Единственное спасение Карфагена — это прекрасно сознавал Гамилькар — было в войске; его надо было создать и организовать собственными силами и, что всего важнее, на собственные средства, так как сенат карфагенский не считал нужным давать деньги на подобные дела в мирное время. С другой стороны, надо было подарками поддерживать любовь к себе народа, хотя и способного на кратковременный порыв патриотизма, но развращенного и изменчивого.

Среди всех этих опасностей, окруженный внешними и внутренними врагами, никем не понятый, кроме немногих друзей, великий человек стоял одиноко, преследуя упорно свою трудную цель — создать Карфагену новое войско, прочную опору в беде и отомстить врагу. Он был еще молодым человеком, но, казалось, чувствовал, принимаясь за свое великое дело, что ему не суждено было его закончить. Уезжая из Карфагена, он заставил своего девятилетнего сына Аннибала поклясться на алтаре верховного божества в вечной ненависти к римлянам. Гамилькар вырастил Аннибала и двух его братьев, Гасдрубала и Магона — «львиный выводок», как он называл их, а в лагере — наследниками своих планов, своего гения и своей ненависти.

Немедленно по окончании войны с наемниками Гамилькар оставил Карфаген, и вскоре там с изумлением узнали, что он переправился в Испанию. В короткое время весь юг и юго-восток полуострова подчинились ему — там основаны были города и гавани, стали правильно разрабатывать серебряную руду, вводить земледелие; из туземцев сформировано было превосходное войско. К сожалению, деятельность Гамилькара в Испании известна нам лишь в общих чертах; но достаточно сказать, что известный противник Карфагена Катон Старший, посетивший Испанию целое поколение спустя после смерти Гамилькара, с изумлением воскликнул, увидев, что им было там сделано: «Ни один царь не достоин стать рядом с Гамилькаром!»

В самый разгар своей деятельности Гамилькар погиб в жестокой схватке с туземцами. Дело его продолжал его зять Гасдрубал, его верный друг и союзник; когда же Гасдрубал, спустя несколько лет, погиб от руки убийцы, офицеры испанской армии, которым принадлежало право избирать полководца, призвали на его место Аннибала, сына Гамилькара Барки. Теперь настало, наконец, время, когда могло исполниться то, о чем мечтал и думал Гамилькар, — войско было готово, богатая Испания вполне заменила Сицилию, недоставало только достойного вождя. Таким вождем суждено было стать Аннибалу.

С начала деятельности Аннибала борьба между Римом и Карфагеном вступает в решительную фазу; он ведет эту борьбу почти один, и вторая Пуническая война по справедливости должна называться войною Аннибала с Римом. Этой войне посвящена была вся жизнь Аннибала; история войны есть и история его жизни. Но с другой стороны, война эта составляет лишь одно из звеньев долговременной борьбы Рима с Карфагеном; не зная, хотя бы в общих чертах, чем был Карфаген, и как велась им борьба до этого времени, нельзя уяснить себе и второго периода этой великой борьбы, а вместе с тем и оценить по достоинству характер и дарования Аннибала.

В то время, как войско испанское избрало Аннибала главнокомандующим, он был еще совсем молодым человеком — ему было всего 29 лет, — но он успел уже пережить и передумать многое. В смутных воспоминаниях далекого детства выступал перед ним отец, победоносно сражавшийся в Сицилии; он помнил позорный мир, заключенный с римлянами, горькое возвращение на родину непобежденного отца, ужасы восстания наемников. Уже мальчиком последовал он за отцом в лагерь и вскоре обратил на себя внимание. Его стройное, крепкое телосложение делало его способным к воинскому делу; он был лихой наездник и вместе безукоризненный пехотинец. Легко обходился без сна; как истый солдат ел что и когда случится и подолгу мог лишать себя пищи. Несмотря на то, что юность его протекала в воинском стане, он был образованным человеком и знал все, что считалось необходимым для знатного финикиянина того времени; в греческом языке он усовершенствовался окончательно уже будучи полководцем. Едва достигнув юношеского возраста, он вступил в ряды отцовского войска, на его глазах и под его начальством совершил первые свои походы; сражаясь рядом с отцом, Аннибал видел его смерть в горячей битве. Потом, служа под начальством Гасдрубала, молодой Аннибал, будучи начальником конницы, выдвинулся еще более благодаря блестящей личной храбрости и искусному командованию своим отрядом.

Теперь голос товарищей призывал его, молодого, но уже испытанного генерала, к начальству над войском, и он мог выполнить то, ради чего жили и за что умерли его отец и зять. Он принял их наследие и был достоин сделать это.

Современники не раз пытались очернить характер Аннибала: римляне называли его жестоким, карфагеняне — корыстолюбивым. Действительно, он ненавидел так, как умеют ненавидеть только восточные натуры; полководец же, у которого не было никогда недостатка в деньгах и припасах, должен был поневоле отыскивать средства к их добыванию. Тем не менее, хотя пером его историков зачастую водили зависть, ненависть и подлость, им все же не удалось исказить его великий и чистый образ. Если не считать некоторых неудачных проектов и тех промахов, которые делали подчиненные ему офицеры, нет ни одного факта во всей истории жизни Аннибала, который нельзя было бы оправдать с точки зрения тогдашнего международного права и тогдашних обстоятельств. Все историки единогласно признают в нем удивительное сочетание хладнокровия и гениального одушевления, осторожности и энергии; одной из особенностей его характера была изобретательная хитрость, свойственная почти всем финикиянам; он охотно шел необыкновенными, неожиданными путями, любил прибегать к засадам и всевозможным военным уловкам; с беспримерной тщательностью изучал он характер противника. Искусно организованной системой шпионства — у него были шпионы в самом Риме — он проникал во все замыслы врагов; нередко видали его самого в парике и переодетого, отправлявшегося на разведки. О его стратегических (военных) талантах свидетельствует каждая страница современной ему истории, но не менее велики были его дарования как государственного человека: он доказал это реформами в Карфагене, после мира с Римом, и необыкновенным влиянием, которое он, бездомный чужеземец, оказывал на правительства восточных держав. Как велико было его обаяние, доказывает его беспримерная власть над пестрым разноречивым войском, ни разу не восставшим против него даже в самые трудные минуты! Он был великий человек; куда ни приходил он — взоры всех устремлялись на него.

Аннибал решил немедленно начать войну. Он думал воспользоваться беспорядками в Цизальпинской Галлии — области в северной Италии, недавно подчинившейся Риму, — а натянутые отношения римлян к Македонии предупредят объявление войны самими римлянами.

Войско Аннибала было совершенно готово к походу, военная казна пополнела благодаря нескольким походам против соседних племен, но карфагенский сенат, в котором преобладала партия мира и бездействия, ничуть не расположен был содействовать планам молодого полководца и объявлять войну. Аннибал решил сам вызвать ее. Он начал раздражать греческую колонию Сагунт, римскую союзницу. Но сагунтинцы ограничились тем, что послали жалобу в Рим; Аннибал, опасаясь, что римляне, узнав о положении дел в Испании, первые начнут войну, внезапно напал на Сагунт без всякого серьезного повода. В Карфагене его образ действий привел в ужас и негодование многих робких людей, но делать уже было нечего; когда же после долгой и мужественной обороны Сагунт все-таки сдался и Аннибал прислал в Карфаген добычу для раздела, воинственный дух проснулся внезапно во многих из тех, которые до тех пор усерднее всего говорили о мире; раздел добычи сделал всякие мирные переговоры невозможными. Когда римское посольство прибыло в Карфаген за объяснениями, сенат карфагенский, наконец, собрался с духом: весною 218 г. война была объявлена.