Она тронула за рукав брата Кати:

– Боря! Мне надо навестить больную бабушку. Это рядом. Можно мне сойти?

– Совсем? – удивился румяный юнкер.

– Да, мы с Катей договорились. Очень надо.

– Ну, если договорились, я прикажу, – и он велел весельщикам править к берегу.

Лиза, высадившись у спуска, поднялась на набережную и почти бегом заспешила туда, где сидел Кибальчич. Сердце ее вдруг стало колотиться так сильно, что она услышала его стук и пошла медленней, пытаясь успокоиться…

Кибальчич сидел неподвижно. Он любил летние петербургские вечера и белые ночи. В их торжественной тишине хорошо думалось и мечталось…

В центре, где он жил, было людно и суетливо. На улице попадались навстречу одни и те же гуляющие: отставные чиновники и военные, отошедшие от дел, старые холостяки и просто бездельники, не знавшие, как и где убить время. Иные уже так примелькались, что казались знакомыми и порой хватались за шляпы, чтоб раскланяться. И хотя сейчас многие из гуляющих выехали за город, оставшиеся искали собеседников, пытались познакомиться, разговориться.

Кибальчич, если выпадало свободное время, уезжал подальше от дома, где его никто не мог потревожить. Сейчас, сидя на гранитной ступеньке, он смотрел на серую, с нежнейшими радужными разливами гладь Невы и думал о разговоре с Михайловым.

«Я напишу статью. И пожалуй, напишу неплохо. Но что она может дать народу? Какую принесет пользу? Ее прочтут и поймут очень немногие. Сотни, ну, может быть, тысячи людей. А нам нужно поднимать миллионы! В «Программе» сказано: «Главная задача партии в народе – подготовить его содействие перевороту и возможность успешной борьбы на выборах после переворота».

Чтобы поднять миллионы, нужно быть с ними, жить их интересами, знать их души. Желябов в этом отношении мудрее всех. Он вышел из народа и опирается на народ. Живет его жизнью. И сейчас он уехал на Волгу, чтоб там создать и укрепить отделения «Народной воли». Он всегда с народом. Народ – его стихия! Я верю: за ним могут пойти тысячи… Но Желябов один! Похожих на него – единицы. А их, Желябовых, нам нужны многие тысячи – только тогда мы сможем поднять народ и свершить переворот…»

Перед глазами, кружась, медленно пролетел зеленый листик и упал в воду. Кибальчич поднял глаза. За парапетом, улыбаясь ему, стояла Лиза. Грудь ее вздымалась от волнения, и на ней золотом отсвечивала пышная коса.

– Лиза! Как же вы оказались здесь?

– Увидела вас и сошла с лодки… Была на именинах у сестры.

Кибальчич быстро поднялся, пожал протянутую руку:

– Спасибо! Я очень рад… Но как же вас отпустили? А Сергей?

– Его не было… А я просто сбежала…

– Помню, тогда, зимой, вы поступили так же решительно… Помните?

– Разве это можно забыть?..

Кибальчич взглянул на ее нежное, зарумянившееся лицо с серыми задорными глазами, в которых светилась любовь, тихо сказал:

– А вы все такая же, Лиза…

«Какой же мне быть в двадцать лет, когда сердце полно любовью?» – подумала Лиза, но лишь вздохнула и потупилась. Кибальчич понял ее смущение. Оба молча глядели на необъятную ширь Невы, на подернутые дымкой дворцы на другом берегу.

– Мне было очень обидно тогда, зимой, на сходке. Пришли к самому концу, и нам не удалось услышать, как говорил Захар.

– Да, об этом стоит пожалеть… Он, когда говорит, преображается. Я всегда восхищаюсь им. Но как-нибудь я вас приглашу.

– А вы будете выступать?

– Я? – удивился Кибальчич. – Ну нет, Лиза, я не умею. Для этого нужен особый дар.

– А я уверена – вы можете! Я сразу это почувствовала. С первой встречи.

– Увы! – улыбнулся Кибальчич. – Вы ошибаетесь, Лиза. Я не оратор, и вообще – я играю весьма и весьма скромную роль.

– Нет, нет, не говорите, – запротестовала Лиза. – Я не хочу, чтоб вы так говорили.

– Почему?

– Потому что вы совсем не такой… Я знаю. Вот скажите лучше, если б для партии, для народа было нужно, вы бы прыгнули в Неву?

– Право, не знаю, – смущенно улыбнулся Кибальчич.

– А я знаю – вы бы обязательно прыгнули. И я бы прыгнула, хотя совсем не умею плавать. А вот Сережа бы не прыгнул.

– Почему?

– Он не такой. Он очень славный, очень хороший, и я люблю его… как брата, но он не способен на подвиг. Он создан для тихой жизни.

– Но ведь вы же его невеста, Лиза?

– Да, но я не выйду за него замуж. Это я поняла, как увидела вас.

– Нет, Лиза, вы не должны так думать. Сергей очень хороший и преданный друг.

– Конечно. Я его ценю. Все же…

– Тут сидят какие-то люди, – шепотом сказал Кибальчич. – Давайте пройдемся по набережной.

– Хорошо. Только возьмите меня под руку. Становится прохладно.

Кибальчич взял Лизу под руку, и она, припав к нему, почувствовала себя счастливой.

Шли и молчали. Было тихо и светло, но свет был приглушенный, рассеянный, без теней и контрастов. Небо казалось голубовато-пепельным, но беспредельно высоким; и в нем за Невой, за далекой темной зеленью Александровского сада, тускло поблескивал золотой купол Исаакиевского собора.

Любуясь величественной и гордой красотой Дворцовой набережной, они перешли мост и, выйдя к Адмиралтейству, присели на скамью под столетними липами. Кибальчич взял Лизину руку, с нежностью посмотрел в глаза:

– Вам хорошо сегодня?

Лиза поправила мантильку, улыбнулась:

– Да, Николай Иванович, я благодарю бога, что он послал нам эту волшебную ночь и что… – она опять замолчала, потупилась.

– Вы довольны, что мы встретились?

– Да, да. Я так мечтала об этом… А вы?

– Я тоже рад, Лиза. Я много думал о вас. Только чувствую большую неловкость перед Сергеем. Ведь мы друзья… Я не имею права быть с вами. Да и не только поэтому. Я вообще не имею права предаваться чувствам. Проявлять слабость духа… Я должен немедленно уйти.

– Нет, нет, только не сейчас. Умоляю! Я еще хочу вам сказать, – и Лиза крепко сжала руку Кибальчича, словно боясь, что он встанет и уйдет. – Я должна вам сказать, что вы для меня стали самым дорогим человеком. Да, да, вы должны верить мне.

– Я верю, Лиза, но, право…

– Нет, не возражайте, пожалуйста, я должна сказать вам все, что на душе… Может быть, больше не будет случая. Я должна… Вы должны мне поверить. И если вам будет нужен, необходим верный, преданный друг, готовый на все, на любую жертву, – дайте знать мне.

– Что вы, Лиза! – попытался остановить ее Кибальчич.

– Да, да, это говорит мое сердце, моя душа. Я знаю, вы не принадлежите себе. Но вы тоже имеете право на счастье. О, если б я могла его вам дать, – я готова была бы на все!

– Лиза! Вы чудесная самоотверженная девушка. Вы именно та, о которой я мечтал, – горячо сжал ее руку Кибальчич. – Но я не могу вас обречь на страдания и гибель. Я не имею права на личное счастье – оно удел других.

– Нет, нет, не говорите! Я готова в Сибирь, в ссылку, на каторгу – только бы быть с вами.

– Лиза, неужели это правда? – зардевшись, спросил Кибальчич. – Лиза, вы плачете?

– Да я плачу. Но это от радости. Оттого, что я с вами.

Кибальчич пальцем осторожно провел по ее щеке, смахнул слезинку. Лиза доверчиво потянулась к нему, и губы их трепетно встретились…

Было еще светло, тихо, безлюдно. От реки тянуло прохладой.

Лиза плотней натянула мантильку, и Кибальчич обнял ее. Стало тепло.

Послышался скрипящий железный звук и отдаленные голоса. Лиза вздрогнула.

– Это разводят мосты. Уж полночь, – сказал Кибальчич.

Лиза встрепенулась:

– Мне пора. Дома, наверно, всполошились. Но скажите, Николай Иванович, теперь мы будем видеться чаще?

– Не знаю. Не знаю, милая Лиза, – и он кивком головы указал на острый, как копье, шпиль Петропавловской крепости, – если не попаду туда – будем.

Лиза поежилась.

Кибальчич взял ее под руку, и они пошли по сонным улицам, мимо дремавших у ворот дворников… Прощаясь, они крепко обнялись.

– Если захотите меня видеть, приходите в Летний сад, я буду вас ждать каждую субботу. Или напишите: Косой переулок, семь, квартира девять.