Главным действующим лицом готовившегося заговора стала Екатерина. Она одна знала всех его участников, но позволяла каждому из них знать только то, что касалось непосредственно того круга лиц, в который тот входил сам. Екатерина никому не сообщала ни стратегии задуманного предприятия, ни тактических приемов и частностей. «Гнездом» заговорщиков стал дом банкира Кнутцена, где квартировал Григорий Орлов. К нему часто наведывались Алексей и Федор, служившие в Преображенском и Семеновском полках. Каждый из них исподволь вел пропаганду в среде солдат и офицеров своего полка в пользу Екатерины, распространял слухи, в свете которых она выглядела благодетельницей России, средоточием разума, доброты и правды, а ее муж – слабоумным монстром, врагом дворянства и ненавистником гвардии. Рассказы эти подкреплялись небольшими безвозвратными денежными субсидиями, которые Алексей и Федор давали гвардейцам от имени Екатерины. О происхождении этих денег братья ничего не знали, Екатерина же получила их через своего агента Одара с купца англичанина Фельтена. Предоставленный ей кредит составлял 100 000 рублей.
Круг заговорщиков
Кроме братьев Орловых активнейшими заговорщиками были муж и жена Дашковы.
Дашкову, в девичестве графиню Воронцову, звали Екатериной Романовной. Шестнадцати лет она вышла замуж за штабс-капитана Преображенского полка, красавца и великана князя Михаила Ивановича Дашкова, матерью которого была Анастасия Михайловна Леонтьева – племянница матери Петра I Натальи Кирилловны Нарышкиной. Таким образом, М. И. Дашков доводился Петру I двоюродным внучатым племянником. За два года у Дашковых родились дочь и сын, но это не помешало Екатерине Романовне много читать и вести светскую жизнь. Летом 1760 года она сблизилась с Екатериной Алексеевной. Дашкова установила тесные отношения и с родственниками мужа – Еверлаковыми, Леонтьевыми и Паниными.
Ночью, в канун смерти Елизаветы Петровны, Дашкова, больная, тайно проникла во дворец и сказала Екатерине, что она будет верна ей до конца, разделит с ней любые тяготы и пойдет ради нее на любые жертвы.
Орловы и Дашковы втянули в комплот еще нескольких гвардейских офицеров: преображенцев капитанов П. В. Пассека, М. Е. Баскакова, С. А. Бредихина, Е. А. Черткова, поручика князя Ф. С. Барятинского, конногвардейца секунд-ротмистра Ф. А. Хитрово, братьев-измайловцев – премьер-майора Н. И. Рославлева и капитана А. И. Рославлева и других. В заговор был вовлечен и командир Измайловского полка К. Г. Разумовский. Сама Дашкова открылась графу Н. И. Панину и его племяннику князю генералу Н. В. Репнину. К заговору примкнул возвратившийся в Петербург с театра военных действий генерал князь Михаил Никитич Волконский.
Многие заговорщики были связаны друг с другом родством и свойством, особенно Дашковы и Воронцовы. Кроме военных в заговор вовлекли директора Академии наук Григория Николаевича Теплова, авторитетного иерарха церкви – архиепископа Новгородского и Великолуцкого Димитрия (Сеченова).
События 27 июня 1762 года
27 июня 1762 года в Преображенском полку один из солдат, знавший о готовящемся заговоре, рассказал об этом капитану П. И. Измайлову, думая, что тот на стороне заговорщиков. Солдат не знал, что Измайлов – один из преданнейших Петру III офицеров, и потому предательство было совершено им по неведению. Измайлов тут же доложил о том, что узнал, и первым из заговорщиков был арестован капитан Пассек. Об аресте тотчас же сообщил Дашковой Григорий Орлов.
В то время Екатерина Алексеевна находилась в Петергофе, и Дашкова опасалась, что если Пассек на допросе расскажет об участии императрицы в заговоре, то ее тут же арестуют. Предупреждая такой оборот событий, Дашкова послала жене камердинера Шкурина
записку, чтобы та отправила в Петергоф наемную карету и сообщила своему мужу, сопровождавшему императрицу, что эту карету надлежит держать наготове, не выпрягая лошадей, чтобы государыня в случае опасности могла немедленно воспользоваться ею. Отправив записку, Дашкова накинула офицерскую шинель и поспешила к братьям Рославлевым, жившим неподалеку от ее дома.
По дороге ей встретился мчавшийся во весь опор Алексей Орлов. Он уже побывал у Рославлевых и ехал к ней, чтобы сообщить об аресте Пассека. Дашкова сказала, что она все знает, а теперь следует всем офицерам-измайловцам поспешить в свой полк и ждать там императрицу, ибо именно Измайловский полк стоит ближе всех к Петергофу, и Екатерина, выехав оттуда, может рассчитывать прежде всего на поддержку и защиту измайловцев.
«За несколько часов до переворота, – писала потом Е. Р. Дашкова, – никто из нас не знал, когда и чем кончатся наши планы; в этот день был разрублен гордиев узел, завязанный невежеством, несогласием мнений насчет самых элементарных условий готовящегося великого события, и невидимая рука провидения привела в исполнение нестройный план, составленный людьми, неподходящими друг к другу, недостойными друг друга не понимающими друг друга, и связанными только одной мечтой, служившей отголоском желания всего общества».
Низложение Петра Федоровича
В ночь на 27 июня Алексей Орлов примчался в Петергоф. Он знал, что Екатерина не живет во дворце, чтобы лишний раз не встречаться с Петром III, бывавшем там наездами. Императрица поселилась в отдаленном от дворца павильоне на берегу канала, впадающего в Финский залив. Под окном ее спальни стояла большая лодка, на которой в крайнем случае она могла уйти в Кронштадт или спрятаться на берегу, если будут перекрыты дороги.
Орлов вывел Екатерину из опочивальни и посадил в карету, присланную Шкуриной. Карета, запряженная восьмериком, понеслась в Петербург. Возвратившись в расположение Измайловского полка, экипаж Екатерины остановился. Ей навстречу выскочили полуодетые солдаты и офицеры. Вскоре появился священник и принял от измайловцев присягу на верность Екатерине. Она же, беспомощно протянув к ним руки, с дрожью в голосе говорила, что император приказал убить ее и сына и что убийцы уже гонятся за ней по пятам.
Вслед за измайловцами Екатерине присягнули семеновцы и преображенцы. В Преображенском полку под арестом находился Пассек. Когда пришли его освобождать, он подумал, что это хитрая инсценировка и что на самом деле его выпускают только для того, чтобы проследить, к кому он пойдет, а затем выявить других связанных с ним участников заговора, и отказался выходить с гауптвахты. Последними принесли присягу артиллеристы. К девяти часам утра Екатерина, окруженная десятитысячной толпой солдат и офицеров, подъехала к Казанскому собору, куда Н. И. Панин привез и цесаревича Павла.
У собора собрались ремесленники, мещане, купцы, чиновники, духовенство. Это стихийно возникшее собрание чем-то напоминало вече и представлялось общенародным форумом, единогласно приветствовавшим Екатерину. На глазах у всех архиепископ Новгородский и Великолуцкий Димитрий провозгласил Екатерину самодержавной императрицей, а Павла – наследником престола.
После этого Екатерина возвратилась в Зимний дворец и начала диктовать манифесты. В первом из них, от 28 июня 1762 года, говорилось, что Петр III поставил под угрозу существование государства и православной церкви, унизил славу России, «возведенную на высокую ступень своим победоносным оружием».
Однако императрице пришлось прервать законотворчество, поскольку Петр III оставался в Ораниенбауме в окружении верных ему голштинцев, а рядом с ним находился верный и храбрый фельдмаршал Миних. Нужно было прежде всего ликвидировать это опасное гнездо, а затем уже заниматься государственными делами. Екатерина объехала выстроившиеся на площади полки и приказала пройти мимо фасада дворца церемониальным маршем. Проходящие мимо полки ревели «ура!» и, весело разворачиваясь и перестраиваясь в походные колонны, направлялись к Петергофу.
Площадь еще не опустела, когда Екатерина уже вновь была на коне и, обогнав двенадцатитысячную колонну, повела ее вперед. В нескольких верстах за городом к колонне примкнул трехтысячный казачий полк, а потом присоединялись все новые роты, эскадроны и батальоны. На ночь войска разбили бивак, а Екатерина и Дашкова переночевали в пригородном трактире, заснув на единственной имевшейся там кровати. Утром следующего дня двадцатитысячная армия Екатерины вошла в Петергоф. Город был пуст, так как голштинцы загодя отошли к Ораниенбауму.