Это и вправду был выдающийся фильм, и, вспомнив фотографии, которые я разглядывал прошлым вечером, я подумал, что судьба Саймона Краули показалась мне неразрывно связана с унылым образом мистера Лю. Смерть Краули, как это ни странно, теперь вызывала у меня чувство утраты. Если отбросить навязчивую рекламу в сфере культуры, то остается некто, о ком есть что сказать.

Ровно в два, отрезвленный просмотром ленты, я поднимался на лифте в квартиру Кэролайн Краули. В кабине я был не один, а вместе Сэмом Шепардом. Он направлялся парой этажей выше, вероятно, в гости к другому такому же обаяшке. В том, как напряженно он смотрел прямо перед собой, угадывалось нежелание быть узнанным. Он все еще был красив, но выглядел чертовски плохо, с отвисшей под подбородком кожей и потухшими глазами. От него не ускользнуло, что я беззастенчиво пялюсь на него.

– Эй, приятель!

Лифт открылся, я вышел и на мгновение задержался перед черной дверью, ощущая себя как-то странно из-за того, что я опять здесь, ведь не прошло еще и двенадцати часов, как я, шатаясь, вышел отсюда прошлой ночью. Для меня в этом содержалась и необычность, и глубинная логика ситуации; нам, я думаю, всегда очевидны наши непреодолимые влечения, даже если они нас и пугают.

После моего стука дверь открылась мгновенно. На сей раз на Кэролайн были джинсы и белый кашемировый свитер; волосы собраны сзади в «конский хвост».

– Я ехал в лифте с Сэмом Шепардом, – сообщил я.

– У него приятель наверху.

Квартира была залита бледным светом зимнего дня и казалась больше, чем накануне вечером. Я заметил на ковре свежие следы пылесоса.

– Я приготовила для нас небольшой ланч, – объявила Кэролайн.

Я проследовал за ней в столовую, где на длинном столе красного дерева было выставлено угощение, состоявшее из супа и сандвичей. В центре стола красовалось блюдо с апельсинами невиданных размеров.

– Прошлой ночью… – начал было я.

– Прошлая ночь была как раз то, что надо, – прервала она меня.

Я не понял, что она имела в виду.

– Вы не ожидали знакомства со мной, – продолжила она. – Я увидела вас через зал и сразу решила, что поговорю с вами. Я знаю, это… это странно, но я подумала, что вы наслушались всех этих бредовых сплетен, которые людям не лень сочинять, и это было очень… хорошо, вы должны понять, мой… Чарли… очень серьезный бизнесмен, очень надежный и все такое, но не слишком интересуется тем, что случилось со мной и Саймоном… – Она взяла с блюда апельсин и начала его чистить. – Мне кажется, я столкнулась с небольшой проблемой, и это здорово меня беспокоит. – Она подняла глаза. – Я хочу сказать, если бы просто беспокоило, это была бы ерунда. Но это нечто большее.

Мы практически не знали друг друга, но между нами уже существовала какая-то странная близость. Ей, видимо, было крайне необходимо что-то мне рассказать, каким-то образом объяснить суть своих затруднений, и мне пришло в голову, что, возможно, речь пойдет о таких вещах, о которых, по ее мнению, ее жениху лучше не знать. Ведь если бы она могла рассказать об этом ему, зачем ей понадобилось бы сообщать их мне? Я уже начал было задаваться вопросом, не была ли Кэролайн Краули попросту очень одинокой. Нет, не в том смысле, что у нее не было компании, такая женщина, как она, всегда имела соответствующее окружение, а внутренне, по сути, одинокой; кроме того, я гадал, неужели она не может избежать неприятностей. Она была блестяща и прекрасна, хотя и выглядела немного не в себе. Ее желание рассказать мне о своей небольшой проблеме свидетельствовало о неустроенности ее жизни и еще, как мне показалось, о том, что проблема была вовсе не такой уж мелкой.

Кэролайн начала расставлять на столе тарелки с сандвичами.

– Вы, возможно, обратили внимание, что в статьях о Саймоне, которые вы прочли прошлым вечером, обо мне не было ни слова. Понимаете, мы не устраивали шумной свадьбы с кучей гостей, да, собственно, я встретила его незадолго до его конца. То, что мы были женаты, стало известно только после его смерти. Я сразу же улетела в Мексику и прожила там несколько месяцев, чтобы не иметь дела с телевизионщиками и вообще с людьми такого сорта.

– С людьми такого сорта, как я. – Я взял сандвич. – Журналистами из разряда провокаторов.

– Вот именно.

– Как вы познакомились с Саймоном?

– Случайно. – Она разделила апельсин на восемь долек и разложила их в ряд на плоской тарелочке. – В то время я… Я тогда крутилась вовсю, вы понимаете, о чем я говорю. Я прожила уже несколько лет… – Она запнулась, и по ее жесту я понял, что здесь кроется какая-то история, случившаяся с ней еще до ее приезда в Нью-Йорк, но она, как мне показалось, старалась отделаться от воспоминаний, мешавших ей сосредоточиться. – Я тут, в Нью-Йорке, жила, знаете, ну как от всего уставшая хорошенькая игрушка. У меня почти совсем не было денег, и я… а вокруг всегда вертелись такие, ну, нормальные ребята, но я так устала, знаете, ну просто до смерти устала, мне надо было ходить на разные там вечеринки и все такое… Я в Калифорнии осталась совсем не у дел, но в Нью-Йорк приехала просто посмотреть на него, ну, понимаете, увидеть что-то другое.

Я неопределенно кивнул, смутно понимая, о чем идет речь. И только потом мне стало ясно, что Кэролайн излагала до смешного упрощенную и вряд ли правдивую версию того, почему она приехала в Нью-Йорк; да, только позднее я понял, что причины этого переезда коренятся в ее прошлом, а его следствия проявились как раз в настоящий момент где-то. Но сейчас, наблюдая, как Кэролайн вертит в руках корку от апельсина, я знал только, что она выглядит крайне встревоженной.

– Кажется, я прожила здесь достаточно долго и должна была понять, что стоит кое о чем серьезно задуматься, – продолжала она. – Я хочу сказать, это жестокое место и надо точно знать, почему ты здесь. А если ты этого не знаешь…

– То попадешь в большую беду.

– Да, попадешь в большую беду, потому что тебя так или иначе либо втянут в какую-нибудь историю, либо сожрут. Так случилось с моей подругой. Она начала курить крэк, и больше я с ней не виделась, а потом она вдруг объявилась, такая жутко тощая и больная, и нам пришлось отправить ее обратно в Техас на автобусе. – Кэролайн сунула в рот дольку апельсина. – Короче говоря, в то время у меня не было работы, и я обратилась в агентство и получила место – отвечать на телефонные звонки в приемной адвокатской конторы, – где я могла бы сводить концы с концами. Я проработала там всего дня три, как вдруг один из адвокатов, из тех, что постарше, спросил меня, не пойду ли я с ним куда-нибудь выпить после работы. Он был очень важным и все такое, но только какой-то правильный и, наверное, ничего не понял обо мне… Я даже никого не присматривала, одевалась очень скромно и почти не красилась. Я вовсе не хотела, чтоб на меня обращали внимание, мне хотелось какой-то стабильности, и все равно он уговаривал меня пойти с ним, так вот, он выглядел в своем костюме, с седыми волосами и все такое, ну, может, лет на сорок пять; он казался таким довольным собой, будто он только что заработал миллион долларов или около того, и кто его знает, но в нем было, действительно было что-то привлекательное, но… что ж, я повидала кое-кого в Калифорнии, они были весьма необычными людьми… Я сказала, что это очень любезно с его стороны, но я не могу. А поскольку он все-таки был юристом, ему требовалось разумное объяснение, и он спросил меня, что мне мешает – моральные принципы или он не в моем вкусе. Вот как он это сформулировал. Я малость разозлилась и сказала, что он не в моем вкусе. – Кэролайн откусила кусочек апельсина. – На следующий день дама, которая заведовала персоналом, уволила меня, когда я вернулась с ланча. Она сказала, что так дело не пойдет…

– Он велел ей это сделать.

– Конечно. Я сразу встала и ушла и пошла куда-то к югу от Мидтауна, понимаете, просто вот так шла и шла, целый час, наверное… знаете, как это бывает приятно, когда холодно на улице, и вот я гуляла и завернула в какой-то захудалый бар в конце Бликер-стрит. Правда, там было тепло. Ну я и решила посидеть и подумать, а тут вошел Саймон… его нетрудно узнать, он ведь ни на кого не похож. Я видела его фильмы и «Мистера Лю» два раза смотрела. Он был один, и когда заметил меня, подошел и спросил, может ли он угостить меня чем-нибудь покрепче, я согласилась, ну, мы с ним посидели и немного поговорили. И я тогда подумала, что в жизни он еще хуже, чем в журналах и по телевизору. Короче говоря, этакая уродина в ковбойских сапогах. Вы подумайте, ну что может быть глупее ковбойских сапог в таком городе? Но, знаете, мы так здорово поговорили. Он все расспрашивал меня о моем детстве. – Она съела еще одну дольку апельсина. – Например, была ли на заднем дворе веревка для белья, на которой сушились футболки, нижнее белье и джинсы; и мне стало ужасно смешно, но я сказала, что была; а у нас и правда была точь-в-точь такая веревка. И отцы у нас оба занимались физическим трудом… мой отчим работал водителем грузовика. Интересно, почему он уделял мне столько внимания?