Я получил от автора эту книгу с дарственной надписью «… на добрую память о Юрии Гагарине».

Всем, кто дорожит памятью первого космонавта Земли и историей космонавтики, советую прочесть эту книгу.

Гагарин и Титов защищали дипломные проекты в Звездном городке 17 февраля 1968 года.

Вот что пишет Белоцерковский:

«На защите Гагарина производились киносъемки, его доклад был записан на магнитную ленту. Долго мы считали их утерянными, но вот совсем недавно удалось все найти…

Получение высшего инженерного образования, весьма успешную защиту дипломной работы Ю.А. Гагарин пережил исключительно эмоционально, восторженно, с подъемом. Он проявлял удивительно непосредственную, по-детски открытую радость. Ему всех хотелось обнять, поблагодарить каждого, кто ему помогал, со всеми поделиться радостью, всем сделать что-то хорошее «.

Между радостью окончания академии и очередной работой на полигоне, участием в работе ГОГУ в Евпатории оставалось всего одиннадцать дней. Надо еще успеть подготовиться. Каманин, невзирая на диплом «Жуковки», спуску не дает. Он жесткий и требовательный наставник.

«Сергей Михайлович, я заместитель начальника Центра, мне надо полетать», — сказал Гагарин Белоцерковскому, прощаясь с ним вечером после блестящей защиты.

Гагарину оставалось жить всего месяц и десять дней!

1 марта свой день рождения я успел отметить дома.

Утром 1 марта Мишин, Челомей, Бармин, Карась, Казаков, Каманин с космонавтами вылетели на полигон.

Меня с днем рождения товарищи поздравляли на следующий день в ЦУПе Мозжорина. Теперь здесь появилась возможность иметь информацию одновременно с полигона, из Евпатории и баллистических центров.

Старт Л1 №6 состоялся 2 марта 1968 года в 21 час 29 минут 23 секунд. Самый волнующий участок по нашему прежнему опыту — это второй запуск разгонного блока «Д» — разгон к Луне. Он прошел удачно. Баллистики оценили, что, может быть, до самой Луны и коррекции не потребуется.(тут противоречие.Смотри.-Хл)

3 марта в 12 часов на Ан-12в компании Рязанского, Богуславского, Хитрика вылетели в Евпаторию, как обычно, с посадкой в Саки. Когда приземлились, на аэродроме уже было столпотворение. С полигона прилетел Ил-18, в котором было более 70 человек. Прилетели Мишин, Тюлин, Шабаров и десятки захваченных Мишиным неизвестно зачем испытателей и гостей, которые к управлению полетом прямого отношения не имели.

Как мне успел шепнуть Шабаров, Василий Павлович на радостях «принял», подобрел и решил премировать людей полетом в Евпаторию.

Однако за время перелета доброта кончилась. Когда Мишин увидел приземлившийся Ан-12 и нас, его пассажиров, он возмутился:

—А вы зачем здесь? Кто вас вызывал? Нечего вам здесь делать. Улетайте обратно!

Рязанский начал переговоры. У меня обида подкатила к горлу, и я демонстративно зашагал к самолету, из которого мы только что выгрузились. Догнал кто-то из местных офицеров, выхватил у меня чемодан, заверил, что «торжественная часть встречи закончена, нас ждут „газик“ и товарищи».

В «газике» сидели Богуславский и Хитрик. Оба насладились сценами встречи двух самолетов и теперь отводили душу шутками и в мой адрес.

— Тебе жаловаться не следует, — сказал Богуславский. — В вашей организации все же появился прогресс: Королев отправлял из Крыма «по шпалам», а Мишин предоставляет самолет!

— А за нас и тебя, в частности, неожиданно Гагарин заступился, — рассказывал по дороге Богуславский. — Он, оказывается, защитил дипломный проект и с Василием Павловичем разговаривал так круто, что тот махнул рукой.

Кавалькада машин прикатила на НИП-16 к началу очередного сеанса связи с уже объявленным Левитаном «Зондом-4». Этот полет Л1 был действительно только зондом. Корабль должен был облететь не Луну, а расчетную точку на расстоянии 330 тысяч километров от Земли. Луна в данном случае была не нужна. Основной задачей мы ставили отработку техники управления, астрокоррекции, возврат к Земле, вход в расчетный коридор, торможение в атмосфере с двумя погружениями и приземление.

Убедившись, что на борту все системы в порядке, все же по рекомендации баллистиков приняли решение 4 марта сделать астрокоррекцию с включением КД для выдачи небольшого импульса. Первая коррекция не прошла. Началась вошедшая затем в анналы космического фольклора эпопея проведения серии звездных коррекций при непонятных отказах звездного датчика 100К.

На «Геофизике», которая разрабатывала все виды оптических датчиков, трудились во главе с Владимиром Хрусталевым отличные инженеры, в добросовестности и квалификации которых никто из нас не сомневался. Курирование всех разработок с нашей стороны вел Станислав Савченко, про которого Евгений Башкин сказал:

— Нам здорово повезло, что есть такой Савченко. Он разбирается в разработках «Геофизики» настолько хорошо, что авторам «все плеши проел».

На придирчивость и требовательность Савченко Хрусталев жаловался и мне, и Раушенбаху. Несмотря на такое активное участие с нашей стороны в разработке оптических датчиков, каждый сеанс астрокоррекции, начинавшийся с поиска, захвата и затем попыток удержать звезду в поле зрения, напоминал борьбу за шайбу в хоккее. Мы стремились захватить Сириус или Канопус — две наиболее яркие звезды и, подобно хоккеистам, загнать их в маленькие «ворота» -поле зрения датчика. Но на входе в датчик появился неведомый нам противник, и звезда, как и шайба, «не шла в ворота».

На этот раз датчик 100К в самом начале работал «тупо». Затем начал реагировать на подсвеченные Солнцем выбросы перекиси из двигателей ориентации. Пока было время, мы проводили серию измерений, чтобы понять, кто нам мешает и по какой звезде лучше ориентироваться.

Глядя на наши муки, Мишин спросил:

— А где же Легостаев и Башкин?

— Ты сам запретил им лететь.

— Немедленно вызвать!

5 марта вылетели нам в помощь Виктор Легостаев, Евгений Башкин, Олег Бабков, Станислав Савченко, Владлен Расторгуев, Александр Сверчков. Они прихватили в помощь Анатолию Азарову из «Геофизики» Рачительного и Медведева.

Прилетевшие посоветовали: если прибор 100К потерял чувствительность настолько, что не реагирует на Сириус и Канопус, надо попросить баллистический центр пересчитать по Венере — уж она-то задавит своей яркостью любую помеху.

В ночь на 6 марта экспериментируем с Венерой! После длительных мучений Венера была найдена, но оказалось, что датчик дает «обратную полярность».

Легостаев без улыбки объяснял:

— Это потому, что Венера светит отраженным светом, а не своим.

Его шутку стоявшие за нашими спинами наблюдатели из ВПК приняли всерьез и начали меня пытать:

— Вы же знали, что Венера — планета, а не звезда.

Я разозлился и сгоряча ляпнул, что забыли!

Продолжать сеансы с помощью Венеры не было смысла еще и потому, что угловое расстояние между ней и Солнцем уменьшалось до опасного для датчика.

Снова вернулись к варианту работы по Сириусу с предварительной установкой чувствительности на датчике 100К по КРЛ, соответствующей светимости Сириуса.

Поиск причин сбоев и настройка чувствительного электронного оптического прибора на расстоянии в три сотни тысяч километров с помощью командной радиолинии по тем временам были делом далеко не простым. И занимались этим не три-четыре специалиста, а бурлящий, спорящий и сомневающийся в каждой новой версии коллектив. С Мишиным и Тюлиным установились хорошие отношения перед общей опасностью потерять корабль. Время от времени приходил министр и, стараясь не отрывать нас от размышлений и разработки команд, просил объяснить, что же все-таки происходит.

Сеансы шли длинно и нудно. В очередной раз зафиксировали вообще потерю стабилизации.

6 марта коррекция все же прошла!

Л1 прошел апогей и возвращался к Земле. Теперь, чтобы попасть «в ворота» расчетного коридора, следующую коррекцию нужно было проводить на удалении 160 тысяч километров от Земли 9 марта рано утром, а посадка прогнозировалась в 21 час с минутами.