех сил стараясь держаться нейтрального тона, что я — Мартин Харрис. Он вздрагивает. В голове теснятся мысли, одна другой смешней и безумней. У моей жены кто-то есть? И этот кто-то поселился здесь, пока я был в больнице?

— Лиз!

Мы произнесли это в один голос. Вот и она, выходит из ванной, в трусиках и черной рубашке. Я хочу войти, он не пускает. А она спрашивает, что случилось. Спрашивает у него, что случилось.

— Ничего, — отвечает он. — Ошиблись дверью.

Лиз смотрит на меня. Но не так, как смотрела бы жена, застигнутая с любовником. Нет. Как чужая, как женщина, к которой пристали на улице и ей неприятно.

— Сам разбирайся, — говорит она ему.

И скрывается в кухне. Я опять пытаюсь войти, незнакомец удерживает меня рукой.

— Лиз! — кричу я. — Что за шутки?

— Оставьте в покое мою жену!

Его жену? Я так и застываю с открытым ртом, до того у него уверенный вид. Он примерно моего возраста, сложением пожиже, у него звучный голос, квадратное лицо, растрепанные светлые волосы, и на нем пижама от «Гермеса», которую Лиз купила мне в аэропорту Кеннеди. Я с силой стряхиваю его руку.

— Что вы себе позволяете? — кричит он, выталкивая меня за дверь.

— У вас проблема, месье Харрис?

Я оборачиваюсь. Старичок-сосед по-прежнему выглядывает через цепочку.

— Нет-нет, ничего, месье Ренода, — отвечает этот тип. — Уже разобрался.

Я смотрю на одного, на другого. Да что же это такое?

— Вы уверены? — настаивает сосед.

— Да, да. Просто недоразумение. Извините, что разбудили. Вы что, весь дом хотите переполошить? — продолжает он, понизив голос, и смотрит на меня так, словно призывает проявить благоразумие и договориться полюбовно. — Ладно, заходите, разберемся…

Я хватаю его за грудки — за собственную пижаму — и выволакиваю за дверь.

— Нет уж, это вы проваливайте из моего дома немедленно! И разбираться будем при всех!

— Мартин! — визжит моя жена.

Он высвобождается, ударом снизу отбив мои руки. Я не успеваю среагировать — хлоп! — и дверь закрыта. Я оборачиваюсь к старичку, тот поспешно пятится, хлопает своей дверью и запирается на два оборота. Подавив изумление, подыскиваю тон, подходящий для такой ситуации. Здравствуйте, месье Ренода, извините, я ваш новый сосед, мы еще не успели познакомиться. Он кричит из-за двери, чтобы я убирался вон, не то он вызовет полицию.

Я застываю в тишине лестничной клетки. Абсурдность ситуации обезоруживает. Как доказать очевидное, если все его отрицают, а тебе нечего им противопоставить, кроме своего честного слова? Я люблю мою жену, она любит меня, мы никогда не ссорились, по крайней мере при свидетелях, я изменил ей только раз за десять лет брака, да и то, так сказать, в рамках профессии, с коллегой на конгрессе ботаников, она об этом так и не узнала, мы с ней радовались предстоящей новой жизни в Париже — и что же все это значит? Я прихожу домой — и попадаю в объектив скрытой камеры? Я принимаюсь искать на площадке микрофоны, жучки, блики за зеркалом… Но кому я понадобился и почему Лиз с ними заодно?

Свет гаснет. Я обессиленно прислоняюсь к стене, перевожу дыхание. В горле ком, в голове пусто, под ложечкой противно сосет — этакая смесь страха и облегчения, которую испытываешь, когда дурное предчувствие сбывается. Как только я пришел в себя, я пытался дозвониться жене на мобильный — безуспешно. Меня не было неделю, а она не встревожилась, не заявила о моем исчезновении, не обратилась в полицию, хотя там ей сразу сообщили бы, в какой больнице я лежу в реанимации. И вот я вернулся, а она прикидывается чужой женой.

Я стою в потемках и гипнотизирую взглядом свою дверь: ну, откройся же, и пусть выйдет Лиз и с хохотом представит мне своего сообщника, и повиснет у меня на шее, и скажет: «С первым апреля!» Правда, сегодня 30 октября. И розыгрыши — это не в ее духе. Любовник, впрочем, тоже. Так я полагал всего пару минут назад. А теперь меня выкинули из дома, из семьи, и я больше ни в чем не могу быть уверен.

И вдруг мне все становится ясно, и я невольно расплываюсь в улыбке, до того это глупо. Да она же решила, что я ее бросил, вот так, под влиянием минуты, взял и сбежал с той блондинкой, что сидела у иллюминатора и строила мне глазки над Атлантикой, — я-то думал, Лиз ничего не заметила, она ведь приняла две таблетки снотворного и закрыла лицо маской… То-то мне показалось, что она странно себя вела, когда мы приземлились, но она всегда дуется, если видит рядом женщину моложе себя. Я пытался ее развеселить, когда мы выходили из аэропорта, она злобно фыркнула в ответ: «Главное — шито-крыто!» А когда я наклонился подобрать пояс ее плаща, хлопнула дверцей такси, да так, что прищемила мне руку.

— Послушай, это не то, что ты подумала… Я попал в аварию, три дня был в коме… осложнений не было, но меня хотели еще понаблюдать в больнице… Я пытаюсь тебе дозвониться, с тех пор как очнулся, у тебя что-то с мобильником… Открой же, слушай! Что за дела! Я еле живой, рука болит, мне надо принять душ и… Лиз! Да открой же, черт побери!

В ответ ни звука. За дверью гробовая тишина. Сколько ни вслушиваюсь, слышу только звук поднимающегося за моей спиной лифта. Начинаю колотить в дверь ногой.

— Прекрати ломать комедию! Мне не до шуток! Открой дверь сейчас же, или я ее вышибу! Слышишь?

Из лифта выскакивает здоровенный детина и сгребает меня в охапку.

— Спокойно!

— Отпустите меня!

— Все в порядке, месье Ренода, я его держу!

Звучно поворачивается ключ в замке у соседа. Дверь приоткрывается, и старый хрыч вопит:

— Какой смысл платить за домофон и охрану, если кто угодно может сюда прийти как к себе домой?

Кричу в ответ, что я и пришел к себе домой.

— Тихо! — рявкает детина, до хруста стискивая мои ребра.

Он благодарит соседа за сигнал и спрашивает, чего мне надо от месье Харриса.

— Да ведь это я месье Харрис!

Хватка его медвежьих лап ослабевает, но ненадолго. Подбородком он нажимает кнопку звонка на моей двери:

— Добрый день, месье Харрис, извините, пожалуйста, этот мужчина ваш родственник?

— Ничего подобного, — отвечает голос из-за двери. — Я его впервые вижу.