— А теперь верни его мне. — Туллия отпустила правую руку Ялды и взяла ее за левую. — Не думай о деталях, просто вспомни свои ощущения.

Ялда вызвала образ из своей памяти — четкие, но пока не визуализированные тактильные ощущения — и наложила его на свою левую ладонь. Туллия защебетала в знак поздравления.

— Идеально!

Ялда убрала руку:

— А теперь я могу прочитать?

— Конечно.

Ей не нужно было изучать собственную ладонь; Ялда непосредственно ощущала расположение каждой мышцы. «Меконио», — прочитала она, — «без сомнения, был одним из величайших умов девятого века». Она заметила, что текст был зеркальным отражением ее обычной манеры кожного письма.

— Разве не удивительно, о чем могут писать люди, когда им не нужно задумываться о своих словах? — изумилась Туллия. — А тем более верить в них.

— Поступаю ли я нечестно? — задалась вопросом Ялда. — Я знаю, что Людовико злоупотребляет своей властью, но ведь на кону стоят и мои принципы. Может, нам стоит попытаться его сместить и добиться, чтобы расписанием обсерватории заведовал кто-то другой?

В раздражении Туллия осела, прислонившись спиной к стене:

— В идеальном мире — конечно! Но ты ведь понимаешь, сколько на это уйдет времени. Так что если ты действительно хочешь получить свои данные по длинам волн до того, как отдашь концы — или того хуже, — то тебе просто придется ублажить Людовико. Жизнь слишком коротка, чтобы стремиться к совершенству во всем.

— Думаю, ты права.

— Так ты хочешь получить эссе целиком?

Яла неохотно согласилась.

— Подойди ближе.

Туллия взяла Ялду за талию и повернула ее спиной к стене. Подавшись вперед, она приблизилась к Ялде всем своим телом. Ялда инстинктивно выставила руку, чтобы ее остановить.

— Через ладони это займет всю ночь, — объяснила Туллия. — Так будет быстрее. Чего ты испугалась? Я не причиню тебе вреда. Я же не мужчина.

— Просто ощущения странные. — Да и действительно ли только мужчина мог вызвать ее инициацию? Если женщина способна родить в любое время — без посторонней помощи и вопреки своей воле — то Ялда уже не знала, во что ей верить. Быть может, все эти жуткие детские сказки, все предостережения и слухи о магическом возмездии на самом деле были основаны на холодных и суровых фактах. Может быть, достаточно просто навернуться с лестницы или свалиться с грузовика, — и вот, тебя уже поделило на четыре части.

— Решать тебе, — сказала Туллия. — Я могу завтра раздобыть немного краски и перенести весь текст на бумагу, а ты уже после обеда сможешь с ним ознакомиться.

Обдумав этот вариант, Ялда все же подавила собственное смущение. Туллия ведь не стала бы рисковать их жизнями, верно?

— Нет, ты права, — согласилась она. — Так будет быстрее.

Она опустила руку, и Туллия прижалась своей кожей к коже Ялды. Ее голова едва доставала до середины Ялдиной груди, и там, где их тела не вполне соприкасались друг с другом, оставались промежутки. Ялда положила руку посередине спины Туллии и нежно потянула ее к себе. Позади нее через всю комнату тянулся ряд сияющих цветов, напоминающих шлейф какой-то невообразимо быстрой звезды.

Туллия начала писать. Два тела, одна кожа. Ялда чувствовала слова, не читая их; оценить кошмарность этого эссе она могла и позже. Сейчас же она просто позволяла фигурам перетекать из кожи в свою память, ощущая их правильность на каком-то особом уровне — изящество очертаний отдельных символов, красоту композиции каждой страницы. Пусть эти слова подарят Людовико ту бессодержательную лесть, которой он так жаждет, а тем временем подлинный смысл — их с Туллией трудами — обойдет его стороной.

Туллия сделала шаг назад.

— И все? — удивилась Ялда.

— Три дюжины страниц — столько он обычно просит.

— Они передались так быстро.

Туллия была приятно удивлена:

— Если кураж еще не прошел, могу предложить тебе свою диссертацию о спектрах растений.

Ялда в смущении отвернулась. Она не беспокоилась из-за того, что эти приятные ощущения были настолько необычными, что ее никто и никогда от них не предостерегал, и в то же время совершенно не представляла, что они означают и какие обязательства влекут за собой.

— Тебе надо бросить свой подвал, — предложила Туллия. — Приходи и живи здесь, вместе со мной.

— Даже не знаю. — Поиски супруга — будь то мужчина или женщина — Ялду не интересовали. — Мне нравится подвал. Честно.

— Подумай об этом.

Кто-то позвонил в колокольчик у входа. Туллия пересекла комнату и открыла занавески; в тусклом свете Ялда не узнала в госте Антонию, пока та не заговорила.

Туллия пригласила ее в дом. Антония была чем-то взволнована:

— Прости, я не знала, куда еще мне пойти.

— Все в порядке, — сказала Туллия. — Присядь и расскажи, что случилось. — Втроем они уселись на прохладный каменный пол.

— Мой ко прикрыл мою торговлю, — успокоившись, объяснила Антония. Но вслед за этим она замолчала и начала дрожать.

— Твою торговлю? — надавила на нее Ялда. — На рынке? Он закрыл твой лоток?

— Да, — Антония с трудом держала себя в руках. — Он сказал им, что я больше не приду. Потом я услышала, как он говорил со своим отцом, договаривался о приготовлениях — о том, сколько времени каждый из них будет проводить с детьми.

Теперь мурашки побежали и по коже Ялды.

— Он ни разу не спросил, готова ли я, — призналась Антония. — Сделала ли я все, чего хотела, осуществила ли свои собственные планы.

— Ну, раз он сам все испортил, значит, потерял тебя навсегда. Если он хочет детей, пусть высечет их себе из камня, — твердо сказала Туллия.

Антония не была столь уверена:

— А если я его брошу, что тогда? Кто позаботится о моих детях?

— Так что ты собираешься сделать? — спросила Туллия.

— Я не знаю, — призналась Антония. — Но пока я все не обдумаю, мне лучше с ним не видеться. Возможно тогда он поймет, что свой образ мышления пора менять.

— Дело твое, — сказала Туллия. — Можешь оставаться здесь, если хочешь.

— Я хочу детей! — с жаром заявила Антония. — И я желаю им счастья. Ради них я работала, ради них откладывала деньги. Все, чего я хотела — так это выбрать время. Разве я не должна сама принять это решение?

— Конечно, — мягко ответила Ялда. Она попыталась вспомнить оптимистичные доводы Лидии, попыталась придумать, как политика и холин могли бы навести порядок в этом бедламе.

Втроем они пол-склянки просидели за разговорами, пока Ялда, наконец, не поняла, что все они безумно устали; их слова уже давно потеряли всякий смысл.

Она пожелала подругам спокойной ночи и направилась обратно в подвал. Ее не покидала мысль о бедственном положении Антонии, но никто не мог исправить мир всего за одну ночь.

Ялда точно не знала, как именно гора Бесподобная удостоилась своего названия: быть может, люди по наивной простоте дали ей это имя еще в те времена, когда не могли свободно колесить по свету. С другой стороны, имя могло оказаться всего лишь тщетной попыткой выделиться на общем фоне, чтобы лишить всех потенциальных конкурентов каких-либо притязаний на первенство. Так или иначе, авторитетные геодезисты уже давно установили, что расстояние от подножия до вершины Благолепной составляет пять путин и одиннадцать проминок, в то время как Бесподобная была на шесть проминок ниже.

Некоторые эксперты продолжали утверждать, что вершина Бесподобной может, тем не менее, оказаться более высокой — точнее, может находиться на большем расстоянии от центра планеты. Но геодезия пока что оставалась слишком неточным искусством, чтобы однозначно ответить на этот вопрос; к тому же из-за влияния местного климата на атмосферное давление упомянутый критерий был столь же бесполезным. Какая из двух горных вершин располагалась ближе к звездам, не знал никто.

Ялда, однако же, не сомневалась в том, что путина заслуживала совершенно нового, не столь фривольного, названия, когда речь шла об измерении расстояний по вертикали. На плоских дорогах Зевгмы она легко могла преодолеть семь путин в течение одной склянки, в то время как грузовик, который доставил ее по извилистой дороге, опоясывающей склоны Бесподобной, сумел подняться лишь на половину этого расстояния, затратив на все путешествие больше дня. Дальше дорога становилась настолько узкой, что проехать на машине было и вовсе невозможно.