— Заснули ваши солдаты и офицеры, — накинулся он на дежурного по в/ч 32103.

Все оказалось просто: заснули не солдаты и офицеры, а космонавт. Выяснилось, что в космосе можно не только спать, но и «проспать»! Тут же мне было дано задание разработать ТЗ для часовой промышленности на космический будильник.

Следующая нервотрепка на КП началась в ожидании докладов о запуске цикла спуска и, наконец, из района приземления.

Все закончилось благополучно, не считая того, что при спуске на двух парашютах космонавт № 2 приземлился всего в десятке метров от железной дороги, по которой в то время шел поезд. Служба поиска и спасения генерала Кутасина о таких делах не докладывала, но когда эта подробность стала известна, появилось предложение о включении в Госкомиссию представителя Министерства путей сообщения для согласования железнодорожных расписаний с программой пусков.

Титова быстро доставили местным транспортом в ближайший райком партии. Он связался с Москвой и доложил «дорогому Никите Сергеевичу Хрущеву» о завершении полета. На следующий день газеты опубликовали удачный фотоснимок Титова, докладывающего Хрущеву из кабинета секретаря райкома КПСС о благополучном возвращении на Землю.

О полете «Востока-2» Гагарин узнал после второго витка, находясь в Канаде. Вместе с Каманиным они были в гостях у фермера Сайруса Итона, которого шутливо называли «лучшим другом Хрущева». Из Галифакса Гагарин и Каманин вылетели на Ил-18 после шестого витка. Тем не менее они успели добраться до обкомовской дачи на берегу Волги чуть позже доставленного туда Титова. Таким образом, два первых космонавта встретились на той же даче Саратовского обкома партии, на которой отдыхал Гагарин после своего возвращения из космоса.

7 августа «Правда» в экстренном выпуске опубликовала сообщение ТАСС о завершении полета, обращение ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и правительства к Коммунистической партии, народам Советского Союза, народам и правительствам всех стран, ко всему прогрессивному человечеству. В этом обращении были слова, продиктованные, как мне передавали впоследствии, лично Хрущевым:

«Все во имя человека! Все для блага человека! — вот наша высшая цель. Космические полеты советских людей знаменуют собой непреклонную волю, непреклонное стремление всего советского народа к прочному миру на всей земле. Наши достижения в исследовании космоса мы ставим на службу миру, научному прогрессу, на благо всех людей нашей планеты».

Одновременно было опубликовано обращение этих же трех верховных властей ко всем ученым, конструкторам, инженерам, техникам, рабочим, всем коллективам и организациям, участвовавшим в успешном осуществлении нового космического полета.

Нас горячо и торжественно поздравляли: «Слава советским ученым, конструкторам, инженерам, техникам и рабочим — покорителям космоса!»

Далее шли слова, которые в настоящее время не решаются вспоминать даже на антиправительственных митингах немногие из сохранивших веру в старые идеалы: «Слава нашему народу — народу-творцу, народу-победителю, пролагающему под руководством Коммунистической партии путь к светлому будущему всего человечества-коммунизму!»

Зачем я все это вспоминаю?

Я и мои современники были людьми, искренне верившими в идеалы и конечные цели, провозглашавшиеся в таких призывах. Мы отнюдь не были наивными фанатиками и не пытались закрывать глаза на действительность со всем многообразием ее противоречий.

Очень трудно передать читателю внешнюю и внутреннюю обстановку, определявшую нашу духовную жизнь, коллективизм, идейную убежденность.

Осмеливаюсь при этом заверить, что мои современники, те самые, к которым были обращены слова приветствия, не были ни лицемерами, ни ханжами. Их интересы в жизни не противоречили призывам найти дорогу к коммунистическому раю. Если победы в космосе приближают нас к этим целям, значит эти средства, труды, затраты оправданы такой великой целью.

Хотя мне и Мишину и было разрешено покинуть полигон и вылететь в Москву, но на встречу с Титовым под Саратовом Королев нас не взял. В этом у него была своя логика. Мы оба были его заместителями, непосредственно за подготовку космонавтов не отвечавшими. Королев в этих вопросах больше полагался на Бушуева. Нам надлежало меньше отрываться от своих прямых задач — создания надежной техники.

Впрочем, ни у кого из «не взятых на обкомовскую дачу» обиды не было. Мы оказались дома за сутки до триумфальной встречи Титова Москвой. Катя не скрывала радости. Теперь присланное нарочным приглашение пожаловать в Большой Кремлевский дворец с супругой будет использовано. Кроме этого я получил пропуск на трибуны Красной площади, где в 15 часов 9 августа начинался митинг.

Все газеты и журналы тех дней обошел снимок: Юрий Гагарин и Герман Титов на трибуне Мавзолея. Чуть позади них, обнимая за плечи, словно гордясь своими сынами, — сияющий Хрущев. Улыбались и были счастливы все трое.

На Красной площади мы образовали большую компанию, тем более, что все главные, замы Королева и других главных получили приглашение «с супругами». Многие из наших жен были хорошо знакомы друг с другом еще со времен Бляйхероде. Другие вошли в наше закрытое общество позднее. В целом наша компания составила дружную колонну, отправившуюся после митинга в Большой Кремлевский дворец.

Когда мы вошли в парадный вход, то решили, что задерживаться на ступенях, ведущих в Георгиевский зал, не следует — гости, имевшие опыт встречи Гагарина, поднимались сплошным потоком.

— Не спешите в зал, — успели предупредить нас на ходу более опытные по кремлевским приемам супруги Рязанские.

—Давай задержимся, — оттянула меня в сторону Катя, — такое больше не увидишь.

Мы задержались на самых верхних ступенях. По обеим сторонам лестницы, как изваяния, стояли девушки в белоснежных платьях и замерли изготовившиеся к трубному салюту суворовцы. Пока мы переминались, пытаясь занять лучшее для наблюдения за опустевшей лестницей место, суворовцы подняли золотистые фанфары и возвестили о появлении главного героя. Внизу лестницы появился Хрущев, широким жестом приглашавший Титова, Гагарина, их жен и многочисленную родню. Непонятно откуда вдруг появились члены президиума ЦК. Все вместе поднимались в зал, а в это время невидимый хор и оркестр исполняли глинковское «Славься».

— Чертоки, теперь не зевайте, — успел сказать Рязанский, увлекая нас со своей Лешей в глубь уже заполненного и шумящего зала.

Мы проталкивались, пока нас не выхватили из общего потока Ключаревы и пристроили к столу, за которым плечом к плечу уже хлопотали, изготавливаясь к первому тосту, сплошь свои. Одного взгляда на стол было достаточно, чтобы успокоиться — «на всех хватит». Столы были накрыты более чем щедро.

«Пить надо в меру», — сказал Неру;

«Выпьем все, что налито», — сказал Броз Тито;

«Пить надо досыта», — сказал Никита!

Эти стихи неизвестного «народного» поэта часто повторялись за нашим праздничным столом.

Вокруг нашего стола сверкали недавно полученные золотые медали Героев Социалистического Труда, медали Ленинских премий, ордена. Это за Гагарина. Были все основания для хорошего настроения. В подтверждение этого мы услышали выступление Хрущева:

— Сегодня мы в особом настроении, мы считаем, что для этого есть все основания… Наш успех в освоении космоса замечателен. Мы гордимся им. Предлагаю тост за Германа Титова и его супругу, за их родителей, за Юрия Гагарина и его супругу.

Когда Титова подвели к микрофону, за нашим столом уже стоял такой перезвон, что его тоста никто толком не расслышал. Мы опустошали бокалы в основном по своим локальным тостам.

В зале начиналось «броуновское движение». Гости переходили от стола к столу — встречались старые и новые знакомые, каждая встреча отмечалась тостом. И все же установилась сравнительная тишина, когда Брежнев зачитал указ о присвоении Титову звания Героя Советского Союза с вручением медали «Золотая Звезда», ордена Ленина и знака «Летчик-космонавт СССР».