Десять тысяч были смехотворно низкой ценой не только за кровать, но даже за один столик. Десять тысяч франков… Самая никудышная кушетка стоила дороже.

— Десять тысяч… — повторил аукционист, который явно спешил разделаться с малоинтересным делом. — Десять тысяч — раз… Два раза…

— Одиннадцать тысяч… — лениво обронил полный господин, стоявший рядом со мной.

— Господин в центре… Одиннадцать тысяч — раз… Два раза…

Молоточек взлетел в воздух, и в этот миг я не без удивления услыхал собственный голос:

— Двенадцать тысяч…

Я в глаза не видел этой кровати — она стояла в соседнем зале. Но столик был и вправду точно из сказки. Не хотелось, чтобы какой-то мелкий старьевщик унес эту сказку у меня из-под носа.

— Двенадцать тысяч от господина справа… Полный господин несколько свысока поглядел на меня.

— Двенадцать тысяч раз… Два раза…

Я ожидал, что сейчас прозвучит ленивый голос моего соперника, но молоточек неожиданно резко стукнул по кафедре, и я стал обладателем кровати.

Я отправился поглядеть на свое приобретение, надо было решить, как доставить его домой.

— Вот, — сказал служитель, указав в угол зала.

В углу стояло множество огромных предметов, поэтому я спросил:

— Что именно?

— Да все, — ответил он. — Все это — ваша кровать.

В первый момент я не мог понять, обрадовало меня это известие или испугало. «Все это» — означало не только четыре столика, но еще две широченные спинки с резьбой и инкрустацией, две широкие и, главное, очень длинные боковые доски, тоже инкрустированные и с резьбой, и четыре высоких колонны (они должны были, вероятно, поддерживать балдахин), сверху донизу украшенные всевозможными драконами и птицами красного дерева, не говоря уж о множестве прочих более мелких деталей.

Служитель, должно быть, почувствовал мою растерянность и, желая подбодрить меня, сказал:

— Богатая вещь… Смотрите, одной резьбы сколько… Наверно, не один год работали… Нет, правда, богатая вещь… Хотя и несколько громоздкая…

— Как я ее перевезу?

— А вы спуститесь вниз. У черного входа всегда стоят грузовые машины.

Машину я нашел, но водитель, прежде чем назвать цену, пожелал взглянуть на груз.

— Тяжелая… — определил он, взявшись за массивную тумбу одного из столиков. — До Монсо — три тысячи с погрузкой и разгрузкой.

— Да я за всю кровать заплатил двенадцать…

Он пожал плечами.

— Значит, плюс три моих — будет пятнадцать. За такую редкую мебель — просто даром.

И редкая мебель, деталь за деталью, была погружена в кузов огромного грузовика. А полчаса спустя началась операция по выгрузке.

— Вы купили целую столовую! — воскликнул консьерж, высунув голову из своей каморки.

— Нет, это всего лишь китайская кровать. Можно, я оставлю ее в подъезде, пока не освобожу для нее место в квартире?

— Да, но только ненадолго, — ответил консьерж.

Шоферу это решение пришлось по душе. Но хоть оно избавило его от необходимости тащить кровать вверх по лестнице, он и не подумал взять с меня меньше условленной суммы.

— Что это такое там, внизу? — подозрительно спросила меня жена, вернувшаяся чуть погодя из магазина.

— Ты о чем? — рассеянно отозвался я, не отрывая глаз от газеты.

— Да все эти резные доски, что-то вроде алтаря… Надеюсь, это не ты их приволок…

— Никакой это не алтарь, — возразил я, — а настоящая китайская кровать… Роскошная мебель…

— И сколько ты заплатил за эту чудовищную вещь?

— Пустяки… Двенадцать тысяч…

Жена, естественно, не поверила. Я бы на ее месте тоже не поверил. Кровать уже одними своими габаритами вызывала представление о гораздо более солидной сумме.

— Только не вздумай притаскивать ее сюда! И так повернуться негде.

Квартира у нас была действительно тесноватая — две маленькие комнатки, небольшая передняя, все уже порядком загромождено нашей и казенной мебелью.

Однако консьержа это обстоятельство ничуть не интересовало, что он и постарался сам объяснить мне по прошествии нескольких дней. Остальные жильцы, сказал он, протестуют, что подъезд превращен в мебельный склад. Тем более что у некоторых маленькие дети, а они боятся тех страшилищ, которые там выдолблены из дерева.

— Тогда помогите хоть поднять ее наверх, — уныло проговорил я.

— Предоставьте это мне, — с готовностью откликнулся консьерж, что означало: «Гоните тысчонку».

Однако бедняга так взмок и запыхался, оказывая мне эту услугу, что плату пришлось удвоить…

К счастью, жена в этот час гуляла с дочкой в саду. Мы с консьержем засучили рукава, освободили одну из комнат — вынесли оттуда мебель в прихожую — и кое-как разместили многочисленные составные части чудовищной кровати.

— Можно, если хотите, ее собрать, — предложил консьерж, — но боюсь, она тогда займет всю комнату.

— Не надо ее собирать, — сказал я. — Сами видите, она может служить чем угодно, только не ложем.

— Это верно, — согласился он. — Зато такая громадная, что хоть на мотоцикле по ней раскатывай.

Избавлю вас от описания сцены, которая разыгралась, когда жена вернулась домой. В конце концов каждый имеет право на маленькие семейные тайны.

С этого дня у нас стало одной комнатой меньше — как будто мы пустили к себе квартиранта. И этот квартирант, безмолвный, но обременительный, до самого нашего отъезда из Парижа блаженствовал в отдельной комнате. А когда пришло время уезжать, неприятности вспыхнули с новой силой.

Во-первых, надо было позаботиться о соответствующей упаковке для этого чудовища, так как дерево, хоть и крепкое на вид, легко дает трещины, и длительное путешествие могло уничтожить всю роскошную резьбу. Упаковка в картон и фанеру увеличила стоимость кровати еще на несколько тысяч франков. А затем возникли осложнения на таможне.

— Вы уверены, что все это — части кровати? — подозрительно спросил таможенник, окидывая взглядом гору ящиков и ящичков самой разной формы.

— Это кровать, — подтвердил я, — только китайская.

— Китайская или нет, но за мою жизнь передо мной тут прошли тысячи кроватей, можете мне поверить, однако такое я вижу впервые.

Он попробовал приподнять один из ящиков, что удалось ему не сразу.

— Чертовская тяжесть… — мрачно установил таможенник, еле переводя дух. — Вы убеждены, что речь идет действительно о кровати?

— Это кровать, — повторил я, — но китайская. Вы себе не представляете, какое это тяжелое дерево…

При этом я красноречиво посмотрел на банкноту, случайно оказавшуюся у меня в руке.

— Вероятно, что-нибудь вроде эбенового дерева… — предположил таможенник, тоже заметивший таинственное появление купюры у меня в руке.

— Вот именно, только красное…

Хотя мое чудовище было не из эбенового дерева, весило оно несколько сот килограммов, и за каждый килограмм следовало уплатить по тарифу, в результате чего получилась сумма, намного превышавшая стоимость самой кровати.

Два месяца спустя многие из этих осложнений, плюс кое-какие дополнительные, повторились уже на родной земле. И в конце концов наступил день, когда, вымотанный морально и физически, я рухнул на стул посреди собственной квартиры, заставленной ящиками, в которых укрылись гигантские члены китайского чудища.

— Наконец-то дома, — пробормотал я, чтобы немного себя подбодрить.

И тут же понял, что, в сущности, нет у меня никакого «дома», потому что вся квартира целиком и бесповоротно занята китайской кроватью.

Однако всякому терпению, даже терпению коллекционера, есть предел. И я все чаще ловил себя на том, что строю самые коварные планы, как избавиться от этой кошмарной мебели, которая преследует меня так же неотступно, как Тартарена его верблюд.

«Если бы через Софию протекала река, — размышлял я, — дело было бы проще… Или если бы у нас была печка…» Но печки не было. В доме было центральное отопление. Не было у меня и знакомых среди водителей грузовиков, а то сгрузить бы кровать под покровом ночи на городской площади и бесшумно раствориться во мгле…