— Что за гнусное пойло! — возмущался Афганец.

— Урезанная по мерке гиксосов процессия не лучше, — заметил в ответ Усач.

— Это не праздник, а сплошной обман. Они у меня поплатятся!

— Зовем хозяина?

— Нет, презренный трус и так еле жив от страха. Хочу наказать негодяя поважней. Того вот стражника, например.

Усач лениво приблизился к стражнику.

— Знаешь, приятель, нам с другом вовсе не понравился ваш праздник. Процессия жалкая, пиво скверное, компания никудышная. Что, не привык к таким речам, не нравится?

Растерявшийся было представитель власти мигом опомнился.

— Вы оба пьяны! А ну, пошли со мной, и не рассуждать!

— Нет, мы никуда не пойдем. Нам нельзя.

— Поговори еще!

— Мой друг сказал правду, — подхватил Афганец. — Нам нельзя уходить отсюда. Мы не затем пришли, чтоб повеселиться. Не затем, чтоб сидеть под стражей. И мы вовсе не пьяны.

— Да кто ты такой, чтобы мне возражать!

— Кто я такой? Разведчик повстанческой армии. И намерен убить стражника-гиксоса, а потом запалить этот грязный питейный дом и тем подать сигнал к наступлению.

Завидев дым, воины Яххотеп, уже проникшие в город и смешавшиеся с толпой, бросились на гиксосов. Они быстро разделались с противником, поскольку напали внезапно и к тому же, благодаря наставлениям Усача и Афганца, прекрасно владели всеми приемами рукопашной.

Начальник стражи в ужасе и растерянности обернулся к Тити.

— Скорее во дворец! Прикажи своим людям сразиться с мятежниками.

Жрецы, вне себя от страха, бросились в храм, унося статую Мина. Двое мальчишек бросали в стражников камни, вскарабкавшись на верхушку праздничного столба. Усач призывал жителей Коптоса разделаться с притеснителями. Последних представителей власти растоптали разъяренные горожане, счастливые, что могут наконец выплеснуть так долго сдерживаемый гнев.

Градоправитель и глава стражи не смогли спрятаться во дворце.

Все воины Коптоса, даже телохранители Тити, перешли на сторону царицы Свободы.

— Теперь они в наших рядах и не послушаются твоего приказа, — объявила Яххотеп дрожащему Тити.

— Царица! Ты жива… Нет, не может быть. Ты, наверное, призрак, явившийся из загробного мира! Укроемся поскорей в храме Мина. Там они не посмеют нас убить.

Один из лучников хотел пустить в него стрелу, но Яххотеп не позволила.

Начальнику стражи и Тити чудом удалось бежать, хотя повсюду кипело сражение и египтяне одерживали верх.

Верный союзник Апопи и преданный его слуга добрались до храма Мина, который оказался заперт.

Тити яростно забарабанил в двери.

— Откройте! Здесь градоправитель! Я требую немедленно впустить нас! Мин защищает взывающих о помощи!

Никто не отозвался.

Внезапно в городе воцарилась зловещая тишина.

Смолкли победные кличи, стоны раненых, шум битвы. Не слышалось даже лая собак.

Градоправителя и главу стражи окружили на ступенях храма жители Коптоса и воины армии освобождения.

Яххотеп выступила вперед.

— Вот слова, произносимые в этом храме всякий раз, как начинается суд: «Да убоится клятвопреступник Мина, охранителя всего сущего, ибо он любит правду и ненавидит ложь. Он один вынесет справедливое решение».

Градоправитель Тити упал на колени, с мольбой протягивая руки.

— Поверь, царица, тебя ввели в заблуждение. Я невиновен. Я лишь прикидывался сторонником гиксосов, чтобы спасти мой город. Если бы не я, многих бы пытали и казнили. На самом деле я предан тебе с самого начала освободительной войны. Разве ты не помнишь, как гостила здесь, в Коптосе? Я сразу же отнесся к тебе и фараону Секненра с глубочайшим уважением и доверием. И сейчас на деле докажу, что по-прежнему верен тебе. Во-первых, я назову имена всех предателей египтян, торговцев, флотоводцев, караванщиков, что продались гиксосам. Клянусь, не утаю ни единого! А во-вторых, вот тебе еще неопровержимое доказательство!

С этими словами Тити вонзил кинжал в спину главы стражников. Тот с криком повалился навзничь. Градоправитель ногой перевернул его и добил вторым ударом.

Затем снова встал на колени.

— Я твой преданный слуга, царица.

В глазах Яххотеп разгорелась ярость.

— Подлый трус, негодяй, ты посмел осквернить святилище Мина! Во веки веков не будет тебе прощения! Ты осужден. Выслушай свой приговор: отныне ты больше не градоправитель Коптоса, и никто из твоих потомков не получит эту должность. Все твое имущество отойдет храму. Твое имя будет проклято и предано забвению, его отовсюду сотрут. Если какой-нибудь фараон в будущем дарует прощение твоему роду, от него отвернутся боги, и он утратит корону Верхнего и Нижнего Египта.

— Господин, — обратился стражник к начальнику заставы. — Посмотри, там, вдали, черный дым!

— Где ты видишь дым?

— Над городом, господин.

— Скорее всего, какой-нибудь старый дом загорелся. Пусть себе горит, нам-то что! Наше дело — взимать пошлину со всякого, кто желает войти в ворота Коптоса. Чем больше сдерем, тем лучше. Правитель наградит нас за старания. Остальное нас не касается.

— Господин!

— Ну что тебе еще?

— К заставе идут люди.

— Сам собери с них дань. У меня рука болит. Слишком часто печать к папирусу прикладывал. Я сейчас отдохну, пожалуй.

— Но их слишком много.

— Кто они? Купцы, караванщики?

— Нет, господин. Это воины.

Только тут начальник заставы сбросил оцепенение.

В самом деле к ним подходил отряд египтян под предводительством Усача. По Нилу к городу подплывал десяток барок со множеством лучников на борту.

Усач произнес внушительно:

— Слушайте и выбирайте: или вы добровольно сдаетесь, или мы вас всех перебьем.

Мрачный, осунувшийся от переживаний Хирей, великан и силач, склонился перед Яххотеп.

— Царица, я слагаю с себя должность начальника тайной службы Фив и становлюсь простым воином. Я недостоин оказанного мне доверия. Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне мою тупость и близорукость! Сознаю, что никто еще не совершал столь чудовищной оплошности. Прошу лишь об одной милости: позволь мне остаться в Фивах. Но, конечно, ты вправе меня изгнать, я заслужил самой суровой кары.

— Мне не в чем упрекнуть тебя, Хирей.

— Как же так, царица! По моей вине во дворец проник убийца, отравил кушанье, ты едва не умерла! Из-за моей ошибки весь Египет едва не лишился последней надежды на освобождение! Справедливость требует моего отстранения.

— Нет, Хирей. Ты обладаешь наивысшей из добродетелей — верностью. Я убеждаюсь в этом каждый день. Верность объединяет нас. Верность поможет нам победить.

— Царица…

— Добрый мой Хирей, окажи мне услугу: останься на своем посту и служи с удвоенной бдительностью. Я сама совершила множество ошибок и боюсь, немало еще совершу их в будущем. Враг еще не раз прибегнет к уловкам, самым изощренным и отвратительным. Поэтому я особенно дорожу каждым сторонником. Мы должны сплотиться.

Добрый малый был до слез растроган прощением царицы.

Он низко поклонился супруге бога. Восхищение ею росло в нем день ото дня.

— Тебе предстоит нелегкий труд, — проговорила царица. — Тити перед казнью назвал нам огромное число предателей. Само собой, многих он оговорил нарочно. Нам самим придется установить, кто верен Египту, а кто продался правителю Апопи. Проведи расследования с особой тщательностью. Пусть ни один невиновный не пострадает.

— Я приложу все старания, царица!

— Пойдем взглянем на карту.

Управитель царского дома Карис с величайшей радостью присоединил на карте Коптос и его окрестности к освобожденной территории. Гиксосов изгнали отсюда, значит, здесь не будет больше незаконных казней, пыток и грабежа. Тиски разжимаются понемногу, Египет дышит свободнее.

— Секненра будет доволен, когда гиксосы утратят владычество над караванными путями, — прошептала царица. — Мы тогда ни в чем не будем нуждаться.