Синее небо ждало появления звезд. Пришелец возник в нем внезапно, выплыв из-за дальних гор. Он напоминал сильно вытянутый мыльный пузырь: прозрачный, совершенно нереальный. Он летел легко и беззвучно. Он, казалось, трепетал, подобно миражу, — но это впечатление могло объясняться и огромным расстоянием, отделявшим его от маленького, запыленного грузовичка, выбивавшегося из сил на серпантине пустого шоссе. Придорожные кипарисы, за которыми весело курчавились на отлогих склонах виноградники, бежали назад, и сиренево мерцающий призрак мелькал в несущемся частоколе тугих темно-зеленых веретен. Старший брат, не отрываясь от управления, с каким-то непонятным злорадством сказал:

— Ну, вот… Нашли. Ружье заряжено?

Младший, втягивая голову в плечи, только хмыкнул.

— Заряжено-то заряжено… Да чихал он…

— Молчи, дубина, — процедил старший. Он остервенело вертел баранку, поспевая за змеиной пляской дороги. — Драться надо, понимаешь? Драться! Ты ж человек, не баран.

— Щас вот как шар-рахнет оттуда, — сказал мальчик, неловко просовывая в щель над приспущенным стеклом ствол охотничьего ружья. Ветер, прорвавшийся в кабину, бил ему в лицо, шевелил светлые пряди его волос. И вся драка.

— Шарахнет так шарахнет, — равнодушно ответил старший. — Следи за небом!

— А я чего делаю? — буркнул мальчик и стал целиться в мелькающий пузырь. Тот, казалось, их не видел; он отодвигался к южному горизонту, и скоро один из скальных выходов должен был заслонить его. Машину тряхнуло на выбоине, и мальчик сдавленно вскрикнул, ударившись щекой о приклад.

— Где-то здесь колонка была… — пробормотал старший. Дорога снова резко изогнулась; машина, визжа тормозами, скрипуче лязгая коробкой передач, вписалась в поворот, и впереди распахнулась широкая, праздничная гладь моря.

— Все, — сообщил младший брат, — за гору блыснул.

— Угу, — невнятно отозвался старший, вновь переходя на четвертую скорость, и вновь в моторе длинно, чвакающе заскрежетало. — Ну вот… — проговорил он облегченно, чуть распрямился, снял правую руку с рычага и смахнул каплю пота, болтавшуюся на носу. За эти несколько минут он весь взмок. — Втягивай пушку.

Мальчик отвернулся от окна к брату и поразился:

— У тебя ж бензин-то на нуле!

— А у тебя? — не отрывая сощуренных глаз от дороги, ответил старший брат. Садящееся солнце теперь било сквозь деревья, и в глазах рябило от мелькания. — Тоже мне, умник… Мы уже миль шесть на нуле едем, сосем со дна…

— Ну и рухлядь нам досталась, — укладывая ружье на сиденье, сказал мальчик с видом знатока. Опасность миновала, и его тянуло побеседовать.

— За такую спасибо скажи, — срезал его старший немедленно. — Я думал, не осталось ни одной.

— А правда, — поразился мальчик, — как это я не врубился? Ни тебе встречных, ни тебе попутных…

— Всех к рукам прибрали, гниды, — процедил старший. — Ничего, мы им еще устроим! Жаль, некогда было посмотреть, как там все грохнуло…

Из-за деревьев вынырнул знак, указывающий поворот к заправочной станции. Старший брат притормозил.

— Что я говорил? — произнес он удовлетворенно.

На станции не было ни души. Безмолвно и тревожно полыхали стекла окон, отражая солнце; замедляясь, грузовик одну за другой пересек выбрасываемые ими полосы рыжего света и остановился, подрулив к одному из заправочных автоматов.

— Бесполезняк, — солидно сказал мальчик, перебарывая вновь возникающий страх. Старший брат улыбнулся и потрепал его по голове, — мальчик, фыркнув, отшатнулся будто бы с презрением к телячьим нежностям, но видно было, что он польщен.

— Пойду гляну, — сказал старший брат, выпрыгивая наружу. — Подежурь возле, прикроешь меня, если понадобится. Выйди, разомнись. Только от тачки ни ногой!

— Будь спок.

С ружьем под мышкой мальчик вылез на пыльный асфальт, пятнистый от следов пролитого бензина, расчерченный длинными угловатыми тенями автоматов. Закат широкими волнами желтого света захлестывал медленно возносящиеся к небу зеленые склоны; вдалеке невесомо парили в вечернем медовом дыму плиты скал, распоровшие зелень лугов и леса. Стояла тишина, но весь этот дивный покой был чреват скопищами призрачных пузырей — мальчику казалось, будто он видит их непостижимое мельтешение сквозь горы, под горизонтом. Нет, зря старший брат оставил его одного. Мальчик, судорожно стиснув приклад, прижался к теплому, запыленному крылу грузовика.

Резко хлопнула где-то дверь, и он, задрожав, неумело вскинул ружье — но это брат, хмурясь и кусая губы, вышел из-за угла.

— Пусто! — сказал он. — Добросовестные! Чем крепче по морде получат — тем добросовестнее. Весь бензин спустили! А если бы им предложили собственных детей пожечь? Ненавижу!

— Пехом пойдем? — робко спросил мальчик.

— Поедем, покуда бака хватит. Потом пешком. Залезай.

— А куда пойдем?

Старший брат смолчал.

Некоторое время они не разговаривали. На любом повороте мальчик старался хоть на секунду, будто невзначай, прижаться плечом к твердому, горячему плечу брата. Постепенно он успокоился, и тогда задал вопрос, давно не дававший ему покоя:

— А куда ж они всех денут-то?

— Известно куда, — процедил старший брат. — Половину перебьют, другую перекалечат, а потом тем, кто выживет, объявят, что они наконец-то попали в царствие небесное. Любая власть так начинает, а уж эти гниды…

Деревья разбежались в стороны, и машина выкатилась на центральную улицу поселка. Старший брат опять притормозил; они теперь ехали совсем медленно, настороженно оглядываясь, и в то же время ожидая увидеть хоть кого-нибудь. Окна были закрыты ставнями, на дверях висели замки — жители уходили не торопясь, не волнуясь, все, как один. Мороз драл по коже от смиренной, аккуратной, обстоятельной пустоты. Мальчику нестерпимо захотелось выстрелить — или хоть камнем вышибить чье-нибудь окно.

— Бар-раны, — тряся, как от боли, головой, проговорил старший брат. — Всю жизнь я знал, что они бараны, а они и впрямь бараны оказались!.. — от негодования он начал заикаться. В последней отчаянной попытке кого-то найти он надавил на клаксон; машина загудела — прерывисто и, казалось, испуганно. Утопающие в зелени дома тупо, молча смотрели бельмами ставен. Наконец, ряды их окончились. Мальчик долго глядел на последние из них в зеркальце заднего вида, придававшее им сказочный серебристый оттенок, — как они, подрагивая, сжимаясь, уплывают за поворот.

— Может, тут заночевать? — спросил он. Мальчик устал, ему хотелось в дом. В чей угодно, в какой угодно, лишь бы крыша, кровать и простыни, и окошко в сад, а в саду — гудят поутру над цветами шмели. Предыдущую ночь братья провели на безлюдном, мертвом вокзале.

— В гадючьем поселке этом… — ответил старший брат.

Потом мотор захлебнулся и заглох. Стало слышно, как посвистывает воздух, вспарываемый катящейся машиной.

— Ну вот, — сказал старший брат. Он снова зачем-то нажал на клаксон и давил его до тех пор, пока грузовик не встал, съехав на обочину. Под протекторами заскрипел песок, братьев качнуло — и все кончилось. Некоторое время они сидели молча, совершенно не представляя, что им теперь делать. В тридцати шагах от них, безмятежно засыпая, дышало розовое море.

— Кур-рорт! — процедил старший брат с ненавистью.

После взрыва, который они устроили во дворе ратуши, где был пункт сбора населения, после удачного угона этой чудом подвернувшейся грузовушки, после сумасшедшей гонки через перевал они были готовы ко всему — только не к покою.

— В поселке надо было остаться, — вздохнув, сказал мальчик.

Старший брат тоже вздохнул и вновь потрепал его по голове. На этот раз мальчик не отодвинулся, воспринимая одобрение как должное.

— Я плохого-то не посоветую, — укоризненно проворчал он. Старший брат улыбнулся и открыл дверцу кабины.

— Ну, не сердись, — сказал он. — Мы недалеко отъехали, вернемся.